Льеф прижимал его к себе и не отпускал весь день, как будто Кадана могли украсть.

— Так и есть, — сказал Льеф, когда Кадан задал этот вопрос. — Ты слишком красив. Наверняка найдутся охотники на тебя.

Кадан покраснел.

— Льеф, я же не девушка, чтобы все разом меня возжелали, — попытался образумить викинга он, но Льеф не стал слушать его слов.

В одной из лавок он выменял Кадану рубашку из вадмала*, вышитую по рукавам, и куртку без рукавов из кожи оленя, подбитую мехом лисы.

В другой нашёл пару сапог — всю зиму Кадан проходил в шерстяных обмотках и старых, прохудившихся башмаках.

Уже позднее, когда они выбрались с людных улиц, Льеф сам надел их на него. Кадан зачарованно смотрел на северянина, замершего у его ног.

— Мне нравится касаться тебя, — признался Льеф, немного смущённый этим взглядом, — не могу себе отказать.

Кадан закусил губу. Ему не терпелось остаться с Льефом вдвоём.

Эта поездка подействовала на него как свежий ветер, ворвавшийся в замшелую избу, прогнала все горестные мысли и воспоминания из головы. И только на краю сознания теплилось понимание того, что вечером — сегодня или завтра — ему снова предстоит вернуться в рабский дом, где опять будут говорить о нём и о его сапогах.

Они, однако, обошли ещё несколько лавок и покинули город лишь за несколько часов до темноты — но выехали не на восток, откуда приехали, а на запад, по тракту, пронизавшему город насквозь.

Кадан не задавал вопросов, пока Льеф не остановил коня и, спешившись, не принялся разжигать костёр.

— Расстели и проследи за огнём, — сказал он, когда тот наконец запылал, и указал Кадану на свёрток, прикреплённый к боку коня.

Он скрылся в лесу, а Кадан, помявшись с ноги на ногу, обнаружил, что остался совсем один, как и полгода назад. Только руки его были свободны, и никто не помешал бы ему бежать.

Кадан положил ладонь на круп коня, не зная, что предпринять. Стоило ему уйти — с конём или просто пешком — и там, далеко на юге, уже никто не узнал бы в нём раба.

Кадан стоял так и размышлял, пока костёр не затрещал, и тогда, выпустив шею коня, Кадан бросился поправлять поленья. Он опустился на корточки перед огнём и, пошебуршив брёвнышками, замер, глядя, как пляшут языки пламени.

— Льеф… — прошептал он и уже про себя добавил: «Зачем ты испытываешь меня?»

Кадан вздохнул, и взгляд его упал на оставленный Льефом свёрток шерсти. Вспомнив приказ, он поднялся и стал отвязывать его от седла. На то, чтобы справиться с хитрыми воинскими узлами, ушло несколько минут, а когда свёрток упал ему в руки, Кадан порядком просел под его весом — покрывало, оставленное Льефом весило добрых семьдесят-восемьдесят марок**.

Опустив его на землю, Кадан принялся расстилать толстое полотно, и только справившись с ним, наконец сел у огня и немного перевёл дух.

Прошло ещё несколько минут, и Льеф показался из леса с двумя кроликами в руках.

— Тебе нужно больше есть, — пояснил он, нанизывая обоих на веточки и устанавливая над огнём, когда закончил свежевать.

Кадан зачарованно смотрел на него.

«Ты совсем не беспокоишься?» — хотел спросить он, но промолчал. Ему стало стыдно, и вместо этого он спросил:

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Пока нет. Но хорошо бы ты научился делать это сам.

Кадан кивнул.

— Я научусь, — пообещал он, — раньше братья делали такие вещи. Я просто… пел. Чтобы им не так скучно было делать дела.

Льеф улыбнулся краешком губ.

— Ты бы мог петь и для меня.

Кадан закусил губу.

— Я бы хотел, — сказал он, — но так все вокруг узнают, что ты проводишь со мной вечера.

— Здесь никто не узнает о нас, — рассеянно сказал Льеф, продолжая колдовать с едой.

— Здесь — нет. И я могу спеть. Но мы же вернёмся домой… в дом твоего отца?

— Нет.

Кадан хотел задать ещё вопрос, но Льеф перебил его, приказав:

— Поверни то бревно, сейчас искры полетят.

Кадан поспешил сделать как он сказал, и разговор угас.

Они поели. Как и в прошлый раз, Льеф отдал ему самые нежные кусочки, и Кадан долго смаковал их, перекатывая на языке.

— Я так соскучился по настоящей еде… — сказал он и тут же добавил: — Прости, я не хотел сказать…

— Ничего, — Льеф притянул его к себе, — ешь.

Наконец ужин подошёл к концу. Льеф, вытянув ноги вдоль шория*** и откинувшись на ствол дерева, сидел и смотрел на хрупкую фигурку в его собственном массивном плаще — на Кадане с его тонкой костью волчья шкура смотрелась немного смешно. И в то же время — очень хорошо.

Кадан закончил обсасывать косточки, побросал их в огонь, обтёр руки о штаны и повернулся к Льефу. Склонил голову набок, а потом, не поднимаясь на ноги, подполз к нему на четвереньках и навис над северянином сверху.

— Льеф… Позволь мне сделать кое-что?

Льеф рассеянно кивнул — после ужина он немного разомлел.

Кадан поймал кончик ремня, стягивавшего куртку северянина, и несколькими ловкими движениями распустил. Развёл полы в стороны и приподнял край рубахи насколько смог.