Иоанн медленно втянул через нос ароматный запах, которым были пропитаны эти покои. Тут всё как будто прежнее, но все для великого князя как будто внове. «И как ей так удаётся…», – мелькнуло в его голове. Прикрыв глаза, он снова вспомнил, как в первые годы после свадьбы Софья часто брала его за руку и перстом своим мягким водила по его шершавой ладони, вычерчивала линии, перебирала его пальцы с короткими ногтями, что-то шептала на непонятном ему ромейском….

– Что же ты стоишь, государь мой, не проходишь далее, али не по нраву тебе стало это место? – не меняя позы, сдержанным голосом произнесла Софья, словно продолжая давно начатый разговор. – Ты государь и муж мой, тебе открыты все двери во всех покоях, даже тех, дорогу в которые ты позабыл, – с лёгким укором продолжила она, и, повернув голову, посмотрела прямо в глаза Иоанну. Он смутился и отвёл взгляд. Нетвёрдо ступая, прошёл и сел на большую богато убранную кровать. Как бы невзначай кашлянул.

– Иноземцев сегодня много у тебя было…, чай опять просили о заступе перед нашими купцами, али ещё чего? – перевел он разговор на другую тему.

– Да, вестимо, все торговые люди так устроены, что при любом случае ищут себе выгоды, – с ленцой в голосе ответила Софья. – Хотя, многие из посольских почище купцов будут.

Иоанн дёрнул бровью и повернулся всем телом к жене, и она продолжила:

– Среди прочих, посланник венецианский попытался обставить события, связанные с нахождение моего брата Андрея под крышей их правителя, как великое одолжение мне, и, настаивая на этом, намекал на желание получить помощь в войне с османами.

– И что же, как думаешь ответить венецианцу? – нервно спросил Иоанн.

– Да ответила уже, чтобы не докучал мне такими речами.

– Но ведь он брат твой, и я же, помню, как ты о нём терпишь печаль-истому.

– Да, мой господин всё так, я люблю своего брата, но при этом, своим слабым женским умом понимаю, что дело сейчас не в нём. Пока у нас с Литвой нет мира, Папа будет любыми способами стараться нас обвести вокруг пальца. Для этого он может отставить в сторону, на время, все свои притязания к венецианцам и прочим союзникам, ведь казна его уже видит дно сундука, а венецианцы – по сути своей торгаши, от того и рады откупиться не монетой, да войском, а обещаниями, да грамотами. Потому посланник венецианский, не сказав тебе всех целей своего посольства, явился ко мне. Но, те, кто его послал просчитались. Ужо я с детства хорошо ведаю манеру своего брата Андрея. он никогда не отличался сильной волей. Смелостью, пылкостью речей, иногда добротой – это всё да, но не волей. И сейчас он мечется в поисках пристанища по всему свету. А Папа не даёт Андрею забыть о тех деньгах, что были переданы для похода супротив турок и так легкомысленно растрачены им.

В то время пока Софья говорила, великий князь привычным движением поглаживал свою русую бороду и не отрывал взгляда от её лица, пытаясь понять, что она чувствует, говоря о брате. А Софья не таила своей печали.

– Ну…, – закряхтел Иоанн, – может всё же…, как-то помочь сродственнику…, – и снова взгляд на Софью.

– Сейчас нам никак нельзя показать, что дела Андрея для нас могут быть сколь-нибудь важными, коли поймут это в папском окружении, не дадут покоя не ему, ни тебе государь, – тихим голосом сказала она. – Если только…

– Что? – встрепенулся Иоанн.

– Думаю, что можно было бы поступить по-родственному и самим пригласить Андрея погостить при твоём дворе. Ежели, он приедет и останется, то сие будет верный знак для всей Европы о том, что жить на Руси лучше, чем в землях папских и венецианских, этим два дела можно разом порешить: и папу отвадить от его интриг и величие свое державное явить. Но тут как поступить – тебе решать, это твой государев выбор, ты волен в нем, – Софья покорно склонила голову, и Иван, довольный, спрятал улыбку в своей бороде.

– Ну…, может, так и порешим, – растягивая слова, сказал он. – Я теперича, пока пойду, но вернусь, ночевать нонче тут буду, – улыбнулся Великий князь.

Софья пала на колени и прижалась губами к его руке.

– Ну, будя, будя…, – Иоанн погладил своей рукой по её струящимся как река волосам. – Пусти, я ужо скоро, – отстранил он от себя жену и, продолжая играть усмешкой на губах, направился к выходу из её покоев.

– Государь, – окликнула его Софья. Он обернулся. – Совсем запамятовала я, просить тебя хотела о безделице, – Софья так и стояла на коленях, всем своим видом выражая покорность.

– О какой безделице?

– Ты знаешь, как я люблю книги. Послы иноземные в подарок привезли много новых, среди них есть и такие, которые описывают нравы и быт при дворах прочих государей европейских. Ты бы прислал ко мне кого-то из ближних толковых людей, кто побывал при дворах разных, пусть он скажет: всё ли верно прописано в этих книгах.

– А, это хорошо, это верно, всякое писание иноземное надо с правдой поверять, церковные мужи мне намедни так же сказывали. С этим я тоже помогу, – ещё раз улыбнулся Иоанн, по всему было видно, что о приглашении к московскому двору Андрея Палеолога он уже принял решение, – но кого прислать-то?

– Да вот, хоть дьяка Фёдора Курицына. Люди сказывают, зело учён, сей муж, и как раз, при дворе Угорского короля Матвея жил, уж там-то, он, наверное, многое из иноземных придворных обычаев зрел?

– Фёдор? Что ж, этот, пожалуй, толковый, завтрева пришлю к тебе, – благодушно махнул рукой Великий князь. Софья в ответ коротко кивнула, и тот довольный вышел в галерею, ведущую через тёплые сени в Среднюю палату, там его уже ждали.

Закончился длинный, полный событиями день.

Откинувшись спиной к стене, Дмитрий думал. Сегодня он должен отправить отцу очередное послание о московских делах, но как писать о своих неудачах? Или всё-таки удачах? Мысли никак не хотели прийти в покой. Молодой боярин вертел в руке соколиное перо, но буквицы с него так и не могли соскочить на пергамент. Думы острыми вспышками то и дело перескакивали совсем на другое. Только что от него вышел слуга боярыни Мирославы – дядька Антип. Он внимательно выслушал сказ молодого боярина, согласно кивнул, когда Дмитрий упомянул о важности поиска купца Бобра, и, торопливо перекрестив лоб, скорой походкой отправился пересказывать всё своей хозяйке. Сам Ласкарёв, дабы не навести ненужную тень на Мирославу, с ней решил пока не встречаться. Так он передал через Антипа, но на деле… Что-то, о чём он даже боялся подумать, мешало ему самому увидеть боярыню. Заново обмакнув перо в чернила, Дмитрий ещё раз прочёл первые строчки своего послания отцу, он всеми силами заставлял себя сосредоточиться на этом письме, но всё равно невольно вспоминал о боярыне Мирославе. За всю свою жизнь Дмитрий не встречал таких. У него уже были любовные утехи и с молодицами, и с вдовыми женками, но такого, чтобы его просто уложили к себе на постель, не было, ни разу. Он одновременно злился и трепетал. При мыслях о Мирославе по его бокам пробегали мурашки, он страшился этих мыслей. Думал о том, что будет, если узнает отец. И как быть, рано, или поздно он всё равно увидится с Мирославой. Шутка ли – верховая боярыня государыни! Нет, отец, коли узнает – сразу убьёт. Такого позора он терпеть не станет. Но почему убьёт? И откуда он может что узнать? Из подсознания Дмитрия снова всплыл образ боярыни, но не той, какой она бывала при дворе государыни, а той, какой она была утром – сонная с распущенными волосами….

– Боярин, гонец за грамоткой явился, – прервал светло-медовые мысли Дмитрия дворовый….

– Скажи, пусть обождёт, – нервно ответил молодой боярин и стал торопливо писать. Выходило нескладно, но Дмитрий уже не старался выводить слова в мысли так, как учил отец – ровно, коротко, но, по сути. Отписал просто: «… За хозяйством догляд веду со старанием, но голубей в клетке потравили, сторожевой пёс видно лакал из той же миски, потому как, хоть и сбёг из своей конуры и околел, а запах потравы от него я учуял. Уповаю, что луна, верно, передаст мои молитвы нашей матушке, и она за всё простит. Дмитрий». Присыпал послание песком, закрутил вощёной ниткой и запечатал восковую печать своим перстнем.