Я не обещаю, что изменю свое отношение к вашей секте, вы все – сумасшедшие уроды, продавшиеся рыбьему племени. Но если я смогу хоть что-то понять, я помогу тебе.
Море по-прежнему оставалось глухо к моим словам. Я стоял на берегу, наблюдая, как бьются волны о чёрные рифы, и чувствовал такое одиночество, с каким раньше мне никогда не доводилось сталкиваться. Я был один в этом мире, бессильный борец за неизвестные идеалы. За что вообще я пытаюсь бороться? У меня нет религии, нет семьи, нет даже своего народа. Я не могу больше считаться человеком. И вместе с тем я никогда не стану таким, как прочие имбокцы, племя отвратительных амфибий, поклонявшихся гигантскому золотому алтарю и вымаливающих у него пищу и возможность окончить свои дни в подземном городе. А под ногами у меня – пропасть.
Серая вода плескалась передо мной, набегая на камни, бормоча одной ей известную песню. С берега море выглядит совсем иначе. Впервые попав в эти воды на яхте Ховарда, никто из нас четверых не ощущал опасности: чем дальше от берега, тем спокойнее становится окружающий морской простор. Здесь, на камнях, любит сидеть Ухия, я знал об этом, но ни разу не составлял ей компанию. Она всегда разговаривает с морем в одиночестве.
Одно единственное слово. Один признак того, что в моем сознании присутствует чужой голос и чужая воля, - это перекроет для меня чьи бы то ни было убеждения в том, что лабораторию капитана Орфео и безумную химеру, призывающую неведомое, чтобы остановить нас, я видел во сне. У меня не было никаких доказательств лжи: на груди Ухии не осталось ни намека на рану от ритуального ножа, Хорхе утверждает, что, происходи всё это наяву, он никогда бы не взял с собой пистолет. Я не ощущаю боли от удара в спину. Из того кошмара, что встретил нас в горах, не осталось ничего, что я мог бы им противопоставить. Сама деревня пытается заставить меня поверить в то, что я видел сон.
Осознание угрозы, нависшей над подводным племенем, странным образом рождало во мне некое торжество. Две силы, каждая из которых противна мне, как результат даже не человеческого – космического, бесконечно древнего вырождения, должны столкнуться в сражении за господство на земле, и плацдармом для этого сражения служит прибрежная деревня, о существовании которой знают, наверно, лишь в Сантьяго, что за пятьдесят километров отсюда. Для всего остального мира Имбока – место, абсолютно не заслуживающее внимания. Мне оставалось лишь решить, что теперь с этими знаниями делать мне самому. Я видел и слышал нечто недозволенное, моим глазам предстала химера с разумом Ксавьера Камбарро, и волей случая я знаю теперь его планы. Помимо меня, их знает Хорхе, убежденный, что видел необычайно реалистичный сон, однако пастор убежден, что всё, услышанное в горах, беспочвенно: Ксавьер не предаст своего бога. Вот только я, в отличие от Хорхе, отнюдь не был уверен в том, что наш губернатор руководствуется в своих действиях здравым смыслом. Орфео говорил с Ксавьером так, словно ничего из случившегося уже не подлежит изменению: перед теми, кто предал Дагона, закрывается путь к вечности.
Учитывая вышеизложенное, мне угрожает опасность. Я лишь догадываюсь о том, откуда её ждать, что затрудняет разработку плана собственного спасения, однако, с другой стороны, я предупрежден, а значит, могу подготовить оружие. В этот раз я буду действовать грамотнее. Ни подводное племя, ни демоны Порога не вызывают у меня симпатий, следовательно, я представляю в этой борьбе некую третью сторону. Уничтожить остальные две мне не под силу, так как, несмотря на все мои старания вновь начать смотреть на мир со здоровым скептицизмом среднестатистического американца, я пережил в этой деревне слишком много, чтобы не понимать масштаб противостоящих друг другу космических сил. Дагон пришел на землю в те далекие времена, когда сама планета была только создана и представляла собой лишь безжизненный раскалённый шар. Судя по тому, что я слышал о существах Порога, это отверженные дети первобытного Хаоса, иметь дело с которыми означает не только навсегда осквернить свой разум, но и подвергнуть себя опасности, грозящей перейти в катастрофу.
Справиться с ними я не смогу, об этом не может идти и речи. Я один в этой деревне, у меня нет союзников, и рассчитывать в своем предприятии я отчасти могу лишь на Хорхе, да и то не посвящая его в подробности, - всё же он искренне верит в своего бога. Но я могу уничтожить этот плацдарм, уничтожить Имбоку и её губернатора, тем самым создав древним богам дополнительные трудности по поиску новых приверженцев. Не спасение мира в общепринятом смысле, но хоть что-то. А потом я смогу убедить власти Испании в необходимости проведения масштабных работ по исследованию морского дна возле побережья и разрушении любых построек, которые будут там найдены. Кто знает, быть может, однажды подводные торпеды вонзятся в колонны Й’хантлеи.
При мысли о том, что город будет уничтожен, я не испытывал ничего, кроме мрачного удовлетворения. Подводное племя разрушило мою жизнь, пришло время отплатить им той же монетой. Постаравшись не слишком сосредотачиваться на благородной цели моего плана, я принялся размышлять о том, каким образом буду отсюда спасаться я сам. Я не герой, и моей целью отнюдь не является спасение мира. Я могу покинуть Имбоку, сделать то, что мне не удалось в первые дни моего пребывания здесь. Если я останусь в живых, то постараюсь вновь научиться жить, справляться с ненавистью к самому себе. Эта деревня разрушила жизнь моей матери, заставив до самой смерти испуганно оглядываться на улицах и бояться преследования, теперь разбила мою. Я был преуспевающим специалистом, у меня была любимая женщина… а теперь я обвенчан с русалкой, обладаю жабрами и могу спускаться под воду, чтобы однажды остаться там навсегда. Думаю, не составит труда понять, какой из вариантов был бы предпочтительнее лично для меня.
Я изменился. Не только физически, ибо знаю, что это ещё не предел. Я стал старше и всё чаще замечаю за собой некую обреченную храбрость, храбрость осуждённого на смерть. Не уверен, что я смогу, но я попытаюсь уничтожить Имбоку. Ксавьера, Ухию, рыбомордых уродов. Никто из них не заслуживает того, чтобы осквернять землю своим присутствием. А затем я добьюсь того, чтобы военные силы Испании направили удар на Й’хантлеи. Окончательно сформулировав свою задачу, я, немного успокоенный, зашагал обратно в деревню. Одно из двух. Или у меня получится… или нет. В любом случае, всё, что я мог потерять, я уже потерял.
Проходя мимо церкви, я заметил припаркованную у ступеней машину и, не желая быть замеченным, быстро скрылся за углом ближайшего дома. Необходимо было переждать, пока Ухия уедет, ибо я абсолютно не стремился сейчас с ней встречаться. Через несколько минут моего терпеливого ожидания на ступенях церкви появилась хорошо знакомая мне фигура. Ухия была облачена в одно из своих бесформенных, но богато расшитых торжественных одеяний, а на голове её сияла длинными шипами тиара. Две вещи поразили меня тогда в моей жене. Я хорошо знал, насколько неудобно Ухии передвигаться по земле. Всего несколько раз я видел, как она поднимается с кресла, - она балансировала на длинных щупальцах, вытягиваясь, словно змея перед броском. Однако сейчас она сползала по каменным ступеням сама, боком и довольно неловко, но вместе с тем крайне упрямо. Да, она напоминала сейчас змею. Вторым обстоятельством, от которого я застыл, пронзенный непонятным страхом, судорожно глотая ртом воздух, было то, что моя жена, спускаясь с крыльца к машине, пальцами вытянутой руки держала за шиворот своего отца. Ксавьер беспомощно болтался над землей, схваченный за ворот старомодного сюртука, и напоминал сейчас скорее пойманную лягушку. Его накладное лицо сползло вверх, каким-то чудом удерживаясь на макушке, руки безвольно болтались. Спустившись по лестнице, Ухия буквально швырнула свою ношу в салон машины, затем села с противоположной стороны, и машина отъехала. Только тогда я понял, что стою с открытым ртом, вытаращенными глазами провожая удаляющийся вдоль по улице автомобиль.
