- Ага… то есть армия живых мертвецов – плохо и грех великий, а этих из земли поднимать, чтобы обратно к родичам шли, - хорошо и всячески одобряется. Слушайте, ну и стандарты тут у вас!
- Ты угадал, Никитушка, примерно так оно и работает. Я давно хотела тебе сказать, да решила повременить, пока ты с Ванюшей не встретишься. Это что-то очень древнее, дохристианское, языческой моралью писанное… да вот получилось так, что в наши каноны укладывается. Создатель их действительно чист душой, и ежели ты ему руки крутить начнёшь, он ведь не поймёт, в чём его злодеяние. Все ведь довольны, родичей своих почивших встречают… один ты вечно что-то выдумываешь. И, заметь, весь город будет думать именно так.
- Ванюша мне об этом тоже сказал, - с кислой миной ответствовал я. – Кстати, бабуль. У нас с отцом Кондратом небольшое обсуждение вышло, так вот спросить хочу… а как он на самом деле выглядит, Ванюша Полевичок?
- Про то не ведаю, Никитушка. Он испокон веку всем является в облике мальчишки. А там может статься, что истинного облика у него и нет вовсе. Не лез бы ты в это, участковый, есть вещи, человеческому разуму не доступные.
Я кивнул. Такой ответ меня устраивал. В конце концов, действительно ли я хочу это знать?
- Ладно, пока действующая версия одна. Отец Кондрат думает, что под описание святого праведника могут попадать юродивые. Дескать, они к искусам мирским равнодушны и вообще на своей волне. Как вам такое?
Бабка задумалась.
- Разумное зерно в том имеется. Походи, поспрошай… мы всё равно не знаем, в какую сторону копать. Что у тебя ещё на сегодня, Никитушка?
- Поляки к Бодрову приезжают, - я заглянул в блокнот. – Думал пойти посмотреть.
- А зачем они тебе, прости Господи?
- Понимаете, тут та же логика, по которой я на хоккейные матчи ходил. Народ разный соберётся, потолкаюсь в толпе, послушаю. Вдруг по городу уже слухи пошли? Мне нужно знать, чем, образно выражаясь, люди сейчас дышат.
- Ах вот оно что… тогда конечно, ступай, участковый.
- Вы со мной не хотите?
- Я-то? А пожалуй, схожу и я, разомну косточки. Может, ты и прав, Никитушка, насчёт сборищ-то народных.
- Вот-вот. Тем более новостей всё равно больше нет. Фоме отправим записку, пусть отрядит десяток стрельцов к отцу Кондрату.
- Ох не было нам печали с Груздевым – второй такой же добавился. Как думаешь, изловят они его?
- Рано или поздно изловят. Лучше рано, конечно, но тут уж как получится. А то забодал уже своей наскальной живописью, честное слово!
***
Я подождал, пока бабка соберётся, и мы вместе выдвинулись в сторону западных ворот. Шли не торопясь – Яга о чём-то размышляла, я оглядывался по сторонам. Весна была тёплой, в садах горожан начинали цвести деревья. Жужжали первые насекомые, летали бабочки. Красота! А мы тут с заборами да с воскресшими мертвецами увязли. Сейчас бы на рыбалку…
Почему-то вспомнился Горох. Ему возвращение Николая Степановича наверняка поперёк горла, потому как вновь ожили воспоминания о Ксюше Сухаревой. Любил он её или нет – не знаю, но подпустил очень близко. Жаль девчонку, вот честно. Ни за что ведь сгинула, а могла выйти замуж и устроить себе неплохое будущее. Бабка наша, помнится мне, обещала ею заняться – в смысле сделать её нормальной. А оно вон как вышло, не успела.
На миг я представил, что вернётся и Ксюша. Нет, то, что государь сохранит супружескую верность, даже не обсуждается, но больно ему будет. И Лидии, которая почует опасность, и Ксюше, которая не поймёт, почему больше ему не нужна. Одним словом, ничего хорошего из этого не выйдет. Нужно как можно скорее остановить эту эпидемию, иначе у нас полгорода воскреснет.
Вот так, в задумчивом молчании, мы приблизились к воротам. Я пробежал взглядом по толпе, намереваясь найти знакомых. Наше появление не осталось незамеченным: народ радостно загудел, указывая в нашу сторону:
- Никита Иваныч с бабкой экспертизною! От ща оглядятся да как пойдут заарестовывать – тока головы полетят!
Хорошего же о нас мнения…
- Ох и несладко иноземцам придётся! Бегать им сёння по городу сусликами да барсуками!
Яга лишь самодовольно хмыкнула. Похоже, ей такое внимание льстило.
- А чего ж токмо иноземцам? Кто правопорядок нарушать почнёт – того мигом в ежа лысого оберну, - пригрозила она и цыкнула зубом. – Ибо милиция на посту!
Я представил лысого ежа и хрюкнул от смеха. Откуда-то из толпы к нам пробирались Афанасий Тихомиров с напарником.
- Здорóво, Никита Иваныч! Как жизнь? Слышал ли, что в городе бают?
Я удивлённо приподнял брови.
- Видимо, нет… а что?
- Ребята вона с утра новость принесли, будто дворник с государева двора воскрес. Ну, тот, ядом травленный…
Мы с бабкой переглянулись. Получается, как минимум среди стрельцов слухи уже пошли. А ещё (в этом я тоже не сомневался) среди дворцовой прислуги и в скором времени дойдёт и до бояр.
- А ещё, слыхал ли? Говорят, что в городе колдун объявился силы безграничной, каковой это всё и затеял. Будто нет его силе преград, он с самим Кощеем тягаться может, а уж человека из землицы поднять да родичам безутешным возвернуть для него и вовсе пустяк обыкновенный. У тебя, Никита Иваныч, тоже ведь кто-то умер, небось, по ком ты скучаешь?
Я вновь вспомнил деда. Как бы я отреагировал, если бы он воскрес? Я бы… Господи, да я бы счастлив был! Мировой мужик, рыбачить меня учил, мастерить разное… я словно снова почувствовал смесь запахов, насквозь пропитавших его гараж. Машинное масло, резина, ещё что-то. Я столько не успел у него спросить.
Яга тронула меня за локоть, прогоняя неуместные воспоминания. Мне следует жить здесь и сейчас, я сыскной воевода столицы и обязан распутать это дело.
- А что, мóлодец, что ещё в народе бают?
- Да разное, бабушка. На площади, верите ли, Абрам Моисеич с утра засел. Кажет, будто бы с колдуном тем могучим знаком, а потому всякую просьбу передать может.
- К-какую просьбу? – прозаикался я, уже начиная догадываться. Кстати, вполне возможно, что байка о могучем колдуне идёт как раз от нашего гробовщика.
- Дык известно какую, о воскрешении. Люди ему записочки с именами несут и пожертвования посильные в ящик особый складывают. Мол, кто боле пожертвует, того родичи в очереди на воскрешение выше подымутся. Как думаешь, участковый, правда сие?
- Нет, конечно! – от возмущения едва не заорал я. Вы подумайте только! Уже нашёл возможность навариться. Раз люди не умирают, а воскресают, будем делать деньги на этом. Ох доберусь я до него…
- Да ладно? – стрельцы вытаращили глаза. – А то вона Степанова маменька колечко золотое в тот ящик кинула, мужа своего воротить хочет.
- Вот вам и ладно! Он понятия не имеет, кто это делает, и никакой связи с исполнителем у него нет! Господи, ну что за люди, почему ж вы всему верите…
- Так а сам-то ты знаешь что-нибудь?
- Я… скажем так, догадываюсь, но у меня пока нет доказательств.
Не знаю, зачем я соврал. Возможно, просто хотел выглядеть авторитетнее в их глазах.
- Так а если не врёт Шмулинсон? Вдруг он правда за наших словечко замолвит? У меня вот сестра в младенчестве померла, мать так убивалась…
- Вы, мóлодцы, всё, что еврей говорит, на десять делите, - посоветовала бабка. – Вот когда у него действительно народ по заказу воскресать начнёт – тогда подумаете, а сейчас-то что, один дворник.
- Так это, бабушка… - Тихомиров поскрёб бороду. – Говорят, не один. Вроде как Мирошкин старый ещё. Тот так вообще всего неделю как помер.
Я только отмахнулся от них. Пусть несут свои деньги кому хотят. А Шмулинсона я завтра же в отделение вызову. Тоже мне, посредник нашёлся. Сворачивать надо эту лавочку.
Городские ворота начали медленно открываться, и мы с бабкой протиснулись ближе. Польская процессия впечатляла. Впереди шёл пастор – невысокий, средних лет мужчина в богатом бело-золотом облачении. На груди его красовался массивный золотой крест. За ним следовала группа молодых людей в чёрном, они негромко, но слаженно пели на латыни. А уже за ними, по всей видимости, Казимир Венславский со свитой. Эти были верхом. Я остановил взгляд на всаднике, который, по моему мнению, должен был быть Ларискиным женихом.
