Молодой боярин снова попробовал припомнить как он оказался в опочивальне Мирославы и не мог. Дмитрий остановился посреди трапезной залы и в голове снова сильно зашумело.

Резко кольнула мысль об отцовском поручении, которое он дал, отправляясь в Новагород: «за еретиками следи, жди от Ильи человека и коли получишь весть – знать нашёл он аспида, сразу не мешкая со всеми людьми, выступай, куда будет указано. Мне же, при любых важных событиях шли гонца на подворье архиепископа Новогородского». «Ну вот, Илья снова ушёл в поиск, Отец в Новагород, а его снова оставили на Москве с наказом: ожидать событий. И всё же…», – он снова вернулся мыслями к прошлой ночи. Его не оставляло чувство неуверенности и беспокойства, и даже злости. Но толи на боярыню, толи на себя, Дмитрий пока разобраться не мог.

В распахнутую дверь вбежал запыхавшийся дворовый мальчишка.

– Хозяин, там до тебя человек – переводя дух, выпалил он.

– В такую рань? Ещё солнца на небе нет, значит не с добром, – на ходу буркнул Дмитрий и шагнул вслед за мальчишкой.

Возле крыльца его ждал приземистый смерд с кое-как подстриженной бородёнкой, и осторожными движениями, как у старого кота, лицо его было знакомо. Увидев боярина, он плавно, до низу поклонился.

– С острога я. Ночью еретики помёрли, представились, значит. А хозяина Епифания сыскать не можем нигде, за телами-то уже божедомы пришли, а никто не разумеет, можно ли отдать, аль нет… Еретики ведь, – пролепетал смерд.

В голове Дмитрия шум оборвался.

– Коня! – растирая пульсирующий висок, громко сказал он, застывшему в стороне мальчишке, – и воев побуди.

Через несколько мгновений всё подворье пришло в движение. Откуда-то взявшиеся дружинники из конюшен выводили лошадей, некоторые спокойно и деловито приторачивали к сёдлам щиты, все разбирали длинные копья.

Острожный холоп ещё не успел выйти со двора, как в распахнутые ворота выступил отряд из десяти конных воинов, одиннадцатым впереди скакал Дмитрий Ласкарёв.

Пустынную в ранний час улицу перегородил одинокий всадник. Он развернул коня поперёк и ждал приближения малого отряда.

Ласкарёв поднял руку и остановил своих людей, а сам выехал вперёд.

– Здрав будь боярин, заблудился с ночи, али дело, какое, в такую рань? – нервно спросил Дмитрий.

– И тебе поздорову быть. Я бы и рад рань пропустить, да вот с ночи ищу греческих поводырей, вестимо, только они могут на свет божий вывести из чащи мыслей моих. Ты, надысь указывал мне, что хочешь спытать судьбину за крестом у дороги? Так я к тебе за этим.

– Э-э, боярин, не то время ты выбрал…. Уйди с дороги! Али не зришь, теперь недосуг мне? – С нажимом в голосе сказал Ласкарёв.

– А ежели не уйду, то что? – с вызовом спросил Беклемишев.

Дмитрий нервно дёрнул повод, и его чёрный конь, переступив с ноги на ногу, повернулся на месте.

– Не задерживай мя, сам зришь дело спешное, и некогда тут с тобой копошится, – сдерживая гнев, промолвил Ласкарёв.

– Боярин! – заметил Берсень. – Копошатся только домовые в чулане да кикимора под печкой.

– Ох, и мастак ты языками цепляться, да мне не до того, – превозмогая снова подступивший шум в голове, ответил Дмитрий. – Взять его…, – бросил он воинам за своей спиной.

Распалённый Беклемишев застыл в удивлении, ещё никто за всю его жизнь, так не отвечал ему – знатному боярину. Пока он замешкался, один из ласкарёвских воинов быстро забрал у него саблю, а второй – дюжий зеленоглазый детина с длинной бородой, ловко накинул петлю на плечи и замотал верёвку вокруг тела, сильно притянув руки к бокам.

Дмитрий вытянул своего скакуна плетью и тот рванул с места. Следом за ним весь отряд на рысях проскочил улицу.

Обогнув торговые ряды с первыми купчишками, которые сонно почёсываясь, брели в свои лавки, всадники миновали подъём к мосту перед ещё закрытыми Рыбными воротами, и, не сбавляя скорости, промчались вдоль старой стены над рекой к воротам Богоявленским. Сонные сторожа, сразу узнав Дмитрия Ласкарёва, быстро раздвинули рогатки и ни о чем, не спросив, пропустили отряд, только взглядом проводили до острога.

С давних пор на Москве повелось: возле церквей и соборов, перед мостами и трактами, что к торгу вели, каждый день стояли нищие – выпрашивали у прохожих милостыню. Кто увечья свои показывал, кто присказку, какую весёлую выкрикивал, но все протягивали руки с мольбою. Купцы московские, да слуги дворов зажиточных от нищих отворачивались, а назойливых просителей били, чем не попадя пока не отстанут, плевали через плечо и говорили: «вот уж где ворьё и погань, с утра до ночи так и норовят чего ухватить». Но нищие в Москве в ночь на своих «просильных местах» не оставались. Чуть свечереет – из тёмных переулков гнилыми тенями выползали божедомы³⁴. То мужики видом страхолюдные и духом смрадные. Днём отсыпались они в землянках да курных избах, что за рекой возле большой скудельни³⁵, а к ночи, словно язвы, проявлялись возле городских ворот. Шли они, молча, и сторожа караульные у рогаток, издали признав их старшин, только в стороны расступались, да крестом себя осеняли, глаза отводили, чтобы не смотреть на жуткие мордасы, кои грязным волосом заросли, да дымом пропахли. На животе у каждого божедома, поверх засаленной одёжи, передник из дерюги или шкуры собачей. В руке – по суковатой крепкой палке, у иных с железным наконечником загнутым крюком.

По давнему уговору, со сторожами острожными, всех, кто из сидельцев безродных преставился, божедомы забирали. Как ночь за середину – трое, а то и пятеро тянут верёвкой по снегу плот из горбатых досок кое-как сколоченный. Прямёхонько к острогу. Обратно идут тяжело – полный плот мертвяков, коих острог уморил. Всех за реку тащат. Там у костров снимут со всех тел, что за ночь собрали: одежонку, кресты нательные, да ещё что найдётся. Добычу между собой поделят, а мертвяков всех в одну яму зароют, и рядом тут же новую копают – на завтра.

И в эту ночь, всё было так же. Стукнули страхолюды божедомные в острожные ворота, затащили свой плот на двор – ждут, когда мертвяков выносить начнут, но их всё нет и нет. Так и стоят на морозе зубами лязгают. Кашлянул старшина, к караульным шагнул:

– Мы с благословением божьим, пришли забрать прах к праху, коли есть упокойники – не томите, а ежели нонче небеса никого не призвали, дык мы завтрева придём – ночь уже на исходе, восвояси пора нам.

Сторожа друг на друга глянули, у огня место божедомам указали. Один внутрь острога шмыгнул, а второй в сторону отошёл, с опаской, рогатину взял поухватистее, да нож в сапоге нащупал.

Быстро вернулся сторож из острога: «ждите», – бросил на ходу божедомам и к товарищу своему отошёл, о чём-то вполголоса с ним заговорил.

– Нет, не по уговору это. До утра ждать не могем! – взревели ожидающие.

Из караулки выбежала вся острожная стража. И божедомы ринулись к воротам, крюками своими затрясли, сами ворота распахнули, а с улицы их встретил отряд Ласкарёва. Дружинники застыли, нацелив копья на страхолюдов. Те пали на колени и палки свои побросали.

Дмитрий толкнул коня в бок сапогом и выехал вперёд.

– Ми-и-и-р вам, божьи люди! – выкрикнул он, перекрывая все голоса во дворе острога. Все затихли и уставились на Ласкарёва.

– Мир вам! – ещё раз крикнул молодой боярин. – Нонче новопреставленных не будет, приходите за ними завтра, – чуть тише продолжил он. – За терпение, вот вам мзда малая, – снова перекрикивая ропот, Дмитрий бросил одному из божедомов три малые монетки, что нашлись в кармане. – Далее всё будет, как и раньше – по прежнему уговору, – закончил он, мысленно подивившись, с какой ловкостью двигался бородатый страхолюд, монеты поймал, те только звякнуть успели.

Божедомы закивали заросшими грязными космами головами, поднялись, подхватили растрёпанную верёвку, к которой был привязан их плот и бегом припустились мимо расступившихся воинов.