И так, я выделил две группы чувств, имеющие разные источники или причины своего происхождения. Первая группа, в которой присутствовала радость, того, что наконец-то я понял истинное положение дел связанных напрямую с моим рождением и тем самым с моей судьбой. К этой радости примешивалась злость и желание отомстить Серой империи за мою, во многом исковерканную судьбу. К этому чувству примыкало, несколько гася горечь злости, жалость или скорее сожаление по поводу того, что я с самого рождения не знал материнской любви, не знал отца, и плюс ко всему всю свою сознательную жизнь почитал их злодеями.
Нет, пожалуйста, не подумайте, что я считал себя в чём-то ущемлённым или обиженным. Вовсе нет. Наоборот, я считал себя вполне успешным счастливым человеком, в отличие от очень многих, хорошо знающим то, что я хочу и способным достигать своей цели. Жизнь моя, полная интереснейших, порой опасных приключений была, настолько захватывающе интересна, настолько мне нравилась, что мои взаимоотношения с родителями отступали куда-то на последнее место. Кроме того, лишённый с самого рождения родительской любви, я вовсе не испытывал в ней недостатка. Родительскую любовь мне с успехом заменила любовь тех, кто был со мной с моего первого вздоха в этом мире. Кто, зачастую с риском для собственной жизни, спасал меня, вынося из объятой мятежом столицы, кому хватило и до сих пор хватает терпения выносить мой нелёгкий нрав и терпеливо учить всему, что в будущем поможет мне исполнить свою судьбу. Так что обделённым я себя никак не считал.
Вторую группу чувств, самую обширную, где господствовали крайности, представляли чувства либо порождённые, либо так или иначе связанные с моей любовью. В этой группе обитали такие персонажи, как абсолютное обожание, и дикая ревность, всё сжигающая страсть и какая-то, совершенно не свойственная мне нерешительность. Все они пребывали в постоянном движении, внося в моё внутреннее состояние подлинный хаос.
Разделив свои чувства на две группы, я вдруг с удивлением обнаружил, что осталась ещё одна, пусть не такая многочисленная, как две предыдущие, группа, чувства в которой, как-то неприкаянно сбились в кучку, не зная к какой группе им примкнуть. Мне стало жалко их, поэтому я создал для них отдельную, третью группу, в которую вошли чувство долга, чувство неизбежности, чувство разлуки и, ещё только зарождающиеся чувства понимания правоты всего, что со мной происходит и чувство прощения всех за тот вред, который они нанесли мне. Не знаю почему, но я твёрдо знал, что придёт время, и эта третья группа моих чувств будет главенствовать в душе моей, потеснив на второй план даже чувство любви, которое к тому времени станет по-настоящему взрослым и великодушно уступит своё первенство, но никогда не оставит меня.
Я так увлёкся разборкой с собственными чувствами, что даже не заметил, как уснул. Я увидел Ниннэль, но не нынешнюю юною девушку, почти девочку, а вполне взрослую молодую женщину, которая стояла на холме и махала мне рукой, явно прощаясь. Рядом с ней стояли мальчик лет пяти и девочка лет трёх, не более, а на руках она держала ещё одного ребёнка мальчика, которому не было ещё и года. Это зрелище моей семьи, провожающей меня в какой-то поход, подобно фотографии отпечатался в моей памяти, и поселило в душе моей, не скажу, что новое, но до этого времени мало востребованное мной, чувство моей нужности. Отныне я буду жить с твёрдой уверенностью в то, что, куда бы ни бросала меня судьба моя, что бы со мной не случилось, я буду знать и помнить, что где-то безмерно далеко, и в пространстве, и во времени есть четыре души, ближе и роднее которых у меня нет, и вряд ли когда будет. Я так же свято верил, что где бы я ни был, я буду знать, что я нужен этим четверым вовсе не за то, что я могу им что-нибудь дать, а просто потому, что я просто живу вот такой, какой есть.
Я повернулся спиной к семье и шагнул в проход, что ярко сиял передо мной всеми цветами радуги и куда уже скрылись мои товарищи. В этот момент меня разбудили.
Разбудил меня, причём довольно бесцеремонно, мой друг Минг, разодетый, как говориться, в пух и прах. Происходило это так. Сначала, ещё находясь во сне, я услышал дикое рычание и посчитал, что на моих друзей по ту сторону прохода совершено нападение. Я хотел рвануться к ним, но тонкая ткань реальности сна уже начинала расползаться, возвращая меня к реальности бодрствования.
Просыпаясь, я не спешил сразу же открывать глаза, стараясь продлить те чудесные чувства, что подарил мне чудесный сон. Теперь я уже был твёрдо уверен, что Ниннэль подарит мне, по крайней мере, троих детей, и это знание вызывало во мне смешанное чувство умиления и гордости. К этим чувствам добавилась радость, когда возвращающееся ко мне сознание бодрствования, напомнило, что сегодня моя свадьба с Ниннэль. Ну, как тут не постараешься продлить удовольствие? Вот я и старался, лёжа с закрытыми глазами и делая вид, что всё происходящее в комнате меня ни в коей мере не касается, хотя, конечно, прекрасно зная своего друга, понимал, что долго мне не продержаться.
– Ты посмотри на этого лентяя, – кому-то говорил демон, голос которого спутать с кем-либо было просто невозможно. – А ещё дракон. Сегодня у него свадьба, все сбились с ног, готовя торжество, а он знай себе, дрыхнет и, судя по всему, если его не разбудить, Ниннэль так и останется в девках.
Он снова дико зарычал, что означает у демонов, как вы, наверное, помните, весёлый смех.
– Надо полагать, друг Минг, он вчера несколько перебрал водочки и теперь, что бы прийти в приличное состояние, ему просто необходимо выпить рюмочку, – услышал я голос, который явно принадлежал Джону. – Я специально прихватил с собой бутылочку, что бы привести его в норму.
– Вот-вот, подлечим его, а заодно и сами подлечимся, – согласился с Джоном демон.
Я услышал звук разливаемой по стаканам жидкости и понял, что отвертеться больше не получится, а то здесь прямо сейчас начнётся самая настоящая пьянка, в которой Джон и Минг были большие специалисты. Я всегда поражался, как много они могли выпить, сохраняя при этом ясность ума и твёрдость походки.
Пришлось открыть глаза. Я прекрасно понимал, что сегодня день моей свадьбы, а значит всё, что будет сегодня происходить, будет являться частью свадебного обряда, в том числе и вот эта намечающаяся утренняя пьянка моих друзей.
В обряд бракосочетания входило много обычаев, в том числе и такой, при котором ближайшие друзья жениха всячески отговаривают его от женитьбы, рассказывая, как хороша свободная жизнь холостяка, соблазняют его выпивкой, предлагают познакомить его с другими девушками, которые, по словам друзей, гораздо лучше избранницы жениха. Смысл этого обряда заключался в том, что бы проверить твёрдость намерений жениха. Я знал, что такие же испытания сейчас проходит и Ниннэль, однако был абсолютно уверен в ней. Надеюсь, что и она так же уверена во мне.
Первым моим желанием было – изгнать выпивох из комнаты и приступить к утренним процедурам, но не тут-то было. Согласно обычаю, грубость со стороны жениха считалась недопустимой, а вот искусителям разрешалось многое и они с удовольствием этим пользовались. Когда я наотрез отказался пить с ними, а жениху и невесте за весь день не полагалось ни есть, ни пить ничего кроме воды, они начали смеяться, каждый на свой манер, подняв при этом невообразимый шум.
На шум, как осы на мёд, в комнату мою буквально ввалились Яргуст и Марк, которые с энтузиазмом подключились к веселью Джона и Минга. В комнате стало тесно, так что одеваться мне пришлось под градом насмешек, многие из которых заставили бы покраснеть даже каменную статую. Кое-как одевшись и приведя себя в порядок, я отправился к Учителю в надежде, что он уже проснулся, пожелав веселящимся друзьям поберечь силы для свадебного застолья. На это они мне дружно спели цитату из песни, которую, подвыпив, любил петь Учитель и которую все мы выучили наизусть – «…нас на бабу променял…».
Спустившись на первый этаж, я осторожно постучал в дверь комнаты, в который обитал Странник в промежутках между походами. Мне хотелось с ним поговорить, пока свадебная кутерьма не захватила всех нас, тогда уж ни о каком серьёзном разговоре и речи не будет. Поговорить я хотел по поводу одного моего сомнения, или, если уж быть до конца честным, страха, который, подобно отравленной стрелы, поразил меня в тот момент, когда я хотел выпроводить из комнаты друзей. Суть этого страха сводилась к тому, что я вдруг испугался – имею ли я право связывать мою судьбу, которая, если сказать честно, впереди была, мягко сказать, нелёгкая. Не совершу ли я подлость, втянув ту, которую я люблю в орбиту моей судьбы?
