Василина Орлова

Б У Л Ь Д О З Е Р

Василина Александровна Орлова родилась в 1979 году в селе Дунай Приморского края в семье военного моряка. Окончила философский факультет МГУ. Работала в газете "Российский избиратель", на телевидении.

Публиковалась в журналах "Дружба народов" (роман "Голос тонкой тишины"), "Осколки" (поэма "Перед причастием).

Участница Первого и Второго Форума молодых писателей России.

Глава первая

Наблюдая, как проваливаются в вонючее жерло мусоропровода пустые пакеты из-под молока, картофельные очистки, яичная скорлупа, Елена прикидывала: до получки неделя, денег - тридцатка. Два пакета молока или восемь батонов. Опять придется лезть в долг.

Она поставила пустое ведро, тщательно вытерла пальцы платком и достала из тугого заднего кармана пачку сигарет. Надо бы распрощаться с этой барской привычкой - дымить. Денег не напасешься. Да и вредно к тому же. Щелкнула зажигалкой, с удовольствием затянулась и принялась рассматривать настенную живопись аборигенов, в который раз отмечая убожеское состояние умов юного поколения. Одна надпись привлекла внимание: "Как пишется, Ё или Ягодицы? Поищите в словаре на букву Ж!"

Елена Алексеевна Птах - учительница русского языка и литературы в обыкновенной средней школе. Двадцать три года, не замужем, детей нет. Многого еще нет: мебели в квартире, которую снимает по знакомству. Денег, что вполне естественно. Удовлетворения от работы. Ну и, разумеется, ума. Иначе бы давно и круто поменяла всю свою жизнь. Может, еще и поменяет. А пока не перестает тешить себя надеждой, что эта ее работа - только временный этап в жизни и судьба уготована ей иная. Что за судьба - Бог весть. Только ясно, что не рядовая.

Она прошла в квартиру, опять села к окну и пальцем обвела контур Останкинской башни на оконном стекле.

Подошел пес, стуча когтями по паркету. Потянул носом воздух, крутнул хвостом, приглашая отвлечься.

- Милый Фрай, - вздохнула Елена, - иди сюда, я тебе за ухом почешу. Ну, и что ты понимаешь в людской жизни?..

Фрай глядел умными глазами, вздыхал и старательно морщил брови. Становилось ясно: кое-что он понимает. И может, даже больше, чем некоторые.

Рявкнул телефон, затрясся на тумбочке в прихожей, и Елена, подобно Фраю, навострила уши, - это был едва ли не единственный шанс избежать сегодня постылого сидения над тетрадками.

- У аппарата.

Она нарочно так нелепо выражалась. Человек, нажимающий на кнопку сотового, никогда не скажет: "У аппарата", аккуратный мобильник - это скорее прибор. Прибор для связи с иным, чем у Елены, миром, где приглашают друг друга на свидания в приличные рестораны и ведут переговоры насчет дорогостоящих контрактов с хорошо одетыми людьми.

- Елена?

Голоса еще не узнала, а интонацию уже уловила - Митя - и разочарованно поджала губы. Молчала.

- Алё, алё?

- Что за дурацкое "алё"? - буркнула Елена, прижав трубку плечом к уху, свободной рукой выпрастывая провод из щели в плинтусе, чтобы перенести "аппарат" поближе к дивану.

Телефонные разговоры перерастали и в час, и в два пустого трепа, не дающего ничего ни уму, ни сердцу. Елена и сама не могла объяснить, зачем тратить столько времени и сил.

- В смысле здравствуй, Арина Родионовна. Как себя чувствуешь?

- Я-то, может, и Арина Родионовна, но ты уж точно не Пушкин.

- Да, жаль. Мне как раз подошла бы такая няня, как ты.

- Извини, я няней даже своим ученикам не буду.

- Да ладно, милая. Что делаешь сегодня?

- Проверяю сочинения, - бодро соврала Елена.

Все в Мите ее раздражало, начиная с имени и заканчивая внешностью, пожалуй.

- А если мы пойдем погуляем? И я очень-очень попрошу? - проблеял он.

- Я тебя пошлю ко всем чертям!

- Вот спасибо. (оскорбился, похоже. Ты подумай!) Слушай, чего дома париться? На улице такая погода - весна, - предъявил он свой последний, и, по правде сказать, единственный, весомый аргумент.

- Так и быть, идем, - неожиданно для самой себя согласилась Елена.

- Ты это серьезно? - осторожно переспросил он.

Как ее бесит эта медлительность! Он абсолютно лишен всего, что связано с понятием "мужик". Так, ни рыба ни мясо.

- Через полчаса у памятника Грибоедову, лады? - заторопился он, не слыша ответа.

- "Лады"! - передразнила она.

Да, весна. За рутинной школьной работой, за вечным самокопанием в добровольном затворничестве Елена совсем не заметила ее прихода.

С некоторым ожесточением заталкивая на антресоли шубу, жутко надоевшую за непроглядную, бесконечную зиму, Елена готовилась этой весной хлебнуть жизни сполна! Теперь ее не остановят ни житейские трудности, ни неприятности на работе. Жить, жить вовсю, так, как будто завтра у тебя последний день.

Вот только Митенька. В компании с таким занудой трудно осуществить задуманное. Она вызвала в памяти Митино лицо, по-своему милое, однако лишенное некоего "необщего выражения", жесткости, отчетливости. Слегка вздернутый нос картошкой, светлые ресницы и брови, невыразительные глаза, вдобавок под стеклами очков, которые делают их еще меньше... Прищурившись, Елена представила напоследок его фигуру, и весеннее настроение сдуло. Она знала это узкоплечее, сутуловатое создание еще с института, но до чего же нелепо встречать с таким первый день апреля.

Проходя мимо припаркованного к обочине автомобиля с тонированными стеклами, Елена бросила взгляд на себя и чуть не застонала от досады: этакая русская барби, нежный румянец - ни одна пудра такого оттенка не даст, русая коса, куда модным девочкам с мальчишечьими стрижками. Словом, все при ней, а вынуждена довольствоваться обществом заурядного, квелого индивида... Снулый окунь. Не поймешь, в спячке пребывает или навсегда умер.

А Митя уже спешил навстречу, издали махая рукой.

Елена остановилась. И вдруг... Развернулась к подземному переходу, рванула в него, стараясь побыстрее смешаться с толпой. Обернулась - Митя ошалело глядел вослед.

Шла по бульвару. Мимо витрин кафе и магазинов, остроконечных башенок, узорчатых фасадов. Торчит взъерошенный фикус в чьем-то окне. Глубокомысленно нахохлилась ворона на спинке скамейки. И чего нахохлилась, когда такое солнце, когда лучи в каждой луже, в каждой последней сосульке. Господи, где ты была, Елена, почему не замечала всего этого раньше? Покореженные тротуары сплошь превратились в глубоководные заводи, в опрокинутое небо, стволы все еще голых - пока - деревьев потемнели от влаги. И дома становятся отличимы друг от друга - по крайней мере, заметно, что одни из них выкрашены розовой, другие охристой, третьи бледно-желтой краской. Графика на глазах превращается в акварель...

Елена наслаждалась: весной, свободой, свежими выхлопными газами, но более всего - своим поступком. Ну ты даешь, Елена Алексеевна! А лицо-то у Мити...

Весело грохнув дверью - так, что обвалился кусок штукатурки прямо к ее ногам, - Елена вошла в подъезд своего дома, и каблуки застучали по лестнице.

Увы, дома радужное настроение поблекло. Растопырился клещеногий мольберт, планшеты, картон и бумага свалены в углу бесполезным хламом, пылятся так и непочатые краски, медовая акварель, а коробочка с еще целыми тюбиками масляных, к коим Елена со всем благоговением относится, темнеет непрошеным укором. Художница! Где уж тебе...!

В школьном своем младенчестве Елена блистала в местной художественной студии. Это отравило ей жизнь, как она сама решила по здравом размышлении. Лишь раз пара ее работ побывала на выставке, всеми правдами и неправдами устроенной Татьяной Федоровной не где-нибудь, а в ЦДХ, и все - жизнь под откос. По правде говоря, не столько запах краски, движущиеся пятна и тени, оплывчатая подвижность форм соблазняли Елену к художествам, а - что греха таить! - не нашедшее выхода желание совершить нечто, чтобы пусть не прославиться, так хоть самой втайне знать, что дни текут не напрасно. По крайней мере, так думала она сама.