- В вашем положении нельзя волноваться, Эвьен, - мягко упрекнул король, стараясь, чтобы она не заметила ни тени угрозы. Недовольство Эвьен, скрываемое под маской томной доверчивости, напоминало ему подземный пожар. После восемнадцати лет супружества она всё еще ревнует. Так и не сумев найти подход к чужеземке (она не просто не понимала – она не желала понимать!), он и в самом деле отдал ей лучшие покои в уединенном крыле дворца, вдалеке от посторонних глаз, и уже подумывал о том, чтобы применить к Лангвидэр магию. Оба алхимика были предупреждены и держали наготове необходимые ингредиенты, однако король не оставлял надежды справиться с ней сам. В конце концов, прошло только три дня – за три дня к его ногам падали лишь придворные дамы, терявшие голову от одного блеска королевской короны. – К тому же я не стал бы относить ее к безродным рабыням, у нее для этого не те манеры… и потому обращаюсь с нашей гостьей согласно ее статусу.

Эвьен скривилась, даже не пытаясь скрыть под перьями выражение своего лица. – Вы сами вынуждаете меня волноваться, мой король. А вчера? Вчера вы появились с ней на садовой ярмарке в центре Эвны! Что скажут подданные? Вы не цените мой покой, но думайте же хотя бы о том, как вы выглядите в глазах своего народа!

- Эвьен, моя дорогая… - король беззаботно отмахнулся. Он и впрямь, желая развлечь чужеземку, на собственной колеснице повез ее на ярмарку и провел там с ней пару часов на глазах торговцев и посетителей. Эвна славилась своими садами, и про выставленные в шатрах цветы и саженцы можно было рассказывать часами. Лангвидэр, однако, оживлялась только при виде магнолий. Уж чего-чего, а этого добра в столице хватало. – Я думал вчера над этим. Подданные поверят любому моему слову, так что мне стоит объявить Лангвидэр моей родственницей? Это снимет все вопросы и создаст к ней подобающее отношение. Скажем… племянницей. Да, точно. Моей племянницей, Эвьен.

- Вашей племянницей?! – взвизгнула королева, резко захлопывая веер. – Вы хотите сказать, что представите какую-то дикарку роднёй нашим детям, наследникам королевской крови? Ваше величество! Я никогда ни слова не говорила против того, что вы мне неверны, но это уже слишком! И потом, - немного запнувшись, продолжала она, - старики еще помнят вашего отца. У него было всего два сына, и один из них, ваш брат, умер от холеры в пятилетнем возрасте, Эволдо. О какой племяннице может идти речь?

- Это уже мелочи, дорогая, - всё так же беззаботно улыбнулся Эволдо. – Меремах угодил моему вкусу, привезя заморский цветок, и теперь, моей королевской волей, я желаю, чтобы Лангвидэр была рядом без лишних вопросов со стороны народа.

- А министры? – королева цеплялась за последнюю надежду. Министры-то слышали, что докладывал Меремах, при каких обстоятельствах заполучил на свой корабль очаровательную пленницу, о которой известно лишь то, как ее зовут. Совет министров – чистокровные эвийцы, ведущие свои рода с незапамятных времен, чьи предки в десятках поколений покоятся в семейных склепах в засыпаемом песками Эвейяте. Министры этого не допустят.

- Вы забываете, Эвьен, воля короля – закон.

Не говоря больше ни слова, Эвьен церемонно кивнула и вышла – прямо, гордо держа голову и больше не стараясь скрыть под королевским высокомерием блестящие яростью глаза. Чтобы абсолютно чужую, неизвестно как и где воспитанную женщину считали родственницей наследникам крови? И это – всего за три дня, в течение которых король безуспешно скачет сайгаком вокруг молчаливой пленницы, а той всё равно, она послушна – и вместе с тем есть какое-то презрение в ее покорности. Она не говорит по-эвийски, а если и подает голос, то лает на своем варварском диалекте, из которого даже дворцовые переводчики разбирают лишь отдельные слова. Эвьен чувствовала, что готова отдать Лангвидэр под плеть, чтобы в королевских подвалах чужеземке втолковали, как надлежит относиться к вниманию короля. Ведь он потеряет к ней интерес, едва добившись от нее ответной реакции. А именно в ее реакции и лежит вся загвоздка. Нужно убирать Лангвидэр из дворца, и как можно скорее, иначе неизвестно, что последует за абсурдным решением короля объявить ее родственницей.

О том, что она станет женой короля, Эвьен знала с ранних лет. Ее воспитывали как будущую королеву, обучая самоконтролю и жесткому придворному церемониалу, тщательно давя любые отголоски чужеродной крови в ее характере. Эвьен редко давала волю своей злости, считая терпение основной своей добродетелью. Однако преграды с ее пути устранялись легко и невероятно изящно, и своей коварной изобретательностью она была обязана именно далеким горным предкам.

3

Нанде, единственной дочери старшего придворного алхимика, едва исполнилось шестнадцать лет. Детство свое она провела в лаборатории отца, ассистируя ему в работе. К шестнадцати годам она умела ловко препарировать лягушек и ящериц и читала на нескольких давно забытых языках, однако и слышать не слышала о придворном этикете. Вышколенная дворцовая прислуга на быстроглазую шуструю девчушку смотрела с высоты своего воспитания. И всё же в том, что Нанда, не имевшая навыков в области служения знатным господам, попала в штат личной прислуги Лангвидэр, не было никакой случайности – об этом позаботился отец. Именно он настоял, чтобы рядом с чужеземкой постоянно находился кто-то надежный. Король, впрочем, не возражал: девушке будет проще в случае чего воздействовать на неприступную гостью.

Что касается самой Нанды, то ей было просто интересно. Девушка с затаенным трепетом примеряла форму дворцовой горничной и даже пару раз покрутилась перед высоким мутным зеркалом в бронзовой оправе, что стояло в кабинете отца. О том, чтобы хоть одним глазком взглянуть через замочную скважину в бальный зал, не могло быть и речи, и свою будущую госпожу Нанда увидела лишь на следующий день.

Потерянной, усталой и в полном отчаянии от кипящих вокруг событий.

Лангвидэр никого не желала видеть. Она не понимала языка окружавших ее людей и разражалась недвусмысленной бранью в ответ на любую попытку приблизиться к ней. А потом, в отчаянии заламывая руки, металась по роскошным покоям. На корабле она еще хоть как-то держалась – но корабль был только началом. Здесь, во дворце, с ней обращались как с хрупкой драгоценностью, и золотая клетка душила ее, давая понять, что родину она больше не увидит.

Юная дочь алхимика, незнакомая с придворными условностями, не была растоптана улепетывающими служанками лишь потому, что успела вовремя забиться в угол. Там и оставалась незамеченной, когда госпожа, высокая женщина в свободном белом платье, в ярости метнула в захлопнувшуюся дверь подсвечник и, отвернувшись, разрыдалась. Лангвидэр отшвырнула ногой мягкий небольшой пуфик, плюхнулась на пол и, привалившись спиной к стене, уткнулась лицом в колени. Нанда, стараясь не шуметь, на четвереньках выползла из своего укрытия. Без толпы дворцовых куриц стало гораздо спокойнее, в наступившей тишине был слышен шелест листвы в саду. Девушка подобрала юбку и подползла поближе – ей и в голову не приходило убегать.

Лангвидэр сидела на полу, спрятав лицо в колени, ее длинные волосы рассыпались по плечам и спине. Нанда, стараясь не выдать своего присутствия, украдкой ее рассматривала. Это здесь, на материке, королевство Эв знают даже в самых уединенных уголках, причем не в самом лучшем свете. Для госпожи, которую привез из далеких краев адмирал Меремах, слава прибрежного государства и его короля – пустой звук. Одной ей здесь, должно быть, очень одиноко. Девушку захлестнуло неожиданно острое чувство – то ли нежность, то ли жалость, она так и не поняла. Нанда прижала руки к груди и судорожно вздохнула.

Лангвидэр подняла голову. Ее сухие глаза лихорадочно блестели, она часто заморгала, всматриваясь в лицо застывшей перед ней девушки, словно стараясь стряхнуть с ресниц так и не выступившие слезы. Нанда затаила дыхание: настолько явным, безнадежным было отчаяние на лице королевской пленницы. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем сжатые в тонкую нитку губы женщины чуть дрогнули в слабом подобии улыбки. Нанда и сама была напугана, но ее любопытство – любопытство маленького дикого зверька – нарушало царившую в роскошной комнате гнетущую атмосферу.