Как только молодые люди оказались спрятаны от людских глаз, герцог вопросительно посмотрел на Маргариту:

– И к чему так рисковать? Ты с ума сошла! Нам нельзя так просто встречаться в любых местах.

– Я знаю, – кивнула Марго, – но мне очень хотелось встретиться с тобой.

– Мы виделись с утра!

– И что же? Утро было вечность назад.

Генрих вздохнул и прижал её к себе.

– Ведёшь себя, как маленький ребёнок.

Оглядевшись, они поняли, что зашли в кладовую, которая примыкала к кухне. Здесь было прохладно, всё было заставлено шкафами со съестными запасами.

– Никогда здесь не была, призналась Маргарита.

– Куда уж Вашему Высочеству! – усмехнулся Генрих.

Она прошла вперёд, рассматривая то, что лежало на полках. Заметив спелые персики, Марго взяла один. Покрутив его в руках, она откусила кусочек. Генрих смотрел, как её губы прикасаются к сладкому плоду, капелька сока стекает по подбородку. Мысли его в этот момент были не самыми невинными. Маргарита же протянула ему фрукт, который он тоже откусил, касаясь губами её пальцев.

– Мы совершаем кражу, – с улыбкой заметил герцог.

– Ты и так уже украл слишком многое. У семейства Валуа ты похитил принцессу. Полагаю, что по сравнению с этим, персик будет потерей совсем незначительной.

– После твоих слов чувствую себя преступником, – шутливо заметил он.

–Генрих... – неожиданно серьёзно промолвила она.

– Что такое?

– Я была у матери. А ещё говорила с твоей сестрой.

Лотарингец удивлённо посмотрел на неё. Он не ожидал такой резкой перемены темы.

– И что же?

Ему не очень приятно было вспоминать обстоятельства последних дней. Но её следующие слова заставили его забыть обо всём и почувствовать бесконечное счастье.

– Я хотела сказать тебе, что несмотря на то, что всё о тебе говорят, я всегда буду рядом. Мне всё равно, что было в твоём прошлом. Я заведомо прощаю тебе всё то, чего я ещё не знаю и, надеюсь, никогда не узнаю. И ничего теперь не поколеблет моей верности тебе.

Это признание поразило его. Он нередко чувствовал, что тяготится многим, что уже успел сделать в своей жизни. Но после этих слов вдруг осознал, что вот оно – его спасение и прощение. Стоит перед ним, смотря ему в глаза нежным взглядом.

Генрих прижал Маргариту к себе, целуя самозабвенно, будто её губы давали ему очищение. Спиной она почувствовала каменную стену. И что с того, что они в кладовке? Главное, что вместе и что теперь между ними уже не будет той странной недосказанности.

Не размыкая поцелуя, он потянулся к подолу её юбки, комкая его в руках, всё больше прижимая девушку к стене.

Вдруг, раздался скрип двери и луч света прорезал полутьму помещения.

Франсуа замер на пороге, поражённо смотря на страстно целующихся сестру и герцога де Гиза. Несколько секунд он был не в силах что либо вымолвить. Принц во все глаза смотрел на них, а они испуганно – на него. Через какое-то время он всё же оправился от первого потрясения и гневно вскричал:"Что всё это значит?!"

Комментарий к Глава 28. День истины Внимание! Появилось видео к фанфику https://youtu.be/k9FTftIf8FM

========== Глава 29. Чёрная жемчужина ==========

Франсуа сжимал кулаки, пытаясь сдерживать рвущееся наружу бешенство. Он кидал под ноги всё, что попадалось ему на глаза, швырял предметы с остервенением и яростью.

После того, как принц увидел сестру с Гизом, он не мог сдерживать эмоции.

"Прости..." – сказала она.

И он простил. Он ушёл, оставив их и сказав, что не будет им ни в чём препятствовать. Увидев мольбу в любимых васильковых глазах, Алансон просто не нашёл в себе сил возразить сестре. Она сказала, что счастлива, попросила, чтобы он не выдавал их тайны. И Франсуа с болью в груди ушёл, бросив на прощание, что им следует быть осторожнее. Он не станет таким, как большинство, чёрствым и жесткосердным, приносящим на алтарь политики любые жертвы. Нет, он всегда будет для Марго защитой и опорой, самым любимым братом.

Но, придя в свои покои, Франсуа дал волю чувствам. В голове не укладывается, чтобы прекрасная и чистая Марго была с этим...

Фарфоровая ваза разбилась на сотни осколков, которые зазвенели, рассыпаясь по каменному полу.

Его сестра скрыла от него то, что её сердце кому-то отдано, то, что у неё появилось новое солнце, новая сторона жизни...

С треском деревянный стул врезался в стену, но, при этом, не сломался.

Из всех мужчин Франции она выбрала именно того, кто представляет наибольшую для Валуа опасность...

Бархатная портьера упала на пол.

У юноши больше не было сил. Он упал на кровать, комкая покрывало, зарываясь в подушку. Ему бы хотелось отмотать время назад, пребывать в неведении, но, увы, подобного ему было не дано.

До сих пор перед глазами стояло её напуганное лицо, её маленькая ладошка доверчиво сжимающая руку Гиза. Его высокая фигура, стоящая позади неё, одним своим присутствием говорившая о том, что Маргарита теперь принадлежит не только своей семье.

Герцог Алансонский не мог понять чем вызвана его ярость, ревностью или чем-то иным, но определённо точно он мог осознать, что сделать здесь он ничего не может. Главное, чтобы счастлива была Маргарита. Свою боль он как-нибудь переживёт.

Перевернувшись на спину, принц уставился в потолок. Роспись, изображающая античное празднество, будто насмехалась над ним: все там были радостные и пировали, начиная от невесомых богинь, заканчивая пухленькими купидончиками. У Алансона же на душе было мерзко. Бывают моменты, когда понимаешь, что весь прежний мир начинает меняться и всё переворачивается с ног на голову, хочется всё вернуть, но так нельзя. И остаётся лишь в бессилии с остервенением швырять на пол предметы и в неконтролируемых приступах гнева кричать так громко, что стёкла в окнах дворца пошатнулись бы, но ни одна живая душа не услышала бы крика.

Франсуа поднялся в кровати и вновь зашагал по комнате. Дыхание сбивалось, одежда была помята. Он остановился возле шкафа с книгами и, поддавшись неведомому порыву, нажал на рычаг, который открыл внутри потайную полку. Здесь хранились книги, в основном, запрещённые в Париже. Принц сам не мог понять зачем их собирал, просто ему нравилось обладать чем-то таким, что для других было скрыто непросвечивающей завесой.

Откинув со лба волосы цвета тёмной меди, белым пальцем он провёл по корешкам. Его рука чисто интуитивно остановилась на одной книге, и юноша вытащил её, порывисто раскрывая. В первую секунду он даже не прочитал название, но потом всё же понял, что в руках у него "Наставление в христианской вере" Кальвина. Это был тяжёлый переплёт с толстыми страницами и грубой печатью. В отличие от многих книг, эта не была ничем украшена. Абсолютно строгая обложка, как и всё гугенотское.

"Что ж, – хмыкнул он про себя, – маленькая доля ереси сейчас будет очень кстати!"

Он делал это назло семье, которая всегда неволила их и именно она дала им такое высокое, но, в то же время, пагубное положение, атмосфере двора, которая пачкала и отравляла их, истребляла любую чистоту, рьяным католикам, наводнявшим Францию, и одному из них, который забрал его сестру.

Он начал перелистывать страницы, скользить глазами по строчкам протестантского учения. Наконец Алансон остановился на одной странице и опустил взгляд на первое попавшееся предложение. Оно гласило:"У детей Божьих должно быть смирение"*.

Несколько мгновений он взирал на эту фразу, вновь и вновь её перечитывая.

Смирение...

Слово, столько раз слетавшее с губ в молитвах, но никогда не проходящее через сознание.

Сми-ре-ни-е... Четыре слога и какая таинственность!

Смириться с чем? Ответ напрашивался сам с собой. Но как?

Легко. Через смирение можно познать свободу, не зацикливаться на вещах, которые не можешь изменить. Это ли не выход?

Это сказал протестант, но что если допустить возможность того, что он прав? Ересь и истина в одном лице.