Дунав, поняв князя правильно, прежде чем дверь плотней закрыть, наоборот, распахнул да в коридоры выглянул. Только убедившись, что поблизости чужих ушей не водится, дверь закрыл, с силой в косяки вдавив да рядом с князем пристроился.
– Маменька меня сегодня с утра отымела во все места, особливо в голову, – начал князь плакаться, – моя задумка провалилась к лешему. Я ж думал, Киев моё непотребство не сдюжит да попросит от дружины лиходейской избавить стольный град, направив в поход какой, иль так выгонят на хлеба вольные. Постыло мне в этих стенах сидеть, словно в поруби. Мне бы в степи да походы вольные. Зарубиться с кем да мошну с кого стрясти. Сам же ведаешь. Не хозяин я здесь. Так, для вида будто кукла ряженая. Да видать перегнул палку с непотребством я. Треснула. Решила маменька меня в третий раз женить, потому за тобой послал.
– А я-то тут причём, княже? – опешил Дунав непонимающе, – сам же знаешь я по бабам не мастак. Иль она на мне тебя женить собирается?
Хмурость мыслей княжеских вновь коснулась лыба хитрая.
– А что? – повеселел Сфендослав с игривостью, – вот уж мы с тобой были б парой всем на загляденье. Ещё б на свадебке разнесли стольный град Киевский по камушку.
– Не согласная я, – растянулся в улыбке богатырь, подыгрывая, выпрямляясь станом да дурачась от вовремя здоровья поправленного, – не для тебя меня ягодку в навозе выращивали.
Князь опять заржал конём, хлопнув друга по плечу могучему, но на этот раз не долго закатывался. Пореветь не успел.
– Да нет, Дунав. Всё намного хуже, чем думаешь. Я тебя не по бабам позвал советоваться, а по дочерям кагана Ермана лютого, что Апраксином доме за старшего числится. Ты же, помнится, перед тем как ко мне пойти у него службу справлял лет несколько?
– О, ба, – взметнулся Дунав, аж пристав да глаза вытаращив, – это кого ж она тебе у него сосватала? У него дочерей пруд пруди, да не все ровня меж собой.
– Да не она сосватала, а тебе к Ерману сватом выезжать. А просить у него будешь некую Афросю…
– Малку?! – взревел Дунав вскакивая да тут же осекаясь от ора своего громогласного, обернувшись на дверь закрытую, да прислушался.
– Что за Малка такая? – насторожено, поинтересовался Сфендослав, по виду дружка понимая видимо, что с этой девкой что-то не так всё просто, как ему показалось с раза первого.
Богатырь обмяк, головой поник, призадумался.
– Именуют её Афросей, а кличут Малкой все, иль просто Малой, как отец зовёт. Пигалица от вершка два горшка, да и не выглядит на свои года. Кутырка, кутыркой. Хотя титьки отрастила не в размер телу малому, да жопу наела, есть за что щипнуть, только ведь…
Тут Дунав замолчал да жалостливо посмотрел на Князя Великого, что в ожидании чего-то губительного для себя, весь подобрался и слушал внимательно.
– Только она ведь девка не навыданье, – со всей серьёзностью голоса выдал дружинник, словно приговор объявил да взглядом прибивая князя к кровати как гвоздями железными.
– Да говори уже, – не вытерпел Сфендослав его молчаливой надутости, – что ты тянешь за яйца, как порешил вырезать.
– Теремная она, князь, – тихо, но жёстко выдал Дунав припечатывая, – любавица3 она. Таких замуж не дают. А коли сбагривают то лишь на быструю погибель избранника. И тем более, княже, таких, как она замуж не зовут. Она ж не баба, а стрела калёная. С ней ужиться не получится. С ней живут, пока она до глаза летит. За что это тебя Матерь так изощрённо порешить изволила?
Князь молчал в задумчивости, мысли от уха до уха в голове стадами гоняя туда-сюда. Было видно, что не всё он Дунаву открыл и то, что утаил, сейчас всесторонне взвешивал. Как бы не прогадать с этим приобретением. Но верно мыслям дружинник мешал, столбом посреди спаленки выросшим, и он решил тот столб богатырский подвинуть с глаз долой:
– Да сядь ты. Что соскочил как ошпаренный. Сядь да толком расскажи о ней. Чего ждать, чего не миновать. Ни резать же она меня будет на ремни да кровь по ночам сосать. К тому ж вся эта шушара теремная под маминой властью сиживает, а смерти маменька моей, ох, как не хочет. Поэтому давай думать, соображать: что она задумала?
– Гвоздями к этим стенам приколотить, вот что задумала, – буркнул Дунав, возвращаясь на кровать княжескую, – как только любавица тебя Славою4 прибьёт, оторваться от неё уже не получится. На поводок она тебя посадит, княже. На короткий да прочный. Ни порвать, ни отстегнуть.
– А коль откажусь от княжения да подамся на хлеба вольные, со мной пойдёшь?
– Нет, князь, – равнодушно и честно признался Дунав, – ты уж прости меня, но коль ты шапку княжью скинешь, то и я служить боле никому ни стану. Обрюзгло мне всё, Сфендослав. Заведу себе бабёнку попроще, куплю заимку в станице казачьей подальше от града стольного, да буду охотой век свой доживать. А ты о своих вольных хлебах задумайся. Коль без шапки останешься, имени лишат по родовому праву-обычаю. Куда тебе деваться потом? Только в тати, разбойничать. А ведь новый князь на тебя тут же охоту откроет, лютую. И к нему примкнут многие, все, кого обидеть уже успел. Как ты думаешь, долго они тебя ловить будут в чистом поле?
Князь молчал, с каждым словом становясь всё черней да пасмурней.
– То-то, – продолжил дружинник опытный, – я вижу для тебя лишь один выход, друже…
На этих словах Сфендослав встрепенулся, выправился да умоляюще уставился на дельного по жизни советчика.
– В отказ идти от Малки да вставать на дыбы, негоже, князь, а вот поторговаться с Матерью, потребно на будущее. Тебе стоит на правах Князя Великого потолковать с главами домов русиновых да убедить большинство родов, что привязанный к Киеву князь, не есть дело хорошее. Например, предложить расширить владения русиновы. Дома растут, плодятся. Земель на прокорм не хватает уже. Надобно чтоб не ты рвался из Киева куда глаза глядят, а совет во главе с Матерью тебя на ратные подвиги спроваживали, да ещё дружинами снабжали своими да содержанием походы обеспечивали. С тебя останутся лишь победы, чего ты и добиваешься. Вот тогда не выгодно будет Матери тебя к Киеву приколачивать. Да и пора перестать быть одним лицом, а становиться целою головою рода Рюрикова.
– Дело говоришь, Дунав, дело, – оживился уже совсем упавший духом Сфендослав.
– А то, – ухмыльнулся советчик, – а опосля как с главами родов переговоришь, непременно с маменькой пообщайся, да поторгуйся по-честному. Может, сойдётесь на какой золотой серединке меж собой.
– Благодарствую тебе Дунав за совет. Почестному, маменька во главу женитьбы моей на Афросе поставила, только чтоб я непременно той сына заделал здорового. Что-то наговорили ей жрецы, на пророчествовали? Я думаю, с ней можно будет на том торг вести, да и сама идея расширения, люба мне, друже. Одно дело бесцельно скакать, на кого Вседержитель послал, другое – осознано да с пользой общею. И про лицо с головой, ты тоже прав. И это дело как нельзя кстати будет, я думаю.
– Мне ехать-то, когда? – прервал Дунав его размышления задумчивые, – Матерь шибко торопила с женитьбою?
– Да не оговаривала, – возвращаясь с облачных мыслей на землю грешную, отвечал ему князь степенно, становясь тем, кем был, – но ты не спеши пока. Подбери людей, прикинь сколь с казны на калым отгрести, табун в подарок Ерману собери от меня, чтоб конь к коню, лошадь к лошади. И вообще, готовься добротно, с честью, толком, расстановкой. Мне время надобно. Обмозговать да взвесить всё. Ключи к отцам да матерям родов подобрать. И сам сватовской поход растяни, насколько сможешь, но в пределах разумного.
– Понял. Не первый раз штаны снимаю, да на бабу вынимаю. Только люди, князь, мне без надобности. Коль позволишь, одного Екима возьму. И казна с табуном тебе пригодиться ещё. У меня с каганом свой разговор имеется. А калым с подарками не нужен по правилам, так как Афрося девка не на выданье. Я же говорил тебе, князь. А за таких по устоям брать, только грех на душу наживать.
