Мне понятно его состояние. В Одессе у него остались мать и младшая сестренка… Кто знает, живы ли они сейчас?

— Пожалуйста, товарищ Утесов, спойте еще раз, — просит он повторить песенку об одессите.

Заканчивается концерт. Утесов прыгает с машины и подходит к Скляренко.

— Вы одессит?

— Ваш земляк, товарищ Утесов.

— Очень приятно. Но расслабляться-то зачем? — спрашивает Утесов, дружески похлопывая старшину по могучей спине и перефразируя песню, поет:

Теперь уже все, и танкисты и артисты, подхватывают:

И опять дорога. На этот раз еду под Курск командиром бригады в 5-й гвардейский танковый корпус генерал-лейтенанта А.Г. Кравченко.

С новым начальником я встречался еще в грозную осень сорок первого года под Каширой. Бригада Андрея Григорьевича действовала по соседству с нашей. Вот почему теперь, когда я явился под Курск, он встретил меня как старого знакомого.

— Садись, Степан Федорович, — предложил генерал. — Разглагольствовать долго некогда. Имей в виду, двадцатая гвардейская бригада, которую принимаешь, — гордость корпуса. Она первой замкнула кольцо окружения на Волге! И тут дралась храбро. Теперь побывала на отдыхе, получила пополнение. Впереди ее ожидают большие дела. Кстати, ты о «тиграх» что-нибудь слышал? — неожиданно спросил генерал, — о «пантерах»?

— Слыхать приходилось, но, честно говоря, с трудом отличаю в этих слухах правду от выдумки. Я, Андрей Григорьевич, поверю, когда сам этих зверей пощупаю.

— Посмотрим, — неопределенно заметил Кравченко. — Но я предпочел бы, чтобы и ты заранее был готов к встрече с ними, и твои подчиненные. Машины эти намного сильнее известных нам «Тэ-три» и «Тэ-четыре». Оружие лучше. Броня толще. Словом, шапками их не закидаешь. Однако и паниковать не следует. Если бить в борт или корму, «тридцатьчетверка» наша вполне может с «тиграми» справиться…

Снова пришлось знакомиться с людьми, заниматься обороной, учить экипажи. Много внимания уделялось изучению сильных и слабых сторон новых тяжелых танков и самоходных орудий противника, на которые, как теперь известно, немецкое командование делало главную ставку в летней кампании 1943 года.

В первых числах июля нас предупредили о необходимости повысить бдительность и боевую готовность. Советскому командованию удалось установить, что немецко-фашистские войска на Курской дуге готовы начать наступление. И они не заставили себя ждать.

В ночь на 5 июля крупная группировка противника нанесла удар на южном фасе Курского выступа, в полосе Воронежского фронта. Через сутки наш 5-й и 2-й гвардейские танковые корпуса были выдвинуты из резерва фронта для прикрытия обоянского направления, где наносили главный удар танковые дивизии СС «Райх», «Адольф Гитлер» и «Мертвая голова». Здесь против каждой нашей машины у немцев было не меньше трех-четырех.

Бой на подступах к Обояни разгорался и вскоре приобрел характер крупного танкового сражения. Против вражеских бронированных машин совместно действовали наши танки, артиллерия, в том числе и зенитная, авиация.

К тому времени наша авиация успешно вела борьбу за господство в воздухе. Мы были свидетелями многих воздушных боев, в которых советские летчики проявляли героизм, мастерство и чаще оказывались победителями.

Я с гордостью вспоминаю подвиг земляка замечательного летчика-истребителя Александра Константиновича Горовца.

Незадолго до этого я получил от него письмо. Узнав из газет о награждении меня орденом Красного Знамени, Горовец писал:

«Товарищ Шутов! Я горжусь тем, что и сыны белорусского народа в схватке с ненавистным врагом находятся на переднем крае. Я летчик. Недавно мне доверили новую боевую машину. На ней мне хочется показать, как любит свою Родину советский человек».

А вскоре Александру представилась возможность выполнить свое обещание…

Эскадрилья истребителей после боя возвращается на аэродром. Горовец идет замыкающим и вдруг замечает новую большую группу вражеских бомбардировщиков. Сообщить об этом командиру не может — отказала рация. Тогда он один разворачивается и бросается в атаку. Первой же очередью сбивает флагмана. Тут же падают еще три самолета. Бомбардировщики рассредоточиваются, огрызаясь. Но советский пилот атакует их то слева, то справа, то снизу. Девять машин сбивает Горовец и этим устанавливает своеобразный рекорд. Он оказался единственным летчиком в мире, сбившим в одном бою девять самолетов!

На обратном пути его неожиданно атакуют четыре вражеских истребителя. Он принимает бой. Но силы слишком неравны, и, охваченный пламенем, самолет врезается в землю. Указом Президиума Верховного Совета СССР летчику Горовцу было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Так храбро дрались советские летчики-истребители. Завоевав господство в воздухе, они позволили бомбардировщикам 2-й и 17-й воздушных армий с большей уверенностью истреблять немецкие танки.

Противник несет потери, но во что бы то ни стало пытается расширить прорыв в сторону Обояни. Чтобы замедлить его продвижение, нашему корпусу приказано нанести контрудар из района северо-западнее Тамаровки.

Перед началом боя в корпус приехал член Военного совета фронта Н. С. Хрущев. Побывал он и в нашей двадцатой гвардейской.

Никита Сергеевич интересовался обстановкой, проверял, насколько хорошо знаком личный состав с боевой задачей, обеспечены ли танкисты питанием, боеприпасами, горючим. В заключение дал ряд советов, как лучше бороться с немецкими тяжелыми танками. Он рассказал об опыте лейтенанта Бессарабова, «тридцатьчетверка» которого за один день уничтожила три «тигра».

— В первый день боя Бессарабов не смог поджечь ни одного танка, — говорил Никита Сергеевич. — А почему? Да потому, что стрелял по лобовой части, а она выдерживает удары бронебойных снарядов. На следующий день Бессарабов учел это и стал бить тяжелые танки противника сбоку по борту. Вот тогда-то дело и пошло на лад.

Вообще я заметил, что член Военного совета фронта очень интересуется новыми приемами, используемыми в войсках, и стремится детальнее познакомиться с ними.

С моего НП он наблюдал за поединком танков батальона Топоркова против группы «тигров». Советские танкисты применили тактику сосредоточенного огня: несколько «тридцатьчетверок» стреляли по одной вражеской машине.

— Умно, — не отрываясь от бинокля, одобрительно отозвался Никита Сергеевич.

Я обратил внимание Н. С. Хрущева на левый фланг, где находился взвод лейтенанта Казака. Между небольшой высоткой и стеной созревших хлебов видны были башни наступающих «тигров». Над некоторыми из них уже поднимались черные клубы дыма. Низко, почти над самой землей, к танкам тянулись частые пунктиры трассирующих снарядов.

— Странно! Наших я почему-то не замечаю, — удивился Никита Сергеевич. — Стреляют, а не видны. Где же они?

Я не успел ответить, как он сам разглядел прятавшиеся за укрытия машины. С интересом стал следить, как они по очереди выскакивали, делали выстрел и задним ходом скатывались за бугор.

— Кто командует ими? — спросил Никита Сергеевич.

— Командир взвода лейтенант Казак.

— Казак? Любопытно, — задумчиво произнес он. И еще раз повторил: — Любопытно.

Затем заговорил оживленно:

— А вы понимаете, почему Казак так действует?

Очень просто! Наши танки легче и быстрее немецких, а «тигры» неразворотливы. Если не медлить, всегда можно после выстрела успеть скрыться от них. — Никита Сергеевич опустил бинокль и, взглянув на меня, добавил: — Умно ваши танкисты воюют. Передайте им мои поздравления и привет!..