Электропривод журчал неистово, надрываясь, выполняя приказы пилота. Но дело стало попахивать безнадёжностью и очередным тупиком.
Но что-то дало ему сигнал вцепиться обеими руками в штурвал. Что-то такое он увидел на мониторе, приклеенный на лобовом стекле, что дало разрешение на безрассудное поведение. Машина, с рёвом в колёсах, затряслась и поползла сквозь горы рыхлой массы ледника, подчиняясь внутриутробному движению ледяного организма. Его особо-то и принуждать к движению не требовалось – канал, в который поднырнули, в самый последний момент, потащил за собой, словно вонзились в тело гигантского змея, несущийся к подножию ледяной горы. Замёрзшие камни, зернистый снег, напополам со всяким хламом, вобравший в себя ледник за всё время своего существования… обломки камней скал и различных горных пород – это всё с остервенением стучалось к ним в окна, двери и скребло обшивку машины, как бы спрашивая: «Какого чёрта здесь забыли?».
Рик, пропотевший насквозь, лишь только то и делал, что посматривал на монитор навигатора, но рук не отпускал, и со всё тем же упорством давил от себя, чуть сгорбившись, наклонившись вперёд. Он подсчитывал себе в уме: «десять, девять, восемь, семь…». Эва не могла не услышать, но понятия не имела, зачем с таким самоубийственным жестом направил машину по пути к потоку. Цифры ей ничего не говорили, но явно поняла, что следует ожидать очередного удара. Хоть готова была на всё ради спасительного света в конце тоннеля, и даже могла бы простить эту выходку ради конца всех кошмаров, но мысленно умоляла машину вытерпеть тот гнёт «каменного» потока, обрушившийся на них, чтобы дотащила их беспомощные тела прежде, чем развалится на несколько частей.
Но не смогла сориентироваться и подобрать, болтающиеся сзади, ремни безопасности – пальцами вцепилась в боковые ручки сиденья, предчувствуя столкновение. Бросать было ещё страшнее, ибо мысленный обратный подсчёт Рика подходил к концу, и узнать, что их ожидает, после завершения невозможно – мысли его глухи и бесполезны, а всё внимание акцентировано только на единственной неразборчивой фразе: «дотянись…, только дотянись».
Под рукой навигатора не было. Его гибкий монитор уже давно покинул центральную панель между сиденьями, оказавшись приклеенным, на его стороне. Машина не ревела, электромотор – это не двигатель и шуму почти никакого. Взамен этого лишь надорванное жужжание, исходящее из-под пола и дребезжание, вперемешку с завыванием. Узнать о техническом состоянии аппарата невозможно – он ей всё отключил, но чувствовала, по скрежету под ногами, и резким ударам, что дело касается «жизнеспособности» колёс.
На Рика наплевать – он пристегнут на все ремни, как в кресле-катапульте самолёта и, судя по тому с каким усердием вцепился в штурвал, оторвать его от места невозможно. А вот сама не знала за что ухватиться, обо что упереться, дабы не влипнуть в лобовое стекло в случай вертикального падения, поскольку гравитация и положение в пространстве, о котором ей намекал вестибулярный аппарат, тянула её именно к передку. Ноги – единственная надежда не выскользнуть из-под влияния сиденья, и, упёршись в переднюю панель, развязывала себе руки, чтобы приступить к поиску ремней, запутавшиеся где-то сзади.
Но поздно! И первый толчок, выбив из-под ног опору, дал возможность осознать силу удара – бросило вперёд. Второй удар пришёлся не менее слабым, с ощущением, как машина вынуждена была под давлением потока пробить ещё одну стену-тупик. Левая рука так и осталась с оторванной ручкой в ладони, а правая – лишь скользнула, и Эвелин уже не контролировано полетела к стеклу, пытаясь хоть как-то обезопасить голову от ударов, выставив руки вперёд. В очередной раз в кабине воцарился хаос, и весь хлам поднялся в воздух.
Но с третьим ударом, машина, вместе с ледяным потоком протаранила ещё один «проход» в огромную древнюю полость, чем-то пахнущая горной пещерой. Машина кубарем покатилась вниз, вращаясь вместе с однородной его массой, как куча горных пород, сваленные в карьер. И смогла остановиться лишь по команде ледникового змея, занёсший их в новое неведомое место, но со странными зайчиками на поверхностях стен и чудной органической активностью, как новая обшивка интерьера для стен, с ужасом наблюдающие прибытие нового человеческого аппарата для передвижения.
…Она проснулась так же внезапно, как и потеряла сознание. Неизвестно сколько провалялась в бессознательной позе, но деревянная спина – пронизанная мелкими иглами острой боли, из-за присутствия хлама. И пули девятого калибра послужили колючей «периной» на лобовом стекле, успев превратить почти всё тело в ватную куклу. Голова тяжёлая, болезненно реагирующая на резкие движения; шея – затёкшая от неудобного положения; руки в стороны, как верёвки, а ноги онемели до такой степени, будто оказались отсечёнными по колени…
Протерев глаза, едва ли сумела разобрать знакомые очертания кабины. Но она была пуста, не наполненная разноцветными зайчиками приборов, а лишь тусклая оранжевая подсветка на выходных дверцах и под потолком, из нескольких рядов светодиодов, дала повод переполошиться, не увидев Рика на водительском месте.
Задёргавшись, еле справилась с язвительной болью в спине, сползая с лобового стекла, засыпанное мелким мусором. Машина оказалась в полувертикальном положении, и до сидений дотянуться легко, если в здравом состоянии. Подумав сразу: «неужели бросил?», поползла в растерянности к его месту, ожидая отыскать там след его присутствия, и ответ на вопрос, что заставило покинуть пределы кабины? Но там – пусто: ни запаха, ни влажной вертикальной полоски на спинке, ни его побрякушек, с которых ещё совсем недавно смеялась. Как и стойкого искусственного аромата, перемешанный с запахом несвежей одежды…, будто его и не было вовсе никогда, а являлся плодом её воображения, – управляя машиной сама, придумала себе его фигуру рядом, для душевного успокоения.
Питание машины полностью отключено, приборы будто молчали всегда, погрузив всё в полумрак, и через боковое стекло, прилипнув лбом, протерев от влаги, всматриваясь в тёмную пустоту, ничего так и не смогла разобрать. Но единственное, что заставило опомниться – воздух стал невыносимо тяжёлым, со сладковатым привкусом гнилостных ощущений, от чего закрыла рот ладонью, утопленная в длинном рукаве.
Что-то закопошилось, где-то сзади машины. Глухой рокот и хруст льда, скребущее душу, послышалось следом. Она инстинктивно содрогнулась, испытывая необходимость отыскать любое средство для защиты. Но, спустя секунд десять, пока пыталась отыскать в груде хлама хоть что-нибудь тяжёлое, чем можно защититься; выползти и уцепиться за кресло, внезапно, машина сама ожила, не издав привычного шума перед запуском всей системы. Она завибрировала, перед усилием потащиться наверх, выползти из кучи ледникового мусора. Под низом, привычно, зажужжали колеса, а машина стала вибрировать, слабо и очень вяло раскачиваться, чтобы вылезти задом и выкарабкаться из кучи мёрзлого мусора.
Эвелин – как игрушка и объект издевательств в руках существа, управляющий машиной. Будто специально, как только удавалось зацепиться за край сиденья, или ремни, снова падала, ударяясь головой об рычажки управления, ругаясь, про себя. И с новой силой вдавливало в пол, когда аппарат для исследований поверхности Марса рвался вверх.
Поиздевавшись над ней, она поняла, что единственный способ избавить себя от этого закрепиться на седле, с помощью ремней безопасности. Она нагло и с некоторой злостью заняла место Рика, слегка возненавидев прошлого хозяина места, что оставил в полном одиночестве в кабине. Совсем не беспокоясь про своё наполовину мокрое состояние и кашицу снега, что образовалась под ногами, посчитала необходимым вернуть машину в рабочее состояние. Только неживая сущность аппарата никак не желала признавать её человеческой особой, всякий раз отвергая её палец, игнорируя доступ к системе. Ведь отпечаток пальца – это не подробный ключ-геном, как уже знает, не имеющий ничего общего с человеческим, а обычный специфический узор, делающий палец каждого индивидуумом.
