- Зачем тебе это? Твой дед привел в Имбоку рыбье племя, чтобы вы все продавали ему души в обмен на еду и золото, а ты начинаешь искать лазейки и пытаешься предать своего бога. Не слишком разумно с твоей стороны, не находишь?

- Пабло, обладая знаниями, можно достичь небывалых вершин. Я проник в такие глубины мироздания, о которых не знает морское племя. Найти ключи к тайнам мира – вот что значит истинное могущество. Мне подчиняются сейчас существа, которых ты даже не можешь себе вообразить. Я приведу извне настоящий ужас, по сравнению с которым Глубоководные окажутся бессильны. Я стану золотом из моря, Пабло. Не подводный бог, потомков которого я призывал золотой пирамидой, будучи вынужден, как мой дед и отец, спасать Имбоку от голода и разорения. Я сам… стану золотом из моря. Подводное племя будет служить мне. А потом, через миллионы лет, придет время – и из глубин поднимется не Рльех, из глубин на поверхность поднимется Й’хантлеи, циклопический город черных колонн и площадей. Просто пока рано.

- Ты хочешь свергнуть своего бога? – Пабло ошарашенно воззрился на химеру. Ещё ни от кого в этой сумасшедшей деревне ему не доводилось слышать таких речей. Все жители Имбоки верили в Дагона и в то, что после смерти их ожидает подводный город. – Что ты получишь от этого? Ты – всего лишь уродец, собственное тело которого нещадно гниет, а потому ты вынужден занимать тело своей дочери. И такое чучело собирается править миром?

- Тело не главное, Пабло. Я сохранил разум, а его я могу за несколько секунд перебросить в другое тело. Даже в твое, хотя тебе так не хочется в это верить. Я обладаю необходимыми знаниями. Когда Орфео помогал тебе в горах, он вложил в твою руку ритуальный нож. Это тот самый, каким пользовался я, у Ухии другой. Сегодня я понял, что не могу держать ни один из них, - Ксавьер протянул руку, демонстрируя красные пятна обожженной кожи. – Золото из моря чувствует, что в теле жрицы находится иной разум. Но исполнить задуманное я успею. Сегодня я отправляюсь под воду. Ухия, преданная своему богу жрица, женщина, которую глубоко почитает морское племя, войдет во дворец в Й’хантлеи. Остается лишь незначительный пустяк: для осуществления полного ритуала призыва существ Порога мне понадобится кровь. Ты можешь возразить, что для этой цели я могу распоряжаться всей деревней, но на самом деле ритуал не так прост. Демоны Порога, приходя в этот мир, полностью забирают кровь того, кто их призвал. Им нужно много крови. Такими уж они созданы… Именно поэтому ещё не нашлось храбреца, готового использовать их силу. Однако, как ты уже, думаю, понял, моя собственная кровь мне ещё понадобится. Я не могу столь опрометчиво калечить тело Ухии. Зато я могу переместить разум в иное тело и совершить ритуал уже оттуда. Здесь нужно учесть ещё одну особенность: я достигну успеха лишь в том случае, если в роли тела будет выступать мой родственник, кровь Ксавьера Камбарро.

Пабло встретил взгляд химеры со всей твердостью, на какую был способен. И всё же не смог избавиться от ощущения липкого ужаса. Он – единственный возможный родственник Ксавьера, на чью кровь тот может рассчитывать. Он беззащитен перед этой химерой, и никакие молитвы, никакие земные боги не спасут его, когда Ксавьер ворвется в его мозг, вытесняя сознание в пустоту. Ксавьер заманил его сюда, забрав из горящей церкви, чтобы исполнить свой план с помощью крови своего же сына.

- От тебя должна быть польза, Пабло, - невозмутимо заметил Ксавьер, медленно проведя перед его глазами концом длинного щупальца. – Пока я её не видел. Ты дважды пытался сжечь церковь, ты установил контакт с Орфео, который мешает мне с тех самых пор, как узнал, что я планирую подчинить Й’хантлеи иным силам и поднять его над поверхностью. Ты убил нашего прежнего пастора. От тебя одни убытки, сын мой.

Теперь в голосе Ксавьера вновь звучала почти не скрытая насмешка. Пабло отчетливо понимал, что разум, захвативший тело его жены, смеется над ним, играя, словно кошка с перепуганной мышью. Попытки сопротивляться лишь приблизят конец. Ужас парализовывал тело, делал мысли вязкими и тяжелыми, Пабло не мигая смотрел в тёмные глаза химеры. От человека, составлявшего свои записки с твердым намерением покончить с творящимся в Имбоке безумием, осталась лишь беспомощная тень.

- Ты не сделаешь этого.

- Почему? – недоуменно изогнутая бровь была жестом Ухии. Ксавьер перенимал её жесты. – Хочешь сказать, у тебя есть способ меня остановить?

- Нет. Способа нет, - признал Пабло, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Но не думаешь же ты, что твои бывшие соратники обрадуются твоему визиту? Я действительно общался с капитаном Орфео. Если бы Ухия не остановила его в первую ночь, когда он пытался проникнуть в мой разум, я успел бы побеседовать с ним гораздо дольше. Меня не интересует, откуда он привез эту рыбью заразу, и я не спрашивал у него об этом. Но он сказал мне одну важную вещь. Тебе больше нет места ни среди Глубоководных, ни среди людей. Ты менялся иначе, чем меняются все остальные, чтобы уйти в море. Ты стал таким же, как те демоны, которых ты призываешь, а они – отверженные даже хаосом, что их породил. Море не примет тебя, Ксавьер. Ты умрешь прежде, чем успеешь погрузиться достаточно глубоко, чтобы увидеть Й’хантлеи.

- Не забывай, я нахожусь в теле Ухии. А морской бог благосклонен к моей дочери. Когда они догадаются, что происходит, будет уже поздно – демоны Порога придут в Й’хантлеи и принесут туда иную жизнь.

- Зачем тебе этот город? У тебя была в подчинении вся деревня, а ты ищешь силу, которая несет здесь лишь разрушение. Ты хочешь власти над трупами?

- Ты не знаешь, каких высот я достиг. Когда я, вернувшись из путешествий, начал проводить опыты в лаборатории в горах, именно Ухия скрывала мои действия от жителей Имбоки. Я влиял на её разум настолько незаметно, что никто даже в подводном городе не узнал об этом. Догадывался лишь Орфео, но он… он сейчас в таком месте, откуда затруднительно в принципе на что-либо влиять. Ты спрашивал меня, не переместил ли я сознание Ухии в свое собственное гниющее тело. Нет, сознание Ухии я туда не перемещал. Я поместил туда то, что осталось от души моего деда. Я вытащил Орфео из Й’хантлеи, где он чувствовал себя в безопасности, отгородившись от любого внешнего воздействия.

Пабло почувствовал, что земля уходит из-под ног. Чтобы не упасть, он зажмурился и несколько секунд постарался ни о чем не думать. Полностью избавиться от ужаса услышанного не удавалось. В случае с Орфео привычно выбрать одно из двух не удавалось, Пабло не мог однозначно ответить, какие чувства питает к своему давно почившему прадеду. Орфео установил контакт с обитающим в африканских морях рыбьим племенем и привел сектантов в Имбоку, разрушив саму суть мирной христианской деревни. По его приказу начали сбрасывать в колодец непокорных и сдирать кожу с ещё живых людей. Орфео Камбарро поднял на поверхность проклятое золото из моря.

И всё же он был лидером этой деревни. Пабло успел убедиться в том, что прадед обладал незаурядной силой духа, и уже одно это вызывало к Орфео весьма двойственное отношение. Отчасти его можно было уважать – разумеется, если не принимать во внимание многочисленные убийства, отягощающие его совесть. Орфео искренне верил своему богу и служил ему. Когда в маленький мир Имбоки вторглись создания извне, бывший жрец не смог оставаться в стороне и поплатился за это. Но чтобы так…

Пабло невольно вздрогнул, к горлу подступила тошнота. Первый глава покоренной Имбоки, что погрузился в море в назначенный час, теперь – разлагающийся труп скользкого карлика, которое таскает за ворот сюртука его, капитана, внук, находящийся в теле дочери. Ксавьер всё рассчитал так, чтобы ликвидировать возможное вмешательство. Из такого положения Орфео действительно не сможет влиять на ход событий.

- Сегодня я спущусь в море, и ты пойдешь со мной. Наверху останется деревня, в которой больше нет никого, кроме мертвецов. Я должен признать, на этот раз ты действовал умнее. Мне будет не так стыдно за то, что ты мой сын. Пока мы здесь, церковь, думаю, сгорела изнутри дотла. В колодец они не прыгнут, они боятся. Там ждет своего часа посланник нашего бога, а он разрывает своими щупальцами всех, кто спускается в воду этим путем. Значит, им остается либо сдаваться, либо пытаться покинуть церковь.