Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Ожидала я разговора о делах государственных, о торговле между Московией и Венецией, коя из полноводной реки в малый ручеёк превратилась, ибо турецкий флот стал полновластным хозяином в Черном море, потеснив и венецианский, и генуэзский и прочие. Но видать политические интриги заботят ныне Венецию более, чем благополучие своего народа. Мне, слабой женщине, таких дум не осилить. А за вести о брата благодарствую, – спокойно произнесла она. – И впредь, посол, не докучай мне такими мелочами. Боле не задерживаю.

Венецианец отступил на шаг и, не поднимая взгляда, раскланялся. Как только он исчез за порогом, Софья звякнула в колоколец. Мигом появилась Мирослава.

– Брат мой, Андрей, ныне под крышей дожей венецианских обитает, видать совсем задолжал, шли к нему гонца надёжного, зову его к себе погостить. Мыслю, что муж мой его пригласит, но пока я ему сие мысли вложу, пусть гонец уже будет в дороге.

А теперь, пора нам вернутся к нашим прежним замыслам, приготовь всех на завтра, ибо дьяк Федор Курицын будет на утренней беседе. Посмотрим, чем он дышит.

Боярыня ответила молчаливым поклоном, краем глаза заметила лёгкую усмешку государыни и улыбнулась в ответ.

* * *

Иван Беклемишев, раскачиваясь в седле в такт неторопливому лошадиному шагу, тащился в сторону Большого приказа. Он был погружен в свои раздумья и не замечал ни лёгкого липкого снега, что снова сыпал из серого неба, ни спешащих по своим делам москвитян. В голове его снова зрели вопросы, но задать их было некому.

На площади, что в народе прозвали «Никольский крестец», кто-то резко остановил его коня, взяв под уздцы.

Иван встрепенулся от своих мыслей и увидел перед собой, улыбающееся лицо своего отца.

– Сыне! Ты никак туговат стал на ухо? Я уж тебе кричу-кричу, а ты и головы не повернул, – добродушно прогудел Никита Беклемишев.

– Прости батька…, – рассеянно промямлил Берсень.

– Да чего уж, – отмахнулся Никита Васильевич. – Я ж разумею, что ты всё ещё в розмыслах о том…, – он неопределённо махнул рукой в сторону. – Однакось, раненько ты сегодня со двора утёк, я было, в приказ за тобой послал, ан, нет тебя там.

– А почто искал батька?

– Дык …Я за то и говорю, что холоп от думного дьяка Фёдора Курицына поутру был. С приглашением. Завтрева к обеду ждёт нас дьяк. Я смекаю, что сие не спроста. Такой человек просто за ради дружбы к себе не зовёт.

– Что ж, коли звал, то надобно пойти, – согласился Берсень. Он хотел было рассказать отцу о том, что видел утром в остроге, но передумал. Да и не был он уверен, что верно повёл себя с Ласкарёвым, сознание собственных ошибок досаждало. Отец ничем не поможет, а лишнюю думу подселять в его голову Иван не хотел. Надобно самому во всём разобраться.

Никита Беклемишев уловил настроение сына, но вида не подал. Вместо этого он махнул рукой своему стремянному, что стоял подле коней на другой стороне улицы.

– А что сыне, не поворотить ли нам к дому, да не пойти в баньку, да с веничком еловым, да с медами стоялыми, монастырскими, глядишь, и все печали твои разгоним? – предложил отец.

– Медами сказываешь? – переспросил Берсень, его вдруг тронула неожиданная мысль. – А что батька, не заехать ли нам прямо сейчас к отцу Михаилу, после нашего разговора недобрый осадок у меня на душе, и мёду там отопьём, может он и успокоит?

– То дело хорошее, хотя прежде не замечал я в тебе такого почтения к сему славному пастырю, но коли желаешь, поедем, – удивлённо пробасил Никита Беклемишев.

«Вот сейчас всё и прознаем. Теперича, отче Михаил, не отвертишься! Почто утаил, что мой холоп со своим братом на твоём подворье жил?» – вертелось в голове Ивана, пока они разворачивали коней к Архангельскому собору. Он мысленно представлял, как будет вопрошать об этом настоятеля и как тот, понимая, что Берсеню уже много известно, не сможет уйти от ответа. Эти мысли как чёртики скакали у Ивана в голове до самого храмового подворья.

Вот и церковный двор, вот и знакомые с детства ворота. Вихрем, спешившись, Берсень забарабанил в калитку и не остановился, пока изумлённый привратник наскоро не откинул засов и не впустил нечаянных гостей на храмовый двор.

– К отцу Михаилу мы, – выпалил Иван.

– Дык, это…, нету ведь его в храме, – промямлил всё ещё ошарашенный нежданным напором знакомый привратник. – После утренней службы, отбыл он к дьяку Фёдору Курицыну, тот скорбную литию на дальнем погосте по своим и чужим холопам, сгинувшим от моровой язвы, заказал…, мыслю, что аккурат сейчас этот молебен там и идёт. Может вам туда, ежели что спешное?

Беклемишевы, услышав про Курицына, не сговариваясь, переглянулись.

– А это что? Тоже служба? Её кто ведёт? – недоверчиво указал Никита Беклемишев, на безмолвную процессию монахов, что молчаливо шли размеренным шагом через подворье.

– То братия на отпевание шествуют, и у нас преставился ночью один из монасей. Да вы про него знаете…. Тот, который в прошлом разе с глазной хворью был, – ответил привратник.

Берсень нервно сощурился и отвернулся к осеняющему себя крестом отцу.

– Да батька, на завтрева разговор с дьяком Курицыным зело нужон. Ой, неспроста, всё заплелось в един жгут.

Отец в ответ, лишь молча, кивнул головой.

* * *

Моложавый писчий чернец, бесшумно вошёл в покои и, изогнувшись в поклоне, протянул митрополиту Московскому, только что написанную и ещё пахнущую чернилами грамоту, всю перевитую жёлтым плетёным шнуром с тяжелой печатью в виде восьмигранной геммы с изображением льва, терзающего змею – знак Московского государя.

Геронтий одним движением вырвал из рук писаря свиток и быстро развернув, прочёл его на одном дыхании.

«…Милостию божией, Великий князь Иван Васильевич всея Русии, богомольцу нашему Геронтию, митрополиту всея Русии.

Во спасение душ православных и повсеместного ограждения от скверны и хулы Христа сына божия и пречистой его богоматери, и защиты от поругания святых икон, наше соизволение и просьба к тебе об искоренении ересей повсеместно, а коли, кого в хуле нашей веры православной Христовой застать, али иметь свидетельство об их святотатстве, будь то священники и диаконы, и диаки, и служилые, и простые люди, того имати и предати суду городскому али церковному и той же казни…»

Резко свернув свиток, впервые за несколько дней митрополит просиял. Как будто ухватившись за какую-то мысль, он круто повернулся на месте, и, отбросив посох, ринулся к столу. Не глядя, выдернул из чернильницы перо и долго писал. Обернулся, бросил колючий взгляд из-под седых кустистых бровей, на писца. Тот затрепетал.

– Вот эту грамоту…, – Геронтий подал маленький пергамент, испещрённый строчками без разделения на слова, – в Новагород преподобному Геннадию, эти же грамоты…, – он указал на другие несколько листов, – спешно разослать по всем обителям и епархиям, акромя монастыря Успения на Явонь-реке, а вот эту …, – Геронтий особо выделил плотный свиток, – в Волоколамский монастырь. Пусть наши люди скачут днём и ночью, без роздыху.

Подавая листы, митрополит резко взмахнул широким рукавом, как крылом чёрным и не глядя на отпрянувшего монашка, поднял старческое лицо кверху, изрёк на выходе:

– Нет, бесы! Очистим от вас святую нашу церковь, вырвем гниль из тела чистого! – яростно погрозил он сухим кулаком куда-то в сторону. И, как будто опомнившись, грозно зыркнул на застывшего в страхе чернеца.

– Чего ждёшь? Ступай же, – уже мягче произнёс Геронтий.

Писарь покорно склонил голову, собрал всё, что отдал ему митрополит, и, пятясь к двери задом, безмолвно удалился.

Старец осенил крестом закрывшуюся дверь и беззвучно зашептал слова молитвы.

* * *

К вечеру государь Иоанн Васильевич навестил покои жены. Замерев на пороге Софьиной опочивальни, он молчал, долго смотрел, как она в одной рубашке сидела на низкой скамеечке возле постели, и сама расчёсывала волосы. Софья всегда это делала перед сном. Он даже помнил, как однажды спросил ее, почему не велит девкам, а она, как бы в шутку отвечала, что так от лишних дум, что за день в голове собрались, избавляется.

29
{"b":"643444","o":1}