— Хорошо, — Кадан скользнул пальцами по каменистой земле, силясь дотянуться до любовника, но Льеф перехватил его запястье и положил руку Кадана на его же член.

— Поласкай себя. Только медленно.

Кадан приподнял веки с лёгким удивлением, сквозь щёлочки глаз наблюдая за северянином.

Льеф вынул пальцы и очертил вокруг сомкнувшегося отверстия круг, оставив Кадана с чувством недостаточности и пустоты внутри.

— Войди в меня, — попросил Кадан. Рука его медленно двинулась вдоль члена.

— Не понимаю тебя.

— Льеф…

Льеф резко вставил в анус Кадана три пальца, заставляя того охнуть. Сам не понимая собственных чувств, он с наслаждением смотрел, как вздымается грудь раба. Потом перевёл взгляд на розовую дырочку, которая теперь немного набухла. Кадан подтянул ноги, предоставляя Льефу лучший доступ к себе, и Льеф никак не мог избавиться от картинки, стоявшей в голове: как в эту же дырочку входит его собственный член.

Он придвинулся ближе, приспустил штаны и приставил член ко входу.

Кадан замер, тяжело дыша и во все глаза глядя на Льефа. А Льеф очертил своим членом края дырочки, наслаждаясь тем, что видит перед собой. Кадан, хрупкий и неземной, сейчас был полностью доступен для него.

Кадан дёрнулся, пытаясь насадиться на член, но Льеф одной рукой прижал его бёдра к земле и головкой надавил на вход. Краешки дырочки медленно размыкались, и он видел, как головка исчезает в теле Кадана. Льеф медленно продвигался внутрь. Он сместил руку Кадану на живот, всё ещё прижимая его к земле.

— Ласкай себя, — повторил он, и ладонь Кадана задвигалась по члену. Льеф внимательно наблюдал, как скользят тонкие пальцы по затвердевшей плоти.

— Не понимаю…. — повторил он. Кадан был мужчиной. Каким бы хрупким он ни был. И Льеф видел его именно таким. Ему нравилось наблюдать, как Кадан ласкает собственный член, как тяжело дышит… и нравилось слышать, как Кадан умоляет его.

— Пожалуйста, Льеф…

Льеф сжалился наконец и одним рывком вошёл до конца, так что Кадан издал новый шумный «Ох». Жёсткими рывками Льеф вбивался в него, каждый раз заставляя тело трелля сдвигаться немного под его напором.

— Продолжай, — приказал он, когда заметил, что рука Кадана перестала двигаться, а сам галл вконец разомлел.

Кадан выполнил приказ, и струя белёсой жидкости тут же ударила ему в пупок.

Льеф толкнулся ещё несколько раз и осел на него, тяжело дыша.

Кадан обнял его. Ладони галла скользили по широкой спине северянина.

— Льеф, я люблю тебя… — прошептал Кадан.

Льеф не нашёл сил ни подняться, ни ответить. Только прошептал едва слышно:

— Сердечко моё…

Немного придя в себя, они доели остатки ужина, собрали вещи и снова взобрались на коня.

Кадану, сидевшему спереди, казалось, что он тонет в окружившем его, исходящем от Льефа тепле. В мягком мехе его куртки и твёрдой уверенности державших поводья рук.

Он снова задремал и большую часть пути провёл так, в полусне. Ещё дважды они останавливались на ночной привал, а на третий день добрались до королевского двора.

— Льеф! — Сигрун стала первой, кто увидел их и узнал, потому что изба её стояла на самом краю.

Она хотела было обнять северянина, но замерла, с удивлением глядя на закутанного в волчий плащ раба. Не укрылись от взгляда её и волосы, подобно волосам благородных мужей сбегавшие по плечам.

— Я вижу, что заклятие не прошло, — спокойно сказала она.

— Что с того? — Льеф только крепче прижал Кадана к себе.

— Ничего, — Сигрун пожала плечами и чуть отступила назад.

— Как у вас здесь дела? Какие-то новости есть?

— Дочь кузнеца, говорят, от Феагунда, сына Эрика, понесла. Да только отец не станет сына признавать. Эрл из Ларвика прислал своих людей — говорили с конунгом, чтобы торговать у нас шерсть. Да ещё Иблан на зимнем пиру встал да и дал обет, что походом до самой земли султанов дойдёт. Все бегают, собирают корабли… Спорят, одумается или нет. А ты езжай к Руну, он тебя ждёт.

— Сначала Эрику покажусь. Пусть знает, что я уже здесь.

Сигрун не стала спорить. Они распрощались и разошлись. Льеф пустил коня в рысь, но чувство покоя, всю дорогу сопровождавшее Кадана, теперь развеялось. Да и тело Льефа напряглось за его спиной.

В доме Эрика — похожем на тот, что принадлежал Хальроду, но только превышавшем его в размерах в несколько раз — каждый из сыновей имел собственную спальню, в которой стояла довольно широкая, укрытая пологом и застеленная пуховой периной кровать. И хотя Льеф не был одним из сыновей и должен был спать в пристройке, предназначенной для его корабельной дружины, конунг с почётом принял пасынка и приказал тотчас же приготовить для него покой.

— Что нового, мой господин? — спросил Льеф. — Слышал я, Иблан собрался в страну султанов войной? Как бы не натворил он дел, с кем тогда будем торговать?

Конунг поморщился.

— Пусть плывёт, — сказал он, — он бы ещё в Винланд корабль снарядил. Дураков закон не берёт. А я вот, Льеф, хотел поговорить с тобой.

Он поманил Льефа к себе, и тот подошёл.

— Нужно бы к горцам Британским снарядить поход. Эрлы Ларвика хотят покупать у нас шерсть. А столько шерсти, чтоб с ними торговать… нет. Я пообещал им, что осенью мы привезём шерсть в Ларвик, но нужно ее достать, а у скоттов этого добра полно.