– А вы не боитесь, что я подам на вас в суд за клевету?

– Нет, это вы должны при всей вашей сегодняшней аппаратной неуязвимости бояться суда любого уровня – от общей юрисдикции до собственной совести. При этом ещё неизвестно, какого суда надо бояться больше.

– Вот только не надо о совести. Я не ребёнок, и здесь не детский сад.

– Положим, о совести тоже иногда не вредно вспоминать, но сейчас действительно о другом. Итак, я слушаю вас.

– Я не имею ни малейшего представления о финансовых манипуляциях, которые вы мне здесь озвучили. Кстати, а почему они вас так интересуют? Вписаться хотите?

– А вот это – ложь о "ни малейшем представлении". Причём самая примитивная. Во-первых, если бы это было так, то сейчас передо мной сидит наивный и глупый человек, который, подписывая все эти документы, не имел ни малейшего представления о несоответствии их федеральным законам, указам президента и интересам государства. Во-вторых, тех, кто "не берёт" и "не даёт", на таком уровне управления не держат. Разве лишь только в качестве «мальчиков для битья». Наивный и глупый «мальчик для битья». Согласитесь, это не ваш имидж?

– ? ? ?

– Скорее наоборот. Вы прекрасно отдавали себе отчёт в том, что вы подписываете. Вы осознанно сделали свой выбор и вписались в существующую систему. В пользу этого варианта говорят ваше образование, биография и этапы вашей карьеры.

– Так почему это вас интересует? Тоже хотите сделать "осознанный" выбор?

– Свой осознанный выбор я сделал давно. Я – не Контрольно-ревизионное управление президента и не ФСБ. Мне эта информация необходима для работы здесь, в этой должности. Я убеждён в том, что любая система управления может быть очищена от коррупции. Существует мнение, что коррупция непобедима. Это распространённое, но ошибочное мнение. Безусловно, подобная чистка – процесс тяжёлый, а зачастую и опасный. Чтобы появился шанс на успех, его должен начать Первый руководитель. На любом уровне управления – от завода до государства. Начать с самого себя. Не брать ни деньгами, ни «борзыми щенками», ни хрусталём и ни коврами. Не давать ни начальству за выгодный заказ, ни судье за нужное решение, ни спонсорам за финансирование выборной кампании.

– Ну и сколько продержатся такой Первый руководитель и его система управления? Даже если ему удастся очистить её и она не сломает его самого?

– Это зависит от уровня коррумпированности государственной системы управления и отдельных её частей. Чем выше уровень управления, с которого начинается чистка, тем она эффективнее проводится и дольше сохраняется. Я, например, в этом убедился на собственном опыте, работая и директором завода, и губернатором.

– Чистая теория. Что-то вроде от Маркса. Победа коммунизма возможна только одновременно на всей планете. Заведомо невыполнимые условия. Как у Маркса, так и у Вас.

– Победа коммунизма – утопия. Победа над коррупцией – жестокая необходимость. Причём в масштабе всей страны. Однако вернёмся к моему вопросу. Не будем строить из себя ни оскорблённую невинность, ни девственное неведение. Сегодня к концу дня у меня на столе должна лежать полная и достоверная информация или заявление по собственному желанию.

– А что эта полная и достоверная информация даст мне?

– Возможность, работая со мной, понять, что не всё в этой жизни измеряется деньгами.

– А вам зачем я нужен? Очередной эксперимент по спасению заблудшей души?

– Нет. Я не священник и не альтруист. При вашем содействии мне будет легче и быстрее вернуть средства в федеральный бюджет и освободиться от сотрудников, которые перепутали свой карман с государственным. Остальное покажет время.

– Могу идти?

– Нет. Сейчас несколько вопросов, как говорят, "не для протокола". Меня всегда интересовали люди. которых жизнь вынуждает делать выбор, как правило стратегический выбор, определяющий всю их оставшуюся жизнь или её значительную часть. Скажите, когда вам предлагают взятку, вам не становится противно?

– Ещё один такой вопрос, и я уйду.

– Не надо демонстраций! Значит, не противно. А мне вот было противно. В подобных ситуациях трудно опираться на такие категории, как честь, гордость, чувство собственного достоинства. В такие моменты они кажутся какими-то громоздкими и глобальными что ли. Опираешься на что-то более простое, понятное и мгновенно возникшее. Мне мгновенно стало противно. "Вот это сидящее передо мной туловище, не зная ни меня, ни моей жизни, моих планов, желаний и тревог, уже определило мне цену и покупает меня, как барана на базаре". Даже сейчас, вспоминая это, внутренне содрогаюсь от отвращения.

– Ну и что дальше?

– Что дальше? Был молодой. Дал в морду. Выгнал из кабинета. Получил два выговора – партийный и административный за рукоприкладство на рабочем месте.

– Это всё?

– Жаль! Ну что ж, тогда, по крайней мере, ещё один вопрос. Нет у вас чувства несвободы, зависимости, неволи? Причём не конкретно от кого-то. Просто живёте в постоянном ожидании, что вас, как куклу, в любой момент времени дёрнут и вы пойдёте туда и будете делать то, что вам скажут. Независимо от ваших желаний и возможностей. При этом в мягкой и деликатной или в грубой и циничной форме, в зависимости от обстоятельств вам напомнят о вашей деятельности и этапах вашей карьеры.

– Все мы зависим от чего-то.

– Ну что ж, философский ответ – это тоже ответ. Вы свободны.

Царёв был взбешён. Придя к себе, он снова и снова прокручивал в памяти все подробности разговора с Кургановым. "Проповедник ё…ный. Поучить захотелось. Тёщу свою учи! Да и я тоже хорош. Мямлил что-то невразумительное вместо того, чтобы сразу уйти. Царёв встал из-за стола и подошёл к окну. – Что, собственно, меня беспокоит? Без работы не останусь. Заниматься мною он не будет. В чём проблема?" Однако раздражение не проходило. За окном осенний ветер гнал по асфальту пожелтевшую листву. Одинокий тополь сиротливо прижался к металлическому ограждению. "Пожалели, не срубили", – мелькнула мысль. Вдруг что-то очень отдалённое и тревожное колыхнулось в его памяти. «…Вот оно что! Неужели в этом причина? – Царёв замер, стремясь не потерять ускользающую мысль. – Да, именно так! Ведь то, о чём сегодня говорил со мной Курганов, много лет назад говорили и мои родители. Поводы – разные, аргументы и эмоции – разные, смысл – тот же». Царёв вернулся за стол и тяжело опустился в кресло.

…Родители Андрея были педагогами. Мать преподавала русский язык и литературу, отец – математику. Работали вместе в одной школе. Сына определили в другую.

– Почему не в вашу? – много позднее спросит он отца.

– Чтобы успехи в учёбе нашего сына в глазах окружающих не были следствием должностного положения и авторитета его родителей, – ответил тот.

– А он, – этот авторитет, есть у вас?

– Да! Есть! Наш авторитет – в успехах наших учеников на олимпиадах и конкурсах, в уважение к нам наших коллег и в твоих грамотах и дипломах за отличную учёбу, сын.

– Ну и что даёт вам, мне, всей нашей семье этот самый авторитет?

– Как что даёт?

– Послушайте, родители. Я очень многим обязан вам. Ты, мама, привила мне любовь к литературе. Я много читаю, у меня есть любимые произведения и любимые герои. Я знаю массу стихов и легко их запоминаю. Благодаря во многом твоим усилиям, отец, мне нравится математика и вообще точные науки. Но скажите вы мне, мои дорогие родители, что всё это даст мне там, за стенами нашей квартиры? А ведь там – моя будущая жизнь!

– Знания, общую культуру, уважение людей и то, что ты оставишь после себя на земле, кроме праха. То, что ты сейчас имеешь, – основа твоей будущей жизни. Достойной, интересной и счастливой.

– Достойной и счастливой, говорите? Вот у нас этажом ниже живёт семья. Отец – экспедитор на мясокомбинате, мать – бухгалтер там же. У них нет ни высшего образования, ни вашего авторитета, ни такого интеллектуального отпрыска как я. Сами же говорили, что не знаете как их чадо сумеет окончить школу. Однако в отличие от нас у них нет проблем с любой одеждой и мебелью, а "Жигули" первого выпуска у них под окном. Мы же радуемся, что наконец-то смогли купить мне взрослый велосипед. Спрашивается: их жизнь можно считать достойной и счастливой?