Кадан кивнул и, стиснув края шкуры, прижался к пушистому меху щекой.

— А ты? — спросил он.

Льеф не ответил. Он наклонился и впервые с тех пор, как увидел Кадана, позволил себе слабость — поцеловал его.

Горячее дыхание тут же проникло Льефу в рот, разгоняя по телу волны дрожи. Кадан приник к нему, тонкими пальцами прихватил за шею, придерживая, но опасаясь сжать слишком сильно.

— Ты не боишься меня? — выдохнул Льеф ему в губы. — Почему?

Кадан ничего не сказал. Он стоял, перебирая пряди длинных, мягких, как шкура волка, и тоже покрывшихся сейчас маленькими льдинками чёрных волос северянина. Льеф смотрел ему в глаза — и Кадан тонул в его зрачках.

Вернувшись в пристройку, где на набитых соломой тюфяках спали другие рабы, Кадан устроился на своём местечке в самой глубине и, обняв себя руками, плотнее закутался в плащ. Он сидел и смотрел издали, как другие рабы играют в кости на полу. Самому ему не с кем особо было здесь поговорить.

Кадан неплохо знал язык, но всё равно многие слова, которые использовали другие, были непонятны ему. Такого не случалось с Льефом, говорившим точно так, как в сагах, которые в детстве его заставляли учить. В его рассказах было вдоволь всего: и палки битв, метавшиеся к небу, и бури мечей, и далёкие страны… Далёкие для самого Льефа. Для Кадана некоторые из них назывались «дом».

Эти люди, окружившие Кадана, мало походили на героев из северных саг. Кадан не был настолько наивен, чтобы не понимать почему… И всё же не знал, о чём мог бы завести с ними разговор.

В первые дни кое-кто из мальчишек, помладше его самого, пытался расспрашивать Кадана, кто он и откуда, но слова его почему-то вызывали у них смех, и Кадан решил, что лучше не говорить вообще ничего.

Со временем к галлу привыкли. Многие знали, что Льеф заступается за него, и старались попросту не подходить. Другие, напротив, ещё сильнее возненавидели, узнав, что Кадан ходит в любимчиках у одного из сыновей.

«Работать не может, а …» — далее обычно следовали некоторые из тех слов, которых Кадан понять не мог.

Сейчас, когда он сидел в сумраке, завернувшись в волчий плащ, Кадану казалось, что он не так уж одинок. Шкура гигантского волка как фюльгья*, о которой рассказывала Сигрун, хранила его, обнимая со всех сторон.

«Сигрун… — подумал он, — где ты теперь…»

Лекарка была странной, но она знала сказки, которых не знал он. О страшных северных колдунах и о местных богах. О рунах и о священных камнях.

— Что это у тебя? — услышал Кадан голос над самым ухом. — Ограбил кого?

Кадан плотнее сжал края плаща и, подняв глаза, увидел над собой одного из тех рабов, которым не давали покоя его встречи с сыном эрла по вечерам.

— Это плащ Льефа, сына рабыни, — сказал другой. Оба говоривших принадлежали к северным семьям, хотя бороды их были спутаны, и сами они попали в рабство уже давно.

Продолжая удерживать плащ, Кадан переводил взгляд то на одного, то на другого.

— Вам-то что? — спросил он. Потом подумал и добавил, поняв, что без объяснений плащ могут попросту отобрать: — Я спас его. И он наградил меня.

Один из рабов хохотнул.

— Женоподобный галл стал женой. Господин уже дарит ему меха. Ещё чуть-чуть и он родит ему такого же раба.

Кадан скрипнул зубами. Ему было не обидно за себя. Слова говорившего были так глупы, что стекали на пол водой. Но ему не нравилось, что тот начинает говорить о Льефе — и говорит о Льефе так.

— Лучше следить за словами, когда они могут стать слышны богам, — сказал он, но сказанное им вызвало лишь новый взрыв хохота.

— Скажи по секрету, ты уже ложился под него? — один из северян подсел к нему на тюфяк. — Он уже сделал тебя настоящей женой?

— То касается только нас и богов.

Ответом ему был новый взрыв хохота. Один из северян произнёс ещё несколько непонятных слов, и из всей тирады Кадан понял только:

— … вставляет свой … рабынерожденный тролль… Ладно. Сигурд, пойдём. Не всем с бабами молоть муку, надо немного и поспать.

Северяне ушли, а Кадан остался сидеть, то белея, то багровея от злости. Он положил на пушистую шкуру ладонь. «Они не могли говорить о нём», — билось у Кадана в голове, и, несмотря на всё случившееся, ему снова казалось, что гигантский волк не только греет, но и охраняет его.

*Дух-хранитель, который сопровождает каждого человека, у скандинавов. Считалось, что фульгья может предстать в виде животного, птицы или женщины. Например, волка.

========== Глава 8. Соколиная ночь ==========

Как скудна и сурова была природа севера, так же сурова и скудна была жизнь тех, кто здесь обитал.

Обед начинался здесь тогда, когда солнце стояло в зените, а ужин — когда спускалось к верхушкам елей. Опоздание или, тем более, отсутствие за столом считали оскорблением хозяина и хозяйки. Пива днем практически не пили, но зато вечером наверстывали упущенное с размахом. Мужчины, женщины и рабы сидели при этом за отдельными столами.

Готовили на огне, над очагом или в закрытых печах. Мясо и рыбу порой стряпали и другим способом: вырывали яму, стенки обкладывали толстыми досками или камнями, а посередине помещали еду. Камни раскаляли в очаге и опускали внутрь ямы. Затем сверху накрывали досками и дерном, чтобы тепло не пропадало зря.

Ели пальцами, и потому руки начисто отмывали и перед обедом, и после него. Только жареное мясо накалывали на нож, а для похлебки и каши использовали ложки из дерева или кости.