Тонкое кружево придворных, которые переплетаются между собой в своих сложных связях и взаимоотношениях, изящно лавируют между трагедиями и радостями, запутывают нити интриг и слухов, делая всё это исключительно красиво и улыбаясь, что придаёт этой вышивке из лжи и изощрённости определённого шарма, который волей-неволей начинаешь принимать, а потом понимаешь, что жить без него не можешь. Эта система губит тебя, а ты всё сильнее тянешься к ней, как человек, страдающий от жажды, которые большими глотками пьёт яд и ему всё равно, что, вдоволь напившись, он в следующий миг умрёт.

В этом году решили не устраивать традиционный маскарад. Раз уж все так молоды и прекрасны, зачем скрывать лица? К чему прятать утончённые благородные черты?

Когда Марго заходила в большой зал, у неё в голове вдруг возник образ из далёкого прошлого: кукольный домик, который стоял в детской и был её любимой игрушкой. Там куклы так же собирались внизу, где маленькая принцесса устраивала бал. И так же они двигались автоматично передвигая маленькие ручки и ножки, так же улыбки не сходили с их фарфоровых губ, так же идеально сидели на них очаровательные наряды, расшитые кружевом и лентами.

Она невольно усмехнулась своим мыслям. Воспоминания о детстве к ней приходили обычно, когда она была счастлива. А сейчас именно так с ней и было.

Когда она входила, о её прибытии объявили, и придворные приветствовали её поклонами. Несмотря на то, что королевство её было весьма призрачно, кланялись ей как королеве. И Маргарите это нравилось.

Она подошла к помосту, на котором расположились король со своей супругой и королева-мать, сделала перед ними реверанс, а потом подошла поприветствовать Франсуа.

– Как матушка? – спросила она его на ухо, когда они отошли к колоннам, где никто не стал бы их слушать.

– Всё ещё хандрит. Ужасно чувствует себя без Генрике, – скривив губы, с некоторой долей ревности ответил он.

Все три брата постоянно ревновали друг к другу и мать, и Марго. Отчасти это и было одной из причин того, что они втроём никогда не приходили к полному единению.

Действительно, даже сейчас, на балу, Екатерина выглядела печальной, бледной, похудевшей. Несильно лучше смотрелся и Карл, одежда на котором висела, а в глазах его светилась затаённая тоска. Подобное происходило с ним уже давно, очевидно, из-за болезни.

Когда Франсуа удалился, к Марго тотчас подошёл Генрих. Он улыбался и смотрел на неё, как смотрят на нечто прекрасное, что давно хотели получить, но долгое время не удавалось. Она бросила ему нежный взгляд и, приняв протянутую руку, двинулась вслед за ним в середину зала, где пары уже вставали для танца.

– С рождеством, любовь моя, – шепнул Гиз, притягивая её к себе и начиная делать движения в такт музыке.

– С рождеством, – мягко улыбнулась Марго.

Сейчас, наконец-то, к ним обоим пришло спокойствие и безмятежность. Хотя при французском дворе, как известно, это не бывает надолго, сейчас оба наслаждались своим счастьем.

Между тем, придворные то и дело бросали на них взгляды и шушукались за спиной.

"Только посмотрите! Неужели они снова сошлись?" – шептали одни.

"Но всем ведь казалось, что она успела привыкнуть к своему мужу! Ах, бедный король Наваррский! Теперь не только ни королевства, ни подданных, но и жену у него отобрали!" – насмехались другие.

"Однако герцог весьма хваток. Он всё больше и больше власти прибирает к рукам. Добрался уже и до сестры короля. В смысле, не уже, а опять. Хотя теперь отношения с ней стали ещё выгоднее!" – хихикали третьи.

Но Марго с Генрихом на это внимания не обращали. Им никогда не было дела до того, что о них говорят.

Анри, который, задумчиво попивая вино, глядел на них через весь зал, всё понял. Конечно нетрудно было заметить, что последние полтора года Маргарита была несчастлива, а сейчас на её лице светилась безмерная радость и восторг, когда Гиз горделиво танцевал с ней посреди зала, то и дело, наплевав на приличия, склонялся к её ушку, чтобы прошептать что-нибудь. Что ж, по крайней мере, теперь она счастлива.

"А я подожду", – подумал Анри, разворачиваясь, и, бросив на жену последний взгляд, с душой, полной спокойствия за неё, направился туда, где в голос смеялась компания свежих, юных и прекрасных фрейлин королевы Елизаветы. То, что от него ускользнула Марго, которая, в общем-то, ему никогда и не принадлежала, хоть являлась его супругой, не было причиной для того, чтобы он впал в меланхолию и лишил себя всех радостей жизни.

Маргарита выбежала на балкон, пытаясь восстановить учащённое дыхание. Она так много танцевала, что в спёртом воздухе бальной залы ей стало нечем дышать.

Генрих, заметив явившегося на бал своего дядю, который держал под руку его мать, отошёл к ним, чтобы что-то обсудить. Маргарита, воспользовавшись случаем, тотчас бросилась подышать свежим воздухом.

На улице было холодно, но тело было разогретым в жаре нагревшегося от тысячи зажжённых свечей помещения.

Не сразу королева Наваррская заметила, что она здесь не одна.

– Марго? – раздался чей-то удивлённый голос.

Она от неожиданности вздрогнула, испуганно вглядываясь в сумерки ночи, из которых только сейчас начали выделяться очертания человека, который, к её облегчению, оказался Карлом.

– Прости, не хотел тебя напугать, – увидев её реакцию, поспешил промолвить он.

– Всё в порядке, – кивнула она, подходя к краю и опираясь о перила.

– Как тебе бал? – спустя несколько секунд молчания поинтересовался король.

– Мне всё нравится, – отозвалась Маргарита.

И между ними воцарилась тишина. Каждый думал о своём, но невольно время от времени поглядывал на стоящего рядом.

Карл всё пытался набраться мужества заговорить, но не знал как. Наконец, он всё же произнёс, бросив слова быстро, как выстрелив из аркебузы, чтобы не успеть замешкаться и передумать:

– Опять Гиз?

Марго была удивлена этому вопросу. Неужели всем теперь известно? Должно быть, нетрудно догадаться.

Карл не смотрел на неё, устремив взгляд вдаль, куда-то за сад, за Париж, туда, где в ночи утопали прекрасные бескрайние холмы Франции, такие родные, свои.

Всё было в его власти, ведь он правитель этого государства. И холмы, и долины, и морские волны с белой пеной, и сияющие на чистом небосклоне яркие звёзды – всё принадлежало ему. Разве не так?

Но почему он, в таком случае, нисколько не властен над людьми? И почему он не может править над собственной семьёй, приказывать сердцу своей сестры?

Он бы приказал забыть Гиза, мысленно убить его для себя и никогда о нём не думать. Но её сердце сделало совершенно другое.

Марго же при его словах вспомнила страшную экзекуцию, которая произошла, когда брат застал её с Генрихом. И, хотя это было очень давно, она всё ещё помнила боль от тех ударов, которые безжалостно наносил ей Карл.

– Да, Гиз, – более резко, чем следовало, отозвалась она. – Знаю, тебе это не понравится, но теперь ты не посмеешь его тронуть, от него слишком многое зависит!

В её тоне и взгляде теперь отразилась враждебность. Король снова почувствовал сдавливающее чувство вины.

А ведь именно это ощущение мучает больше всего, заставляя ненавидеть себя и везде видеть ненависть других к тебе, усугубляя её в своём сознании.

– Не сделаю, – прошептал он. – Конечно, нет. Но зачем? Просто ответь мне. При дворе множество благородных, красивых, умных мужчин, ты могла выбрать в любовники любого, раз уж у тебя не складывается брак с Анрио, хотя он тоже хорош. Но ты выбрала Гиза. Он же...

И в этот момент, произнеся так много, Карл резко закашлялся. Он отскочил от перил балкона, закрывая рот руками, сгибаясь, сдавленно кашляя. Кажется, он задыхался. И это не прекращалось.

Марго ни на шутку испугалась. Сначала она просто стояла и смотрела, но когда до неё дошло, что этот приступ продолжается слишком долго, девушка обеспокоенно бросилась к нему.