– Ну-ка, посвети сюда, Василий, – сказал он.

Сторож поднял узелок:

– Однако, тяжелый, шут его побери.

– Ты отнеси ко мне в келью этот узелок, после посмотрим, что в нем.

После обхода и закрытия храма они сели за стол и развязали узелок. Там сверкнуло золото и синими вспышками заиграли на огне бриллианты.

– М-да, – произнес Владыка, – целый набор семейных драгоценностей, и никакой записки при сем.

Сторож равнодушно посмотрел на это богатство и проворчал:

– Лучше бы там было немного ржаных сухарей.

Владыка задумался, глядя на эти шедевры ювелирного искусства, и, наконец, сказал:

– Вот что, Василий, сходи-ка ты завтра на Галерную улицу и приведи ко мне ювелира, что делал мне митру, если, конечно, он жив.

На следующий день сторож привел ювелира. Это был сухонький старичок с накинутым на пальто одеялом, в старомодном пенсне на толстом носу. Он снял шапку, сбросил на пол одеяло и поклонился Владыке.

– Многая лета Вам, Владыко. Я удивлен, зачем Вам понадобился ювелир?

– Здравствуй, Семен, все ли у тебя живы?

Ювелир поник головой:

– Нет, Владыко, у меня в семье три покойника. Жена и две дочери были убиты осколками снаряда, когда пошли выкупать хлеб. Я их так и не дождался. Пошел искать, и мне сказали, что вот, мол, так и так. Я их даже не видел. Увезли куда-то и похоронили в братской могиле.

– Прими мое соболезнование, дорогой. У всех у нас скорби, потери и несчастья. Господь испытывает нас. Надо терпеть. Будет и на нашей улице праздник. А у меня, Семен, есть к тебе дело.

– Говорите, Владыко, я для Вас все сделаю.

– Значит так, у нас в храме собралось порядочно пожертвований от прихожан, на большую сумму. Ты составь опись и сделай оценку каждой вещи. Мы все это от имени прихожан Православной Церкви передадим в Фонд обороны на танковую колонну.

– С радостью, Владыко, с превеликой радостью.

– Ну, действуй. Василий, выгребай все из сейфа на стол.

Ювелир принес из дома специальные весы, лупу и работал три дня.

Один день выдался особенно тяжелый. Еще вчера Владыка послал Василия к старому священнику, который уже не мог выходить из дома, чтобы отнести ему банку с кашей, пакетик чая и десять поленьев дров. Ушел Василий и не вернулся. А в то время, если кто не вернулся, то уже не возвращался никогда. Тем более, что и вчера и сегодня город вздрагивал от рвущихся на улицах снарядов. Владыка привык к своему старому ворчуну и очень скорбел. Вечером он один ходил по храму с иконой Николы. Сам запирал на ночь церковную дверь и растапливал печку. Но поминать за упокой воздержался. А утром Владыка проснулся от настойчивого стука в двери. Когда он открыл их, перед ним стоял – весь заиндевевший, посиневший от холода, но улыбающийся – его верный слуга Василий.

– Слава Богу! – сказал митрополит и перекрестился.

Василий поведал ему, что банку с кашей и дрова доставил по назначению. Батюшка благодарил и велел кланяться. А когда он шел назад, вблизи рванул снаряд, и его отбросило, ударив о стену дома. Когда Василий пришел в себя, то не мог понять, кто он и где он. Понемногу опомнился и кое-как добрался до батюшки. Батюшка напоил его чаем, положил на диван, где он пролежал двое суток, пока не перестала кружиться голова.

Вечером Владыка написал обращение в Фонд обороны. Он писал, что прихожане Православной Церкви жертвуют на танковую колонну Святого Александра Невского три с половиной миллиона рублей и еще, кроме этого, золотые украшения и драгоценные камни на крупную сумму. Опись прилагается. Наутро сторож Василий, в сопровождении нескольких прихожан, отнес в военкомат чемодан с пожертвованиями и все сдал военному под расписку. На следующий день Владыке позвонили из Смольного и просили передать благодарность прихожанам от Государственного Комитета обороны. Поинтересовались, не нужно ли чего? Владыка ответил, что кончилось красное виноградное вино для богослужения и с дровами тоже плохо. Сказали, что все будет доставлено. Предложили прикрепить его к столовой Смольного. Но он отказался. «Как все, так и я», – сказал он. Тогда, после короткого молчания, голос в трубке сказал: «Мы будем Вам кое-чем помогать с продуктами и дровами». Владыка поблагодарил.

Как-то на неделе, через военную почту, он получил письмо из Ульяновска, где тогда располагалось Управление Православными церквями страны. Местоблюститель Патриаршего Престола Митрополит Московский Сергий писал, что он состарился, что с каждым годом усиливаются возрастные изменения, удручен многими болезнями и немощью, и поэтому вынужден оставить завещательное распоряжение, в котором наследником Местоблюстителя Патриаршего Престола объявляет его – Алексия, Митрополита Ленинградского.

Узнав об этом, сторож Василий заулыбался и сказал:

– Ну, Владыко, теперь Вам и умирать ни в коем разе не полагается.

– На все воля Божия, – сказал Владыка и перекрестился, – как Ему, Милостивцу, угодно, так и да сотворит с нами.

И Господь вознаградил Владыку за его смирение, доброту и преданность Церкви и Православному народу, который он не оставил в страшные дни 900-дневной блокады, хотя и имел возможность улететь на самолете из окруженного врагами города. Однажды пришлось ему все же отлучиться на неделю из блокадного города по вызову Митрополита Московского Сергия. И многие запомнили в Ульяновске, как Владыка Алексий с удивлением сказал: «Боже, как вы все здесь много едите!»

И ему, родившемуся в 1877 году и поставленному в епископы еще дореволюционным николаевским Синодом, Бог даровал многая и многая лета жизни, и долгие годы Патриаршего служения, и умер он в глубокой старости, насыщенной жизнью. И мы помянем его добрым словом, смиренного служения Божия, предстательствующего за нас, грешных, перед Святым Престолом Божиим. И до сих пор можно пройти и посмотреть его убогую келью на колокольне Князь-Владимирского собора, и тесную комнатку в Никольском соборе, где он долгие 900 дней и ночей молился, прислушиваясь к взрывам снарядов.

И ушла наконец эта бесконечная страшная зима смерти, унесшая сотни тысяч жителей. Вместе с весенним ледоходом, по Неве, вмерзшие в льдины, медленно проплывали трупы. А кто остался жив, радовался весеннему солнцу, прибавке нормы хлеба, зеленой травке, которую стригли ножницами и поедали, спасаясь от цинги.

Кончилась война, народилось новое поколение, потом от них еще одно поколение, от которых эта война отодвинулась далеко и стала легендой. Но они не должны забывать, что живут в городе, на земле, где совершались великие дела и были великие страдания народные. Где на кладбищах покоятся сонмы мучеников блокады, безвинные жертвы ужасной войны, освятившие своей кровью и своими страданиями эту землю, эти улицы, по которым сейчас ходит молодежь. Не оскверняйте этот город грехами преступлений и беззаконий, потому что ленинградцы отстояли его от врага страшной и дорогой ценой своей жизни, почему и свят этот город всегда и во веки веков.

Аминь.

Много раз я собиралась начать эти записки – и не решалась. Надо было попросить благословения у Владыки Антония, а я все откладывала.

Стоя у его могилы, я молча просила благословения и помощи.

Я кинорежиссер, и память у меня фотографическая. Мне проще описать картинку, чем воспроизвести глубинную сущность события, встречи. Быть может, из отдельных картинок сложится что-то целое.

О Владыке Антонии я узнала много лет назад.

Со мной случилась беда – я тяжело болела. Врачи определили срок жизни – год. Мои друзья решили меня крестить.

– Зачем? – спросила я, – я скоро умру.

– Тем более надо крестить, – отвечали они.

Евангелия не было, невозможно было в те годы его достать, а меня надо было подготовить.