- Что с вами происходит? - вопросил красный от гнева Богаделов, опираясь обеими руками на стол. - Почему вы отказываетесь улыбаться?..

Елена немедленно ощерилась по-американски, показав все тридцать два отменных зуба. Богаделов побагровел еще больше.

- Этот текст никуда не годится, - заявила она. - Какой-то сироп. С этаким стебочком. Пикантный, я бы сказала, сиропчик. Для притомившихся от ночной жизни, для тех, кто жизнью вообще не слишком обременен.

Богаделовское лицо приобрело сиреневатый отлив, продюсер просто слов не находил, и Елена испугалась, что его хватит удар. Но синева сошла, и Богаделов сел в свое начальственное кресло, соединил кончики пальцев рук и сквозь них рассматривал Елену. Вероятно, так экзекутор смотрит на будущую жертву. Но Елена не собиралась принимать любезно предложенную роль, она уселась напротив в кресло для посетителей и стала ожидать ответа, борясь со жгучим желанием развить тезисы. Сейчас не ее ход. И она намерена переждать размышление соперника, сколько бы оно ни продлилось.

- Понимаете ли, в чем дело, уважаемая Елена Андреевна... - Богаделов начал мягко, очень мягко, как беседу с умалишенным ребенком.

- Алексеевна, - вежливо напомнила Елена.

- Да-да, Елена Алексеевна. Извините, - поправился Богаделов. - Так вот, понимаете ли, уважаемая Елена Алексеевна, в чем дело... Законы, по которым работает телевидение, сложнее, чем кажется на первый взгляд. Вы не можете их разрушить. В телевидении и, как вы выразились, в жизни вообще существуют определенные правила, и действовать надо, согласуясь с ними, нравится это нам с вами или нет. Закона Ломоносова-Лавуазье еще никто не отменял, изящно закруглил он тираду.

- А что это за закон? - осведомилась Елена, снимая с юбки придуманную пушинку.

- Не важно, - отстранил вопрос Богаделов. - Вы общую мысль уловили?

- Не вполне, - вежливо призналась Елена. - Вы хотите сказать, что эти самые загадочные телевизионные законы вкупе с законом сохранения энергии и прочими предписывают никак не выдвигаться из серой массы?

Елена сознательно применила прием из неписаного учебника по женской логике, и Богаделов был сбит с панталыку.

- Ведь то, что вы предлагаете, будет означать еще одну никакую передачу об околохудожественных, псевдомузыкальных, якобы литературных кругах. Настоящие события пройдут мимо, не замеченные и не оцененные. Сюжет о поисках модного художника - это, конечно, прекрасно. Но где серьезные размышления о том, как трудно молодому автору пробиться, быть замеченным, найти доброжелательного, пристального критика, который честно и добросовестно займется им, всерьез укажет на ошибки, а не кинет нечто походя, аллюзии, мол, постмодернизм?.. - Елена говорила с нарастающим жаром. - Почему мы не скажем, что процветает поденщина, деньги значат больше таланта, а эпатаж забивает все живое? А вы мне лепите сюжеты о бездарностях, на них же смотреть тошно! Где живые лица, в конце концов? Разве можно с такими лицами быть в искусстве? Вы посмотрите на них, изломанные хлыщи, манерные дамочки, силятся изобразить из себя невесть что. А что они сделали, что сотворили? Какие гениальные мелодии посетили их в минуту вдохновенья? Четыре аккорда? И это вы зовете музыкой?.. После Моцарта и Гайдна?

Богаделов снял очки и прикрыл глаза рукой. Елена воодушевленно продолжала:

- Мы живем во время, когда происходят события, в которых явлен великий дух народа, вся его кротость и самопожертвование. Мы живем в эпоху очередных переломов и тотальной войны каждого со всеми и всех против каждого. Помните, поэт сказал: бывали хуже времена, но не было подлей. Так вот, это о нашем времени. Надо не о законах рынка думать, не о том, понравитесь ли вы публике. "Словом можно убить, словом можно спасти, словом можно полки за собой повести". Полки, понимаете? А вы кого хотите вести и куда? Странную группку недотеп в страну бутафорского шоу-счастья?

Не отнимая рук от лица, Богаделов неожиданно высоким голосом промычал что-то невразумительное, и плечи его затряслись. Елена взирала на него победно. Она, может, полк на атаку и не вдохновит, но Богаделова, похоже, проняла.

Богаделов открыл лицо и отвалился в кресле, и обескураженная Елена увидела...

Он смеялся! Самым похабным образом издевался над нею и над тем, что она говорила. Елена побледнела и встала, ей больше нечего здесь делать. Богаделов сделал движение рукой, предлагая задержаться, и она, пожав плечами, опять села в кресло. Доиграем.

Богаделов посерьезнел и глядел теперь на Елену внимательным и мудрым взглядом усталого человека. Он водрузил на нос очки жестом, в котором было что-то беспомощное, и сказал:

- Напрасно, Елена Алексеевна, вы думаете, будто никто, кроме вас, не видит происходящего и ничего в нем не понимает.

Елена дернулась возразить, но Богаделов поднял руку еще раз, призывая помолчать.

- В том, что вы говорите, есть верные вещи, на мой непросвещенный взгляд, и есть вещи не очень верные, но тоже хорошо звучащие по причине вашей катастрофической молодости и искренности. Все мы были когда-то революционерами. Ну, может, не все, но я был, хотя вы вольны мне и не поверить.

Елена впервые обратила внимание на четко обозначенные морщинки у рта Богаделова и подумала, что ему, должно быть, лет около сорока. Просто сейчас он выглядел старше, чем с экрана телевизора.

- Разумеется, хочется в программе свежего, молодого, задорного. Тем более хочется разумного, ставящего вопросы о том, куда мы идем, да и о том, идем ли. Даже, может быть, вариантов ответов хочется. Глубоких ответов, честных, без дураков. Но как вы думаете, почему ничего подобного на экране нет? Не торопитесь, я вам отвечу. Дело не в происках интервентов и не в черствости да повальной необразованности телевизионщиков. Дело в том, что нет ничего подобного в жизни. Все очень просто. Где неокрепшие голоса молодых талантов? - иронически воззвал Богаделов. - Где они, могучие голоса патриархов? Вы в состоянии назвать десяток фамилий людей, которые всерьез говорят от имени народа, призывают к разумному, ведут за собой полки? Их нет. А есть вот именно то, что мы и видим, чему должны вольно или невольно соответствовать. Я не прав?

- Думаю, не правы. Фамилий не могу назвать, потому что они не на слуху. Их нет, потому что мы их не ищем и не стремимся услышать.

- Вам с вашими завиральными идеями надо в школу идти работать. Тогда, глядишь, следующее поколение будет посильнее нашего.

- Ну да, - слабо махнула рукой Елена, - старая, не хиреющая надежда советских времен, что подрастающее поколение заживет при коммунизме. Не будет этого, не удастся. Дерево без корней не растет. Мы ребятам с молоком матери прививаем вкус к попкорну... И кстати, работала я одно время в школе, - вдруг призналась она.

- Вот как? - не удивился Богаделов. - То-то я смотрю на вас, и вижу учительницу свою в девятом классе, математичку... Интонации те же, назидательные. Не обижайтесь, пожалуйста. А ушли почему?..

- Трудно объяснить. Показалось, не мое...

- Ваше, ваше, не сомневайтесь, - кивнул Богаделов, задумчиво уставившись перед собой. - Ну и что теперь прикажете делать с вами?

- В каком смысле?

- Так ведь передача-то уже по всем анонсам прошла, я "под вас" время выбил, на совете директоров уламывал... - морщил лоб Богаделов, вертя в пальцах карандаш. - Замену вам подыскать... Симпатяшку с хорошей дикцией, ну и что это будет?

Он крякнул, кинул карандаш на стол.

- Вы мне проект разваливаете, Елена Алексеевна. Вот уж не предполагал, что вы такая строптивая особа окажетесь. Думал, штуки разные откалывает, фразы кидает, возмущает, шокирует, а вы, стало быть, всерьез это все... Да-а...

В кабинете внезапно стало слышно, как стучат настольные часы. Через минуту Елена сдала ладью:

- Ну, в принципе я могла бы попробовать по-другому работать...

Богаделов метнул цепкий взгляд поверх очков.

- Попробуйте. Давайте работать, там посмотрим, куда кривая вывезет. Рамки жесткие, но все-таки это рамки, их можно раздвигать постепенно... Медленно, неторопко, а не как вы взялись, нахрапом. На одной харизме далеко не уедешь, Елена Алексеевна.