Если не считать этих отлучек, Гермиона больше всего времени проводила с тетушкой. Пока Скабиор и Рон орудовали лопатами в саду, она листала вместе с ней фамильные альбомы, сравнивала фотографии, о чем-то расспрашивала. А на другой день снова куда-то уезжала.

Сова прилетела, когда Скабиор пытался покрасить садовый столик. Трава вокруг изменила цвет вполне успешно, и только после этого возникла идея постелить газету. Краска все равно не ложилась ровно, и Скабиор заподозрил, что здесь кроется какая-то хитрость. Возможно, столик сначала надо было сделать гладким, вопрос только, как. В любом случае, теперь лучше всего помогла бы магия, и при этой мысли Скабиор машинально посмотрел на окно кузины. Туда как раз влетала сова, и он чуть было не почесал в затылке, но в последнюю секунду спохватился, что синие пряди вдобавок к уже имеющимся красным в его волосах будут смотреться чересчур вызывающе даже по его меркам.

Гермиона спустилась в сад через несколько минут. У нее был какой-то странный вид, и Скабиор решил выбрать подходящий момент, чтобы попросить о помощи с краской. Пока ей явно было не до того.

Она подошла к нему, не обращая внимания ни на синие пятна на траве, ни на столик в необструганных проплешинах. В руке она держала сложенный листок бумаги.

— Знаешь, — сказала она и посмотрела на лист бумаги так, словно это была шпаргалка. — Знаешь, ты только не волнуйся. Алкеста нашлась.

Приди Скабиор в Сент-Мунго по любому другому поводу, ему было бы страшно. Больницы его всегда пугали, и дни, проведенные в тюремном лазарете после падения с моста, он вспоминал с большим содроганием, чем время в камере. Но сейчас он не обращал внимания ни на врачей, ни на больных, слоняющихся по коридорам, ни на сотрудников министерства, шагавших с ним рядом. Ему что-то говорили, но слова долетали как будто издалека, и уж совсем с трудом доходил их смысл. “Маггловская психиатрическая клиника… Конечно, если бы был запрос, ее отыскали бы раньше…” Скабиор замотал головой, словно это могло привести путающиеся мысли в порядок. Запрос. Откуда такие слова и такие порядки мог знать оборотень, с малолетства шатающийся где угодно, лишь бы от властей подальше.

Врач с седой заостренной бородкой распахнул перед ним дверь, и он увидел Алкесту, съежившуюся на стуле у окна. Ее нельзя было не узнать, пусть даже каштановые волосы стали почти совсем седыми. И рост. Она же была такой высокой… А теперь она сама поднимала голову, чтобы заглянуть в лицо поджарого мускулистого мужчины с синевой щетины и гривой жестких волос.

— Если надежда есть, то только сейчас… — проговорил чей-то голос у двери, и еще кто-то сразу же шикнул.

Алкеста покачивалась на стуле, и в серых глазах искрились ироничные огоньки.

— Эвандер. — Голос был точно такой, каким она спрашивала: “Думаешь, я верю, что ты спишь?”. — Ты что, опять сломал расческу?

День был осенний, но еще достаточно теплый, чтобы сидеть за уличным столиком в кафе Флориана Фортескью.

— Ты сломал расческу или потерял? — полюбопытствовала Алкеста.

Скабиор похлопал себя по нагрудному карману пальто.

— Она здесь, — заверил он.

Как он ее в первый раз туда положил, так она там с тех пор и оставалась. Если бы мать не спросила, он бы о ней и не вспомнил.

— Попробуйте фисташковое, — сказал Рон.

— Следующим номером, — пообещала Алкеста. — В маггловской психушке я пообещала себе, что если выберусь из этого кошмара, съем все мороженое, до которого дотянусь. Там, как вы понимаете, ничего подобного не давали.

Гермиона, до этого с наслаждением уплетавшая свое мороженое, нахмурилась.

— Все-таки, — произнесла она, — вы уверены, что та женщина, которая вас туда упрятала, действовала одна?

— Из магов — да, одна, — кивнула Алкеста. — А двое типов, которые увезли меня в машине, были из магглов. Так что, к ответу теперь привлекать некого: моя свекровь преставилась, а те бедолаги-магглы действовали под империусом. Глаза у них были такие, знаете… Как будто без зрачков.

Рон усмехнулся.

— Если остальные родственники и участвовали в этом, теперь ни за что не признаются. За такое светит года три в Азкабане. Вон, даже дом вам без звука вернули.

“Дом”. Скабиор все еще учился называть его так. И поймал себя на том, что это стало легче делать, когда обстановка внутри стала немного походить на тихий деревенский уют тетушки Дульсибеллы.

— Пока еще это дом Гринграссов, — поморщилась Алкеста, и Скабиор в который раз поразился тому, как одинаково они мыслят. — Моя покойная свекровь как-то сказала, что аннулировала бы брак своего сына, если бы не носила фамилию второго мужа — чтобы не иметь одного имени с женщиной-магглом. Так вот, теперь я радуюсь, что принадлежу к Скабиорам, а не Гринграссам.

— Я сегодня снова к тете Дульсибелле поеду, — ввернул Скабиор.

— Тоже не хочешь идти в этот дом? — спросила Алкеста. — Смотри, тебя ведь амнистировали.

— Да нет, — соврал Скабиор. — Просто там еще надо починить лестницу.

Он умолчал о том, что теперь, с возвращенной волшебной палочкой в рукаве, сделать это будет гораздо быстрее и проще.

— Кстати! — вспомнил Рон. — Грейбека же тоже амнистируют, Гарри вчера говорил!

Гермиона и Скабиор подскочили на месте, но каждый по своим причинам.

— Это чудовище? — возмутилась Гермиона.

— Ура! — просиял Скабиор.

И оба тотчас обменялись сердитыми взглядами.

— Гарри сказал, что среди родственников, к которым его отправили, оказалось три маленьких внучатых племянника, — продолжал Рон.

— Какой ужас! — вырвалось у Гермионы.

— И не говори, — тщетно стараясь сдержать ухмылку, согласился Рон. — Все трое теперь требуют мотоциклы и хотят организовать рок-группу “Волчья Вальгалла”, чтобы давать концерты по полнолуниям.

На несколько секунд за столом повисла пауза, а потом грохнул дружный взрыв хохота.

— Ну, тогда ладно, — вытирая глаза кулаком, проговорила Гермиона.

— Его решили вернуть в магический мир от греха подальше, но боюсь, что уже поздновато, — сказал Рон.

Скабиор откинулся на спинку стула, вытянул ноги и улыбнулся. Перед его мысленным взором понеслась асфальтовая дорога, освещенная мечущимися огнями фар, и примерещилось дыхание встречного ночного ветра на лице. Грейбек возвращается. Как говорят магглы, “черт возьми”. Оказывается, он соскучился.