***

Тонкий слой снега покрыл дороги. Зима дошла и до города, как будто Джон принёс её с собой из леса. Уже стемнело на улице, но домой идти не хотелось — там опять нечего делать, только смотреть на фото, развешанные по комнатам. А сегодня ведь Рождество: может быть, его удастся почувствовать на улицах. Джон приехал на набережную. Она весело мигала огнями. Рождественская ёлка интересно смотрелась с морем и яхтами на заднем плане, а крохотные снежинки медленно осыпали землю и придавали месту волшебности. Джон только сейчас подумал о том, что впервые проводит Рождество в Ванкувере, в котором живёт уже 4 года. И это Рождество он должен был отмечать не здесь, но так сложились обстоятельства, и он стоит здесь, смотря на ёлку. В Австралии сейчас тепло и солнце светит, а здесь… оказывается холодно. Джон и не заметил, как от холода онемели руки. Ещё не хватало, чтобы и тело перестало чувствовать.

— С рождеством, Мёрфи, — сказал за спиной знакомый голос. Но Джон не разобрал кому он принадлежит, и вообще решил, что этот голос в его голове. Он не спеша развернулся и разочарованно глянул на парня.

— Почему один в такой-то праздник? — продолжил Финн, игнорируя молчание собеседника.

— Я что-то тоже рядом с тобой никого не наблюдаю.

Финн криво улыбнулся уголком губ. Слева от подбородка на челюсти у него красовался синяк, а разбитая щека ещё не зажила окончательно. Прошло уже 12 дней — видимо, его лицо выглядело сразу же после драки не очень.

— Я всё просрал, — объяснился Финн. — Когда, всё что у тебя есть ты вкладываешь в одного человека — после его ухода у тебя ничего не остаётся. Видимо, у тебя тоже самое.

Джон только сделал шаг навстречу к Финну, как тот сразу же шарахнулся в сторону от него и насторожился в ожидании агрессии. Но Мёрфи не выглядел устрашающе — он двигался с безысходным спокойствием. Сократив расстояние между ними до нескольких сантиметров, он посмотрел Финну в глаза совсем диким обезумевшим взглядом, таким, словно в его голову вселились бесы и устроили там оргию:

— Может потрахаемся?

========== Имя на бумажном стаканчике, малознакомый Блейк, другой кофе. ==========

Темнота, заполняющая действительность, была повсюду: она окружала и окутывала мальчика, она была столь близко, что была даже внутри него. Летящий пепел осыпал землю как серенькие, пахнущие гарью снежинки. В мраке был лишь огонь, пожирающий всё, что попадётся на его пути, даже время. Огонь, застывший вместе со страхом, в отражении глаз мальчишки. Дрожащие руки и пересохшие губы, слёзы, подступающие к глазам и горлу. Сложно было понять точно, что сильнее: страх перед разрушающей стихией, или перед последствиями своих же действий. Несколько минут назад его же собственные руки разлили бензин, и его же рука, не дрогнув, подожгла школу. Все школьники об этом шутили, представляя в мечтах, но не все воплощали в реальность.

Казалось, что в этот момент жизнь разделилась на до и после. После того, как он совершил то, на что, казалось бы, совершенно не способен. Но он сделал это — и теперь не сможет воспринимать себя, как прежде. Ведь он так боялся быть плохим, боялся разочаровать папу и маму. Построили его они, а не он сам. Они строили из него человека на протяжении 13-ти лет, создавали личность, творили своё собственное произведение искусства. А этот самый экспонат посмел опуститься до уровня мальчишки-хулигана из неблагополучной семьи — недоношенного и недолюбленного, которого воспитывали как собаку. Но поджигателя тоже воспитывали как собаку, только как породистую и чистокровную, которая живёт у королей и должна есть сидя за столом из золотой миски и с платочком, повязанным на шее. Которая должна гавкнуть, когда ей дали команду и подать лапу, чтобы удовлетворить ожидание хозяев. Потому что, это не к добру — когда хозяин злится, а хозяйка пренебрежительно кривится.

В тот момент от страха ломило кости. Каждый вдох наполняет лёгкие гарью и пеплом. Жар от огня чувствовался даже на приличном расстоянии от него. Но движения сковало тяжёлой цепью, и мальчик стоял, как прибитый, и смотрел на катастрофу своей жизни. Больше ему не быть любимой собачкой своих родителей, и не стать человеком, достойным той жизни, которой живёт. Всё в этой жизни даётся тяжким трудом, и обрести себя, — стало самой сложной и болезненной задачей. И непонятно, стоило ли оно того? Стоило ли вытаскивать наружу своё разрушительное «я»? Сердце ребёнка пылает куда более страшным огнём, чем здание школы, разламывается на части и отваливается, оставляя на его месте лишь ком из страха и отчаяния. Казалось, что хуже быть уже не может и не будет никогда.

***

Юркие пальцы разгуливали по телу Джона, захватывая бёдра, бока и соски по пути, сминая и качественно поглаживая. Губы безустанно целовали шею и ключицы, обжигая гладкую кожу горячим дыханием. Финн был нетерпеливо резок, словно не трахался года два. Это были совсем не те ощущения как с Беллами. Блейк обладал уверенно-страстной манерой в постели, от которой хотелось броситься в его руки и разрешить управлять собой, как тому вздумается. Он был таким, что Джон сам сдавался ему и позволял ему быть главным: более того, Джон хотел этого — это так заводило. Мёрфи до безумия желал его от начала и до конца процесса: начиная с магнетического взгляда, которым Блейк одаривал его.

Финн же — как недотраханный подросток. Огромнейший контраст. Не то, чтобы он был плох — предварительным ласкам он уделял особенное внимание и так старательно облизывал Джона с ног до головы. Только все его старания уходили в никуда.

Джон в этот момент думал о том, какой пиздец сейчас происходит. Естественно, ни капли возбуждения не появилось. Глупо было рассчитывать на то, что это сработает. Но Джон руководствовался тем, что хуже уже не будет.

— Это походит на изнасилование, — вдруг возмутился Финн, оторвавшись от шеи парня. — Или на некрофилию. Ты свой шлагбаум собираешься поднимать?!

— Слушай, извини. Херовая была затея. Я надеялся хоть что-то почувствовать, но это не работает… Так что слезай с меня.

— И всё на этом? Импотент в 20 лет? Не, так не пойдёт. Я не оставляю людей в такой беде.

Финн тут же стал опускаться поцелуями вниз по торсу и, немного поигравшись членом Джона в руках, взял его в рот. Очередные старания, проходящие мимо Джона. Он пялился в потолок совсем с безнадёжным взглядом, наполняясь до краёв чувством мерзости к себе. Мысли его уводили куда-то в сторону, пока Финн ему пытается отсосать.

— А как ты обычно Рождество отмечаешь? — спросил Мёрфи с той же непосредственностью, с которой бы он задал вопрос при чаепитии, например.

— Ты издеваешься? Ты решил спросить об этом с вялым членом у меня во рту? — с недовольством ответил парень.

— Просто ты стараешься зря. Я стал чувствовать себя ещё более паршиво.

— А мне теперь что с этим делать?

— Ну хочешь я подрочу тебе?

— А смысл? Ты же этого не хочешь. Так я и сам себе лучше подрочу, — Финн поднялся с постели и ушёл в ванную.

Джон решил проявить хоть какие-то качества гостеприимства и заварил чай в новом чайнике, который пришлось обновить из-за того, что старый разбил Беллами. Такие мелочи въедались в памяти намертво. Ещё недавно Джону было больно смотреть на этот чайник.

С Финном вышло неудобно: при первой встрече Джон разбил ему лицо, а во второй предложил секс и сам же обломал его. Как будто он решил за все свои проблемы отомстить ни в чём неповинному Финну.

Финн вышел из душа и сразу же заметил фотографии, развешанные по всей гостиной. Когда он вошёл в комнату впервые, он был слишком увлечён Джоном и не замечал ничего на своём пути — его волновала только дорога к спальне. Но теперь его не могли не привлечь и не озадачить эти снимки.

— Ты мазохист?

— Нет. Я ничего не чувствую.

— Когда люди равнодушны — они не страдают.

— У меня видимо нечто среднее. А ты что здесь делаешь?