Шайлих опять огладила его лицо, убирая волосы, отдельно проводя пальцем по обозначившейся между бровей морщине… И грифон понял, что тело начинает ему повиноваться.

Видимо, это поняла и Шайлих:

— Реагирует! Реагирует! Возвращается! — обе ладони прихватили за щеки. — Давайте, приходите в себя!

Первый вздох полной грудью дался с трудом, как будто на нем сидел Мидир в волчьей своей ипостаси, зато Шайлих разве что не завизжала от восторга.

И сделала то, к чему Лорканн был вообще не готов морально: расцеловала его в обе щеки.

Грифон чуть не потерял сознание еще раз, столько чувств Шайлих передала через поцелуй, столько готов был передать он сам, пусть пока только слушал чужие.

— Очнитесь-очнитесь! Ну очнитесь! Я вас прошу! — она так и держала грифона за щеки, вдобавок, склоняясь к лицу, пока не зная, что чувствует к ней он. — Сколько можно лежать, будто мертвый?!

Судя по все нарастающему тону, девушка была на грани нервного срыва.

Ну да, пациент не желает сознаваться, что с ним, и лежит почти бездыханный. У любого лекаря нервы бы отказали.

— Очнитесь, не то я вас заколдую! — в ход пошли угрозы! — Так что никто вас потом не расколдует! И не поможет!

Лорканн восхитился силой ее решимости и приподнял бровь, не в состоянии озвучить вопрос, но страшно желая его задать.

Счастливый вздох Шайлих прозвучал музыкой для ушей:

— Все-таки вы ужасный король-грифон! Заставили меня поволноваться!

Лорканн насилу разлепил один глаз, но Шайлих слишком быстро накрыла его ладонью.

— Нет-нет, сегодня солнечно! — но голос выдавал смущение. Скорее дело было в том, что Шайлих смотрится счастливой. Как раз по поводу его пробуждения.

В чем Лорканну, конечно, ни за что не признается.

***

— А вы не знаете, как так вышло, что свирепый король-грифон, известный своим ужасным нравом, нашел себе жену и воспитал с ней двоих детей? — в голосе мальчишки Лорканну послышался личный интерес, хотя что тут могло быть личного…

Да и учили же нынешних детей хоть чему-то! Должны были, пусть в двух словах, обозначить, сказать о фигуре второго и ужасного короля, чей род продолжился сыном и дочерью!

Хотя «воспитал с ней двоих детей», конечно, сильно сказано. Оба, и сын, и дочь, все одно вышли своенравными, сколько ни воспитывай! Своенравными и непослушными! Пусть им явно было, в кого, Лорканн предпочитал игнорировать отчетливую наследственность папы-грифона и мамы-бунтовщицы, считая, что разум к характеру отношения не имеет и должен присутствовать всегда.

— В страшилках про него много сказано, особенно, какой он был жуткий, а половина утверждает, что он до сих пор есть и просто спит, — птенец переступил ногами, устраиваясь поудобнее, пряча лицо у памятника на груди. — Интересно, что бы он сказал, если бы сейчас проснулся?

***

— Воды-ы-ы…

Утро прошло благополучно, Лорканна опять перебросили через седло Шайлих, где он так же здорово опять погрузился в беспамятство, зато к первому привалу почувствовал себя лучше и даже наскреб сил на разговор.

Ну, как разговор…

— Сейчас-сейчас! — Шайлих обнаружилась прямо за спиной, неожиданно близко, и Лорканн понял, что уложен за очередным деревом так, чтобы голова оставалась в тени. И главное — уложен на её колени. — Не шевелитесь, сейчас!

Голову подхватили, переложили на скатанное рядом одеяло, невесомо поправили пару упавших на лицо прядей, что Лорканн почувствовал все равно! Не зря же он звался королем воздуха! Всякая невесомость именно по его части!

Шайлих отошла, но, судя по тяжелому шагу, подобрался кто-то другой. Лорканн даже думать не хотел — зачем.

— Что, злорадствуешь, тварина?

По манерам, вернее, их полному отсутствию, безошибочно угадывался Онгхус. Лорканн разлепил глаза из одного чувства несогласия и противоречия.

— И что мешает мне прирезать тебя прямо тут? Ты беспомощнее котенка, а корону как-нибудь взять и без тебя сумею! — предводитель бунтовщиков стоял над душой весьма выразительно, нависал всей медвежьей фигурой и очень старался напугать. — Неблагой отвратительный грифон!

— Как ни жаль, ты тоже неблагой, дитя Дома стихии Второй, — водяная сущность бунтовщика тоже просвечивала, как у Шайлих, для Лорканна весьма явно.

А вот Онгхус удивился:

— Как ты узнал? Кто-то сказал тебе?! Сознавайся! — и тряхнул для пущей убедительности за ворот.

Голову неприятно качнуло, теперь Лорканн был рад, что не ел и не пил полсуток, иначе завтрак рисковал бы вернуться в куда менее аппетитном виде. Впрочем, язвить ему не мешало ничто, никто и никогда.

— Прямо жаль тебя расстраивать, Онгхус, но это, знаешь ли, способность короля, разбираться в движениях душ, магии и стихий! — Лорканн сощурился, изо всех сил стараясь перебороть закрывающиеся глаза. — Собственно, что делает короля королем! Так, мне не нужно никого спрашивать, чтобы узнать чью-то стихию, так, я в курсе, что в вашей премилой шайке нет только детей Огня, так, мне нет нужды, Онгхус, интересоваться у кого-то об элементарном!

— Интересно, а у грифонов зубы по второму кругу вырастают? — бунтовщик явно разглядывал Лорканна с самыми нехорошими намерениями, но бить не спешил.

И грифон был уверен в этом как в Парящей башне: Онгхус Лорканна не любил и вдобавок боялся. В том числе, боялся бить самостоятельно.

— Грифоны вообще занятные существа, поверь мне на слово, бунтовщик! — Лорканн не собирался пугать, чего уж тут пугать, когда сам связан, но затаенную опаску в светло-голубых глазах Онгхуса разглядел. — Никто не знает, когда грифон соберется ударить, к чему приведет его плен или когда насколько гордое создание сочтет себя оскорбленным.

Договорил тихо и вкрадчиво:

— И это я имею в виду диких грифонов, понимаешь, Онгхус? — разъяснил на всякий случай. — Природное коварство вырастает в разы, когда ты имеешь дело с осмысленным противником.

Лорканн очаровательно улыбнулся, прищелкнув челюстями для пущего эффекта, отчего бунтовщик разразился проклятьями всему грифоньему роду.

— И как бы ты ни угрожал! Увести Шайлих я тебе не позволю! — вот теперь Лорканн понимал, зачем на самом деле подошел бунтовщик. — Она моя! Моя будущая королева! Это временная размолвка! Мы сдвинем тебя с трона, и все будет, как раньше!

Прозвучавшие отчаянные нотки не заставили грифона смягчиться, вот уж к чему-чему, а к жалости Лорканн от природы склонен не был, сострадание тоже просыпалось в нем при чрезвычайно исключительных обстоятельствах. И лепечущий о своей будущей короне в качестве свадебного подарка бунтовщик в число подобных не входил.

— Онгхус-Онгхус, ты даже не осознал своей ошибки, — Лорканн с трудом поцокал языком, стараясь не обращать внимания на пересохшее горло, — и попадаешь в один и тот же капкан, забывая, что стоит превыше всего в королевстве неблагих, нашем королевстве!

— Король! — прозвучало так потешно, что Лорканн с трудом не расхохотался.

— Король лишь проводник, страж и мерило! — поморщился от боли в побитом теле, но замаскировал под светское недовольство. — Хлопотная должность, прямо поражает, как ты к ней рвешься! И как ты думаешь, бунтовщик, стражем чего выступает наш король? То есть я? На протяжении уже полутора тысяч лет?

— Какая разница, если ты король?! — Онгхус видел в этом статусе сплошные права.

— Большая, как раз потому, что ты король! — у Лорканна эта должность подразумевала скорее обязанности. — Взять хоть ни в чем не повинного Элма! Он неблагой пенек! Родился таким! Возмужал и вырос! И тыкать в него головешкой из костра было по крайней мере невежливо! Не говоря уж о том, что ты, метящий в короли главарь бунтовщиков, должен был вступиться за Элма! Уж никак не нападать!

Онгхус вдруг неприятно усмехнулся, прищурился и покосился на Лорканна очень хитро:

— То есть сделать так, как сделал ты? И чем же я тогда буду от тебя, свирепый грифон, отличаться? — уперся руками в колени, склонился ближе. — Где пройдет граница между ужасным тираном и новым, справедливым владыкой?