Я молчал. Шмулинсон возбуждённо забегал вокруг меня, то и дело натыкаясь на гробы и лишь чудом их не роняя.

- Ви же милиция! Ви можете поговорить с государем, пусть он издаст указ и запретит людям воскресать, пусть подумают о бизнесе бедного еврея!

- Абрам Моисеевич, перестаньте причитать и ответьте чётко. Старика Мирошкина мёртвым кто-нибудь видел?

- Я видел.

- Это понятно, а ещё?

- Священник, отец Борис из Никольского собора. Господин купец сильно любил своего папу.

- Вот видите, можете же. Абрам Моисеевич, я очень вам сочувствую, но тут ничем помочь не могу. Вопросы жизни и смерти не в компетенции милиции. Попробуйте посоветоваться с духовенством.

- А кто вернёт мне мои затраты?!

- Гражданин Шмулинсон! Разбирайтесь со своими заказчиками сами.

Он смерил меня укоризненным взглядом. Его и в самом деле волновал исключительно его бизнес. Меня же, как вы понимаете, задело совершенно другое.

Сначала пёс. Тут ещё можно было как-то отбрехаться – убедить отца Онуфрия и самих себя в том, что все мы глубоко заблуждались, пса похоронили живым, он выбрался и вернулся домой. Притянуто за уши, но допустим.

Второй случай – Митрофан Груздев. Этот вообще самый странный, пятнадцать лет в земле пролежал – и пожалуйста, рассекает по городу, пишет на заборах пошлые частушки и рисует портреты своей обнажённой супруги. Тут я вообще не знал, плакать или смеяться. Если бы не уверенность Яги в том, что Филимон не врёт, я бы в жизни в такое не поверил. Нет, ну вообще, нормально это?

А теперь вот Мирошкин-старший. Все три случая объединяло одно – чудесное воскрешение. Я, кстати, почему-то уже не сомневался, что старика никоим образом не отличишь от живого. Сидит пьёт чай, ну вы подумайте. Надо будет, кстати, для очистки совести зайти к этому отцу Борису. Я поймал себя на том, что уже почти не удивляюсь. Но с чего вдруг они все воскресать удумали?

Шмулинсон продолжал причитать, но мне уже было не до него. Я встал, на прощание пожал ему руку и, не оборачиваясь, вышел во двор. Наш младший сотрудник скучал на ступеньках крыльца.

- Идём, Митя.

- Не забудьте, Никита Иванович! Запретите им воскресать – и с меня рыба-фиш в субботу!

- А что, батюшка участковый, вы уже дело милицейское справили?

- Справил, Митя. А теперь шагом марш на Червонную площадь.

- Мы идём к государю? – мигом приободрился наш младший сотрудник. Его к Гороху звали нечасто, но бывать в царских палатах Митька любил хотя бы потому, что Его Величество никогда не скупился на выпивку и угощения.

- Нет.

- А куды ж тогда?

Мы уже шагали прочь от Шмулинсонова дома. Если честно, мне не слишком хотелось разговаривать. Я был настолько ошарашен развитием этого на первый взгляд дурацкого дела, что даже думать толком ни о чём не мог. Хотя нет, мог, конечно, просто мысли были до крайности сумбурные.

- В Никольский собор. Митька, будь другом, помолчи.

Вокруг благоухали деревья, сверху припекало нежное апрельское солнышко. Я ничего не замечал, просто машинально топал в сторону центра. Как вообще такое возможно, чтобы покойники воскресали – да не в виде жутких упырей, а вполне в человеческом обличье? Я, кстати, был почти уверен, что ни на Митрофана Груздева, если мы наконец его поймаем, ни на старого Мирошкина не подействуют молитвы и святая вода. Потому что они, как ни парадоксально, не нечистая сила. У меня даже голова разболелась.

На Червонной площади было непривычно тихо. Середина дня, народ занят своими делами, особо не до прогулок. Я заметил лишь стайку девушек, неспешно фланирующих под ручку вдоль царского забора. Наверняка опять строят глазки дежурным стрельцам. Мы прошли мимо и направились в сторону собора.

Вблизи Никольский собор поражал своим великолепием. Его купола ослепительно сияли, позолоченные элементы внешнего убранства добавляли пышности этому невероятному сооружению. Не в моём вкусе – слишком ярко, аж глаза режет. Храм Ивана Воина нравился мне куда больше, там я мог отдохнуть душой, здесь же чувствовал себя словно на рынке. Но делать нечего, я сюда не спасения души искать пришёл, а по делу.

Мы вошли на территорию собора. У входа сидели самого нищенского вида бабульки, их скорбный образ бешено контрастировал с сокрушительным блеском собора. Уж не знаю, действительно они были нищими или просто работали, но зрелище было довольно унылым. Я прошёл мимо них и двинулся вдоль по периметру собора, надеясь найти кого-нибудь из служек, чтобы уточнить насчёт отца Бориса. Митька тем временем прицепился к группе европейских туристов, пришедших на экскурсию, и попытался завязать с ними интеллектуальную беседу. Вроде бы получалось не очень, но я махнул на него рукой: пусть развлекается, а у меня дела.

Немолодой монах, к которому я обратился, указал мне на боковую пристройку:

- Святой отец сейчас там с остальными, готовятся к возвращению епископа Никона.

Епископ Никон как раз сегодня должен был приехать из командировки. По идее, кстати, если бы Лариска выходила не за католика, венчать её с мужем должен был именно он. Здесь так заведено, все обряды, касающиеся местной аристократии, проводил именно епископ Никон – разумеется, за значительное денежное пожертвование в фонд собора. Я слышал, что его услуги были весьма недешёвыми. Тем не менее, иметь дело с купцами, иностранцами и иными богачами, не относящимися к высшей знати, святой отец отказывался наотрез независимо от предлагаемой суммы. Довольно интересный подход, кстати. Как я уже упоминал, государя и Лидию венчал именно он.

Я прошёл в указанном направлении и упёрся в небольшое помещение складского типа, заставленное иконами и иной религиозной атрибутикой – я не силён в названиях. Отца Бориса позвали, и он вышел мне навстречу – крепкий мужчина средних лет в традиционном облачении православного священника.

- Чем могу быть полезен милиции? – поинтересовался он, почтительно склонив голову.

- Святой отец, простите мне моё вторжение, не хотел отрывать вас от дел. Мы можем поговорить один на один?

- Разумеется.

Мы вышли во двор. Туристы уже куда-то ушли, Митьку я тоже не видел, да и в целом вокруг не было никого, кто мог бы подслушать наш разговор.

- Святой отец, я хотел бы уточнить. Вы отпевали старика Мирошкина?

- Истинно так. Упокой, Господи, душу раба Твоего Фёдора.

- Отчего он умер?

- Вот того не ведаю. Полагаю, болел. От его сына я слышал, что старик в ноябре окунулся в прорубь – возможно, дело в этом.

В принципе, логично. Простуда, воспаление лёгких. В его возрасте это могло быть смертельным. К тому же ещё в декабре Шмулинсон что-то говорил про насморк.

- Святой отец, не поймите меня неправильно, но Мирошкин был действительно мёртв?

Отец Борис воззрился на меня крайне недоумённо.

- Что, простите?

Я повторил. Мне почему-то показалось, мой собеседник начал подозревать, что я сумасшедший. Впрочем, сказать это сыскному воеводе прямым текстом он не мог, а потому лишь пожал плечами.

- Не знаю, чем вызван ваш вопрос, Никита Иванович, но – да, я абсолютно уверен, что старик был мёртв. Когда я пришёл, его душа уже была рядом с Господом. По просьбе родственников я прочитал необходимые молитвы, как того требуют наши обычаи.

- А потом? Старика должны были отвезти на кладбище и там захоронить?

- Да, но на этот счёт семья уже ко мне не обращалась. Его должны были предать земле на третий день, как и полагается.

- А он не мог… не знаю, спать, быть в коме, впасть в летаргию?

Удивление на лице священника было настолько явным, что мне стало неловко.

- Никита Иванович, вы задаёте странные вопросы. Поверьте, существует масса отличий спящего человека от уже почившего. Возможно, вам следует сходить к медику, дабы он разъяснил вам их. Но, поверьте, никто из нас не стал бы читать заупокойную молитву над живым человеком. Безусловно, я проверил тело, и, поверьте, к моменту моего визита старик был мёртв минимум часов двенадцать, а то и больше.