Внутри пахнет куревом, пылью и старой бумагой. Ниган осматривает единственную комнату, простор которой был съеден несуразной мебелью, книгами и колоссальным нагромождением переполненных папок. На стенах висят какие-то записи, желтые от времени и никотина распечатки прилеплены к окнам, на кухоньке — горы пустых пластиковых стаканчиков из-под кофе и ни одной керамической чашки. Древний угловой диван разложен, в его углу сбитым комком валяется несвежее постельное белье.

— А тут все по-старому. Черт, это та самая наволочка, которую я видел три года назад? Ты ее хоть стирал? — Ниган без всякого смущения отбрасывает худую подушку в сторону и падает на диван. Он проводит ладонями между стыков, заглядывает в пепельницы и жестяные банки на кофейном столике.

— Можешь не искать, я уже давно бросил, ты же знаешь.

— Доверяй, но проверяй, так ведь говорят.

— Смотри, где хочешь — я чист.

— Это в твоих интересах, дружок.

— Ниган, пожалуйста.

— Ладно. Сделай мне чего-нибудь. И желательно в нормальный стакан.

Гевин тихо возится на кухне. Он слышит, как терапевт встает, скрипя матрасом, чтобы вопреки своим словам заглянуть в шкафы, дернуть ящички письменного стола, вытряхнуть пару перегоревших ламп из светильников. Ниган знал все его тайники наизусть и хоть сейчас это уже не особо удивляет, раньше Гевин сходил с ума от его догадливости. Он едва мог поверить, что сам терапевт никогда не имел дела с наркотиками, настолько легко и просто он с видом собственного превосходства выуживал то скрутку, то пакетик из самых неожиданных мест его загроможденной квартиры. Эти моменты особенно четко врезались в память: когда чужая воля куда более явственно заставляла чувствовать себя лишь отупевшим животным, чем это делали сотни таблеток и прочей дряни, попадавшей в организм любым доступным способом. Вот и сейчас, даже забыв о метамфетаминовом привкусе на немеющем языке, он все равно ощущал себя так же.

Ниган действительно ничего не находит и дело не в том, что Гевин подготовился к его приезду — терапевт всегда заставал его врасплох, сообщая о своем визите лишь за полчаса. Как раз столько требовалось, чтобы добраться до аэропорта по объездной.

— Расслабься, ты же у себя дома.

Не ответив, Гевин подает вымытый с содой бокал; на его боках все равно видны желтые пятна, которые уже никак нельзя оттереть. Но Ниган даже не смотрит на окружающую его грязь: мужчина расслабленно падает обратно на диван и открывает приглянувшуюся рукопись с пометкой «к.фармакология: диазепамы».

— Ну что, Гевин, готов помочь своему старому другу?

Гевин всегда готов, ведь так, Гевин? Мужчина устало усмехается собственным мыслям. Он был должен Нигану куда больше, чем простая ответная услуга.

Он понял, что попался на крючок терапевта еще лет десять назад, когда вскрылась его маленькая слабость, начавшаяся с приема седативов после плотного ужина. Ниган всегда находил забавным, как кто-то вроде Гевина додумался получить степень в сфере клинической фармакологии, а после водрузить вишенку на этом торте абсурда защитой фундаментальной работы на тему психотропных веществ в бихевиористике.

Однако не выписанные сами себе рецепты нависали над головой фармаколога дамокловым мечом. Их отделу было наплевать, как сотрудники снимают напряжение, пока это не мешает работе: сидеть подставной уткой годами — задача не из легких. Кто-то уходил, кто-то спивался или был, как Гевин, сам себе врачом. Он не видел ничего особенного в том, чтобы использовать оплаченные корпусом таблетки в ходе личного досуга и непосредственной работы: некоторые из них могли разговорить почище алкоголя, некоторые — заставить переспать или ненадолго слететь с катушек. Спокойный и методичный Гевин был для оборзевших полицейских Атланты сродни крестной феи: мало одних только разговоров по душам без записи в личное дело, так еще и рогипнол**** в комплекте. Последнее особенно радовало любителей расслабиться после тяжелого рабочего дня.

Щедрость и сыграла с ним злую шутку: в один прекрасный день коп просто словил передозировку и захлебнулся пеной прямо на диване этой неуютной затхлой квартиры. Тогда Гевин и сам был не в лучшей своей форме: его все еще потряхивало после утренней дозы барбитуратов, глаза слезились, а мышцы постоянно сковывала колючая судорога. Он всегда принимал барбитураты по воскресеньям — они помогали ему не вскакивать в 5 утра, а спокойно наслаждаться вынужденным сном. И пусть этот сон больше напоминал бесконечные круги на карусели — для Гевина и такое было роскошью. Когда полицейский начал настойчиво стучать в его дверь, он даже не удивился — частные визиты уже давно стали рутиной. Именно они и помогали составлять подробные отчеты в ведомство внутренних дел: напичканные таблетками люди становились куда более разговорчивыми в неформальной обстановке, где не видать ни записной книжки, ни снующего туда-сюда шефа. Гевин просто переборщил с дозой; даже сейчас он вспоминает события того дня как в тумане. И немудрено, ведь он всегда принимал барбитураты по воскресеньям.

Фармаколог просто смотрел, как дергается в припадке коп: будто в замедленной съемке, человек крутился и трясся, цепляясь пальцами за прожженную сигаретами обивку. Когда полицейский затих, Гевин не придумал ничего лучшего, чем позвонить Нигану — единственному коллеге, что, как и он, работал на тот момент в Атланте. И Ниган приехал. Увидев труп, он зло матерился и долго пинал его, повалив на пол, однако Гевин совсем не сопротивлялся. На следующий день его бледное лицо стало сплошь опухшим и красным, но даже это не останавливало Нигана повторить свой урок по второму, третьему, четвертому кругу.

Вспоминая тяжелый кулак, мужчина механически проводит языком по сколотому зубу.

Гевин сознательно подставил Нигана и тот это прекрасно понимал. Хотя, возвращаясь к событиям того дня, фармаколог все чаще задавался вопросом о том, кто кого подставил на самом деле — Ниган вот уже с десяток лет крепко держит его за яйца из-за проблемы, на решение которой у него ушло не больше получаса.

Тяжелая трубка стационарного телефона летит прямо в лоб.

— Звони в полицию и скорую. Скажешь, что он свихнулся и требовал колес. Потом избил тебя как последнюю суку, — ботинок терапевта врезается под ребра, — и закинулся каким-то там дерьмом. Меня тут не было сегодня.

Таблетки рассыпаются по грязному полу. Ниган еще какое-то время рассматривает Гевина сверху вниз, потирая подбородок пальцами в плотной перчатке. Но когда тот наконец-то набирает 911, терапевт уходит, так и оставив его один на один с теплым трупом.

С тех пор Ниган с особым удовольствием трахал ему мозги этими проверками. Гевин знал, что ему совсем нет дела до чужой трезвости — просто в сознательном состоянии фармаколог мог принести куда больше пользы.

— Гевин, дружище, ты, блядь, здесь вообще? Соберись, я уже заебался за сегодня.

— Что конкретно тебе нужно? — он отвечает с поспешной готовностью, не успевая себя оборвать и неловко проводя ладонью по блеклым вьющимся волосам. Мужчина не знает, куда ему деться в собственной квартире, а потому просто расхаживает по свободному от хлама пятачку.

— Найди мне кого-то вроде тебя в Округе Кинг. И желательно, чтобы этот кто-то не обосрался в ответственный момент, как кое-кто когда-то, — терапевт пренебрежительно качнул бокалом. Его раздражение постепенно сходило на нет; мужчина вытянул ноги под столиком и сполз по спинке дивана.

— Личное дело, говоришь. И кто попал под горячую руку на этот раз?

— На, просмотри.

Извлеченная из сумки папка летит в сторону фармаколога. И пока тот, сев на ближайшую коробку, внимательно изучает короткую характеристику, Ниган отписывает СМС Граймсу. Рик не отвечает и терапевту остается лишь рассматривать несуразное жилище коллеги. Никто не знает, на что Гевин тратил отличную зарплату — он всегда жил как нищий, потакая своим странным заскокам.

— И какой план?

— Я заброшу удочку, чтобы пришло официальное назначение на осмотр и терапию в добровольно-принудительном порядке. А там уже сам думай, как будешь делать дело. В этой области ты у нас хренов профи, верно? Не знаю, может, начать с приема пароксетина или чего-то полегче. Что там вообще простым смертным выписывают на первых порах.