Марго же попросту решила уйти. Она сказала Луизе то, что думала, продолжать разговор не хотелось. Оставив поражённую королеву сидеть на скамейке, Валуа быстрым шагом пошла прочь.
Когда она вернулась в свои покои, там её дожидалась Анриетта, которая принесла новости о том, что с Гизом всё в порядке. Рана не опасна.
В этот момент Марго почувствовала ещё большую досаду, которая захлестнула её мощной волной. Опять он заставил её страдать! Она так мучалась, а выясняется, что с ним всё в порядке.
Маргарита подлетела к окну и нервно его захлопнула.
– Кто-нибудь видел сеньора де Бюсси? – звонко прозвучал её голос, разносясь по всем покоям, заставляя вздрогнуть примостившихся в будуаре фрейлин, поражённо уставиться на подругу Анриетту и обречённо вздохнуть Жюли.
*Титул герцога Анжуйского Франсуа получил только в 1576, тогда как события этой главы происходят ещё в 1575
**Ронсар стал придворным поэтом ещё при Генрихе II, но после смерти Карла IX впал в немилость и покинул двор
***Изречение из Евангелия
========== Глава 70. Дипломатия королевы Наваррской ==========
Наступил май, и Генрике всё же заключил перемирие. Он хотел мира, не видел смысла в этих войнах. У Франции не было денег на продолжение войны, в армии уже начинались недовольства по поводу того, что сражения слишком затянулись. К тому же, пришло послание от Франсуа, в котором он убеждал брата в необходимости мира. Как бы король был не зол на него, сейчас стоило признать очевидную правоту принца.
Эдикт в Болье не был выгоден ни католикам, ни короне, но он был единственным способом остановить кровопролитие. Король был вынужден сделать уступки гугенотам: дать им свободу вероисповедания и право участия в местных парламентах. Казалось бы, так немного! Но, таким образом, некоторые протестантские города становились практически независимыми от королевской власти. Разумеется, католическая партия была возмущена. Они всё это время воевали, теряли солдат и деньги, а их заставляют отступать!
Говорили, что Гиз, который, получив приказ, уже выдвинулся в Париж, пребывает в настоящей ярости. Екатерина предупредила сына, что он сейчас очень возмущён и может начать предпринимать опасные шаги. Но что мог сделать Генрике?
"Это две чаши весов, которые нам никак не уравновесить", – заявил он.
Действительно, выхода из конфликта пока что не наблюдалось. И ясно было, что Гизы и прочие католики так просто этого не оставят. Однако это произойдёт не прямо сейчас, а немного позже. А время – уже немалая ценность.
Но король был сам не свой, когда ему доложили, что к Парижу приближается Франсуа, который вздумал вернуться теперь, когда война уже кончилась. Генрике не ожидал, что в ближайшее время брат посмеет сюда явиться.
С утра он пришёл в покои матери, где она, уже поднявшаяся, разбирала корреспонденцию. Со времени коронации, то есть, уже больше года, её сын правил сам. Она перестала иметь такое влияние на дела государства, лишилась прежней власти и силы. Но всё же он нередко нуждался в мудром совете, который она с радостью готова была ему дать.
Вот и сейчас, почтительно поцеловав ей руку, Генрике, опустившись на соседнее кресло, нервно задал вопрос:
– Что делать с Франсуа?
– А что ты можешь сделать? – пожала плечами королева-мать.
Сделать он мог, что угодно, однако не стал бы Генрике объявлять своего родного брата предателем, поскольку это бы ещё больше ослабило Валуа. Но и оставлять его предательство ненаказанным тоже было бы неправильно.
– У меня, признаться честно, немного соображений на этот счёт, – признался он. – Единственная идея, которая меня посетила – это запереть его здесь, в Лувре, и не выпускать, пока не будет необходимости. Потом, возможно, перевезём его в Венсенский замок, но так тихо, что никто не узнает.
Екатерина вздохнула. Разумеется, если бы Франсуа угрожала смертельная опасность, в ней бы, в первую очередь, проснулась мать, которая непременно бросилась бы защищать своего сына. Но она осознавала, что Генрике жизни брата точно не лишит, поэтому она мыслила как политик, который должен решить судьбу предателя.
– Со своими идеями он опасен для короны. И опасен тем паче, что он из нашей семьи, наследник престола, второй человек в королевстве. Ты и сам знаешь, что должен обеспечить безопасность Франции. Поэтому, да, твоя идея – единственный выход. Нельзя оставлять его на свободе.
Ушёл от Екатерины Генрике, укрепившись в своём решении. Пускай брат его ненавидит, но стране и престолу вредить он больше не будет. Королю слишком дорога его власть.
Днём прибыл Франсуа со своей свитой. Принять его было решено в большом зале, куда, однако, не стали звать весь двор, поскольку разговор планировался не самый любезный. Пришли лишь королевские советники и миньоны, которые повсюду его сопровождали. Даже Марго не пустили в зал, когда она спустилась, чтобы поприветствовать Франсуа.
Генрике занял своё положенное место на троне, стремясь показать брату свою власть и силу. Когда Франсуа вошёл в помещение, внешне спокойный и, кажется, ничуть не раскаивающийся в своём поступке, король едва подавил в себе желание стереть это выражение с его смазливого лица. За это время он, кажется, ничем не изменился. Если обычно война оставляет на людях отпечаток, Франсуа выглядел так же, как и всегда. Хотя точно и неизвестно было, воевал ли он сам или же только отдавал приказы.
– Моё почтение, Ваше Величество, – принц поклонился с таким видом, будто тем самым делал одолжение.
– Как война, брат? – сжав зубы, осведомился Генрике.
– Думаю, все мы рады, что она закончилась.
– А как поживает наш кузен король Наваррский? – произнесение этого имени далось ему с трудом.
– Он бодр и силён духом, – невозмутимо отвечал герцог. – Но куда же вы задевали весь двор? Я и трети его в этом зале не наблюдаю.
Он обвёл взглядом устроившихся в высоких креслах советников и примостившихся на ступенях трона ухмыляющийхя миньонов. Затем посмотрел на непроницаемые лица Генрике и их матери, сидящей по правую руку от него. Все эти люди смотрели на него, будто наблюдали интереснейший спектакль. У Франсуа в голове вдруг возникла ассоциация с картиной Жанны д'Арк, предстающей на суде.
– Мы сочли ваше возвращение слишком позорным, чтобы все его видели, – наконец в пугающей тишине прозвучал голос короля.
Франсуа изменился в лице.
– Но чем же я прогневал Ваше Величество? – он пытался сделать вид, что не понимает, как бы глупо это ни было.
Генрике не выдержал и угрожающе расхохотался. Затем внимательно на него посмотрел и, громко, чётко, твёрдо произнося слова, грозно проговорил:
– Ты считаешь, что можешь спокойно предавать меня, затем возвращаться, и тебе ничего не будет?
В этот момент Франсуа понял, как опрометчиво было возвращаться в Париж.
Он с надеждой взглянул на мать. Но её слова его поразили точно так же:
– Позор предателей не стоит делать всеобщим достоянием.
Принц понял, что поддержки у него здесь нет. И чёрт его дёрнул решить, что, когда заключён мир, дома его спокойно примут, позабыв о прошлом!
Он решился на предательство, полагая, что у него украли корону. Ему хотелось отомстить. Франсуа было всё равно за кого сражаться – за католиков или за гугенотов. Но на стороне вторых его хотя бы ждал друг, тогда как на стороне первых были те, кто помешал ему стать королём Франции. Ему было не стыдно, но страшно, теперь, когда он оказался полностью во власти брата.
Между тем, Генрике встал с трона, спустился к Франсуа и, цепко взяв того за подбородок, внимательно смотря ему в глаза, тихо проговорил: "Зря ты меня недооценивал. Я не собираюсь прощать предательство. Тебе отныне придётся сидеть у себя в покоях, не имея права выйти. Потом ты будешь перевезён в Венсенский замок. Никто. Никогда. Не узнает. Где ты", – эти слова он прошипел совсем тихо. Принц ощутил поднимающийся внутри холод.
