<p>
Люди же, которые не стремились афишировать связь с Корсиканской Ндрангетой или Аргайлами — а в обеих сторонах таких было большинство — употребляли старый добрый американский английский. Доминико тоже предпочитал его — просто потому что он позволял вести дела с любой из сторон.</p>
<p>
— Почему сразу не пришёл ко мне? — спросил Дель Маро, отстраняясь от гостя и внимательно разглядывая его. Перед этим они виделись, может, три-четыре раза — на свадьбах и крестинах. Одна из кузин Дель Маро была замужем за старшим братом Доминико — до тех пор, пока его корриера не взорвалась при входе в порт.</p>
<p>
— Не успел, — честно сказал Доминико. Он отстранился, чтобы разглядеть Сартенского дона. Винченсо Дель Маро вряд ли был старше его. С первого взгляда можно было узнать в нём человека, настолько уверенного в себе, что уверенность эта доходила наверняка до самодовольства. Резкие, властные черты лица и нос, ставший неудачей какого-то хирурга, делали его похожим на индейца или мексиканца, но Доминико мог бы поклясться, что в венах Дель Маро текла корсиканская кровь. Кожа его была бронзовой от солнечных и морских ванн — в отличие от самого Доминико, которого тусклое светило Манахаты сделало бледным, как тень.</p>
<p>
Дель Маро явно питал слабость к демонстрации собственного успеха. Лиловая его сорочка не слишком гармонировала с пиджаком, зато стоила не меньше тысячи лир. Глядя на него, с трудом можно было поверить, что человек этот родился в Орентино — корсиканском гетто в Альбионе, в двух шагах от Центрального вокзала.</p>
<p>
— Хорошо я устроился? — спросил он и широким движением руки обвёл открывающуюся с крыльца панораму, включив в неё итальянский, террасами спускавшийся до самого моря, сад, пол-акра пряно благоухающих роз и небольшую моторную яхту с округлым носом, покачивавшуюся в паре ярдов от берега.</p>
<p>
— Я купил эту усадьбу у Томазо Бускетино, помнишь его?</p>
<p>
Доминико кивнул. Томазо Бускетино он помнил достаточно хорошо — на похоронах его год назад собралось две сотни человек, и шестеро мужчин несли гроб, усыпанный цветами, к последнему пристанищу на плечах.</p>
<p>
— Он был хороший человек, — продолжил Дель Маро, поймав взгляд Доминико.</p>
<p>
— Да, это так.</p>
<p>
— Устал?</p>
<p>
Доминико кивнул.</p>
<p>
— Копы не дали мне поспать.</p>
<p>
Дель Маро причмокнул губами и покачал головой.</p>
<p>
— Что за люди… В городе какой-то бардак. Без обид, Доминико, я разберусь.</p>
<p>
— Без обид.</p>
<p>
Больше Доминико не смог выговорить ничего. К горлу вдруг подступила тошнота при воспоминании о том, что произошло с ним не так давно.</p>
<p>
— Можно мне отдохнуть? — произнёс он после паузы, рассчитывая, что за несколько часов отдыха это пройдёт.</p>
<p>
— Конечно. Альберто! — крикнул Дель Маро, и тут же молодой мексиканец показался в дверях. — Проводи гостя. Это наш дорогой друг.</p>
<p>
Они молча миновали холл и поднялись на второй этаж. Не собравшись с силами даже для того, чтобы погрузиться в ванну, Доминико сбросил с себя одежду, рухнул на кровать и уснул.</p>
<p>
</p>
<p>
Открыв глаза, Доминико обнаружил, что время уже перевалило далеко за полдень. Всё тело ныло так же, как и с утра — даже сильней.</p>
<p>
Кое-как поднявшись на ноги, он подобрался к окну и некоторое время рассматривал открывающийся из него вид на пролив.</p>
<p>
</p>
<p>
Долгое время считалось, что в Сартене, за исключением полицейского участка и скотобоен, не на что смотреть. На протяжении двух без малого сотен лет было принято ругать здесь всё: мусор, шум, жителей, климат — слишком жаркий и сухой. Большой парадности здесь не наблюдалось и теперь: путешественники продолжали ругать висевшую в воздухе пыль и будто бы сделанные из грязи дома.</p>
<p>
Однако с холма, на котором располагался дом Дель Маро, вид открывался несколько иной. Далеко-далеко, на другой стороне залива, виднелась серебристая линия реки, а дальше, за чертой города, раскинулись долины и горы Гуадаррамы.</p>
<p>
В самой гуще черепичных крыш вздымались над городом белые башни неоготического собора La Madre Terra.</p>
<p>
Центральная площадь — носившая имя «La Porta del Sole» — Ворота Солнца — темнела открытым пространством перед ним.</p>
<p>
Первое время город действительно опоясывала каменная стена, и сквозь городские ворота можно было наблюдать восход — солнечные лучи шаг за шагом вступали в город, когда солнце заглядывало на площадь через проём. Теперь же и стену, и ворота снесли, и площадь служила по большей части для отправки грузовых и пассажирских платформ. Однако и теперь на востоке её виднелась приземистая красно-кирпичная церквушка, украшенная белыми изящными башенками колоколен — церковь Ун Гранде Сучессо, построенная первыми поселенцами в благодарность Ветрам. Однако различить её в тени каменных стен L’edificio delle Poste было нелегко. Башня последнего вздымалась высоко вверх, а над башней высилось нечто вроде беседки со сферической крышей. Под ней на вертикальном металлическом стержне был укреплен серебристый шар. Когда наступал полдень, шар спускался вниз будто бы сам собой — и сотни приезжих собирались, чтобы поглазеть на это чудо Ветров.</p>
<p>
Эти старинные часы представляли собой целую астрономическую обсерваторию — они показывали движение планет, месяцы и времена года, восход и заход солнца, атмосферное давление. Часовые стрелки указывали время на двадцати циферблатах, под каждым из которых значилось название одного из корсиканских городов.</p>
