Как-то она спросила у него, почему он проявил к ней интерес еще до первой встречи. Гарет ответил, что человек, который должен был вести ее дело, внезапно слег. В таких случаясь досье кочует из рук в руки между свободных специалистов. А потом он признался, что просто захотел познакомиться, ведь кто-то в отделе сказал, что Лори настоящая красотка. Мужчина рассмеялся и в его тоне не было никакого смущения. Ей нравилось в нем эта открытость. Наверное, поэтому он никогда не осуждал ее за истории о бесконечных интрижках. Ведь однажды он сказал, что не верит в брак.

В этот день она впервые услышала от Гарета что-то, что напомнило ей о том, кто он и зачем пришел. Они говорили о Джудит. Гарет сказал, что ее послеродовая депрессия была чем-то закономерным, а не внезапным. Лори согласилась. Но потом он сказал, что это расстройство никуда не исчезло и только усугубилось. Лори занервничала и оборвала этот разговор, но вместо того, чтобы покориться ее прихоти, Гарет посмотрел на нее, как на способного ученика, что внезапно не оправдал надежды учителя. Ей стало неловко: она отерла вспотевшую ладонь о смятую мужскую рубашку и начала царапать ногтем засохшее пятно на своих джинсовых шортах. Где-то в доме громко чихнула Джудит.

— Лори, посмотри внимательнее на это.

Они стояли посреди ее спальни. Гарет легко огладил женщину ладонью по талии и дернул выключатель — комната с закрытыми ставнями утонула в мягком желтом свете. Скомканная одежда, детские игрушки, до сих пор неубранные вещи Шейна, журналы, пластиковые подносы для еды, тарелки и чашки с кофейным налетом — все это нашло место в ее спальне. К детскому манежу нужно было пробираться через наваленные на полу толстовки бывшего сожителя, на туалетном столике застыла разбитая пудреница: когда Гарет приоткрыл окно, впуская сюда свет и воздух, бежевая пыль разлетелась по столу и полу.

Он знал, что Джудит спит на первом этаже не потому что Лори хотела быть к ней ближе — просто пеленки в ее основном манеже нужно было сменить. Скорее всего, Лори будет делать это глубокой ночью, когда наконец-то соберется в постель.

— Это можно убрать.

— Можно. Но тебе нужно сделать так, чтобы всего этого просто не было. Чтобы этого не появлялось. Ты понимаешь, о чем я?

— Гарет, у меня нет на это сил. Я всегда была немного неряшлива.

— Я попросил тебя посмотреть внимательней.

— Не вижу ничего особенного.

— Лори, ты слетаешь с катушек.

Он тихо шепнул это в самое ухо, как будто не хотел, чтобы его мог услышать кто-то еще, хотя в доме кроме них никого не было. Он не стал говорить о том, как здесь дурно пахнет нестираным постельным бельем, пылью и сладким душком просроченной косметики. Он умолчал об этом так же легко, как и о том, что Джудит больна далеко не простудой — от пыли у нее начался аллергический ринит.

— Совсем скоро ты перестанешь находить силы даже на то, чтобы помыться.

— Чушь.

— Что ты сегодня ела?

— Я… Я не помню.

— Потому что ты не ела ничего?

— Я не голодна.

— И вчера? И позавчера? Лори, я никогда не разговаривал с тобой как профессионал, но, думаю, пришло время кое-что прояснить, ведь я хочу помочь тебе. Если бы это было не так, я бы просто задокументировал все в первый день и ты бы меня больше не увидела. У тебя затянувшаяся послеродовая депрессия, которая переросла в нечто более серьезное. Ты жила в этом состоянии много лет, но, полагаю, появление Джудит стало неким катализатором — теперь ты в полном дерьме, Лори.

Она раздраженно хмурится, но он аккуратно берет ее лицо за подбородок и вынуждает посмотреть себе в глаза. Его выразительные брови слегка приподнимаются, словно он удивлен ее нежеланием увидеть проблему.

— Давай начистоту. Меня мало интересует твой развод и все остальное. Самое важное на данный момент — это твое состояние. Ты уже ничего не контролируешь. Ты не сможешь ни найти работы, ни начать учебу, ни сыграть очередную сколько-нибудь выгодную партию. Сейчас ты живешь посреди мусорной кучи, не ешь и не спишь. Я ведь прав? У тебя бессонница?

Он разжимает пальцы и легко дотрагивается до ее щеки. Без макияжа ее лицо выглядит изнеможенным: под глазами залегли тени, впалые щеки и высокие скулы слишком явно выделяются без румян в нужных местах. Прикосновение Гарета кажется ей нежным, почти что трепетным и Лори несмело кивает.

— Не бойся, это поправимо. И все не так страшно, как ты думаешь.

Внезапно он улыбается и выводит ее из дома обратно во двор. Как ни в чем ни бывало мужчина открывает новую бутылку пива, подает ей. Устроившись в старом раскладном кресле они снова смотрят на соседние дома и редких прохожих, чьи макушки изредка мелькают за забором.

— Видишь вон ту женщину? — Гарет поднимает открытую ладонь, здороваясь с ее соседкой и та отвечает ему улыбкой. — Скорее всего, она принимает или валиум, или прозак, или что-нибудь подобное. Какой-нибудь стандартный набор домохозяйки, ведь сойти с ума в четырех стенах, пока супруг корпит на работе, а дети донимают своими капризами, гораздо проще, чем ты думаешь. Ты нередко говорила, что твой бывший муж чудовище. Не берусь судить, но если ты видишь его таким, если ты жила с ним таким много лет, то было бы большим чудом, останься ты прежней. А теперь скажи, что больше всего тебя беспокоит?

— Разве нет таблеток, которые справятся со всем и сразу?

Она беззлобно усмехается и сама кладет ладонь на его колено.

— Для начала я выпишу тебе Велбутрин*.

***

Этот день показался ему бесконечно длинным — он вернулся домой ближе к ночи. Карл предупредил его о своей очередной поздней тренировке в центре, а потому Кросс преспокойно прошел сразу в свой кабинет. Он не включал свет, не грел ужин — мужчина только с облегчением разделся, меняя пропитанную потом одежду на домашние штаны и футболку. Настежь распахнув внутреннюю дверь, он лениво вытянулся прямо на полу, опустив голову на влажный после полива газон; в шею уперся низкий порожек.

Рик всегда звонил во вторник и четверг. Он застрял в Атланте надолго, как и говорил: Карл на прошлой неделе уже сдал последний экзамен, начались каникулы, а у Нигана — тестирование новых курсантов в академии. Кросс изредка смотрел новости и потому не удивлялся, отчего Граймс не может вернуться домой: центральные улицы Атланты превратились в живую реку из беспорядочно толкающихся людей, движение перекрыто, а площадь перед администрацией напоминает скорее Косово после бомбардировки, чем живописный парк столицы штата. Время от времени там случалось затишье, а после все опять закручивалось с новой силой; Ниган был в курсе, что капитан подтянул в Атланту всех своих людей, оставив Чамблера кусать локти.

Усмехнувшись, Кросс прикрыл глаза. За время отсутствия Граймса у него вошло в привычку лениво дремать перед тем, как отправиться в душ. Но сон не шел и Ниган достал из кармана свернутый косяк, чтобы расслабиться хоть так — для выпивки было слишком жарко, а вот для косяка в самый раз. Щелкнув зажигалкой, он неторопливо затянулся.

— Ты серьезно?

Карл появляется как всегда тихо и внезапно, однако Кросс уже давно привык к его по-кошачьему мягким шагам и даже не вздрагивает.

— Давно вернулся, ковбой?

— Только что.

Слышно, как на шахматную плитку падает спортивная сумка, летят в угол кроссовки — они сбивают несколько собранных в высокие стопки книг и те валятся на пол. Но в темноте ничего не видно, а потому Карл только тихо вздыхает и вытягивается рядом.

— Будешь? — Кросс невозмутимо выдыхает терпкий дым. — Только бате ни слова.

— Надеюсь, миссис Андерсон не решит навестить нас именно сейчас, — Граймс младший устало стягивает повязку с глаза и бездумно скользит взглядом по огоньку у самого рта Нигана.

— Ну, — мужчина приподнимает голову и смотрит в сторону гостиной, — свет не горит, дверь закрыта, так что формально мы уже спим.

Карл пару секунд медлит, а после несмело вытягивает самокрутку из чужих пальцев. Он аккуратно затягивается, чтобы не раскашляться, и возвращает косяк. Какое-то время они медленно и молча курят, рассматривая темное небо, расплывшееся беззвездным пятном над остывающими после дневного пекла землями Джорджии.