При этом те, кому с ним доводилось общаться и в области, и в министерстве, отмечали, что Курганов практически никогда не говорил на повышенных тонах, не использовал в разговорах с людьми унизительных или оскорбительных формулировок и не применял мат…

Размышления Ирины прервал вошедший Бахарев.

– Пётр Андреевич, ваше заявление Курганов оставил у себя. Не подписал. Просил пригласить вас в 10-00.

Ирина только сейчас вспомнила, что должна была сразу сообщить об этом в его секретариат. Пришёл с утра, без вызова. Беспокоится; понять можно.

– Зачем? Неужели нельзя было сразу подписать? Я же пенсионер.

– Наверное, это было бы неправильно, Пётр Андреевич, увольнять человека даже пенсионера, даже по собственному желанию, не поговорив с ним.

– Он что, душевность решил проявить? Говорят, для него уволить человека всё равно что высморкаться.

– Зачем же вы так, не зная человека? Говорить-то могут всё что угодно. Вот побеседуете, тогда и выводы делайте. Кстати, ваше время, генерал, заходите, – Ирина открыла дверь и пропустила Бахарева.

– Здравствуйте, Пётр Андреевич!

– Здравия желаю!

– Прошу вас, – Курганов показал рукой на место за столом совещаний и сам сел напротив.

– Причиной подачи вами заявления стал мой приход в Комитет?

– Да.

– Является ли причиной вашего решения увольнение Царёва?

– Да.

– Означает ли это, что вы не хотите повторить судьбу Царёва?

– Нет, не означает.

– Почему?

– Я чист.

– Верно. В ваших документах, распоряжениях, материалах вашего Управления я не нашёл ничего, что могло бы стать поводом для увольнения. Есть там, правда, два документа, подписанных не вами, а вашим заместителем. Один – на списание в металлом дизельной подводной лодки Тихоокеанского флота, а второй – на сдачу в аренду нежилых помещений в Доме офицеров Забайкальского военного округа в Чите. В одном случае я не обнаружил в комплекте документов акта приёма-сдачи отходов серебра и других драгметаллов, а в другом – уж очень смешная цена арендной платы.

– Так точно. Эти документы подписывал мой заместитель, капитан 1-го ранга Уткин. Именно по тем причинам, что вы указали, я их и не подписал.

– Но даже если и так, это ни в коей мере не повод для увольнения. Тогда мне надо понять. Причины увольнения: во мне и в моём решении по Царёву, и в то же время по состоянию на сейчас к вам у меня нет каких-либо серьёзных претензий.

– Здесь нет противоречий. Я знаю о вас, может быть, больше, чем кто-либо другой в Комитете. Я знаю, как вы, будучи губернатором, резко выступали против скоропалительной, неподготовленной передислокации Северной и Западной групп войск в Россию, нажив себе при этом немало врагов. О вашей решительности и последовательности в достижении целей, пусть даже и практически безнадёжных, но которые вы считаете правильными, говорили и командующий Северной группой войск генерал – полковник Дубынин по итогам вашей с ним встречи в Варшаве, и министр обороны Грачёв после посещения вашей области.

– Да, я в своё время действительно обсуждал вопросы строительства Вооружённых сил России и с Дубыниным, и с Грачёвым, и с президентом. Это были проблемы вывода советских войск из Европы, трудоустройства на территории области ушедших в запас офицеров, недопустимости предоставления армии права самой торговать своим военным имуществом, открытия в областном центре Академии войск ПВО и другие. Но какое это имеет отношение к теме нашей встречи?

– За эти годы, по моим наблюдениям, вы не изменились. Здесь вы также будете пытаться построить свою систему управления: прозрачную, честную и эффективную. Став губернатором, вы сами создавали организационную структуру своей администрации, правила поведения её сотрудников и нормы их служебной этики на пустом месте, так сказать в "чистом поле". До вас же губернаторов не было. Здесь – совершенно иная ситуация. Здесь давно прошёл искусственный отбор. Остались или те, кто молчит, радуясь куску с барского стола, или те, кто "в теме". Те же из сотрудников Комитета, кто согласится работать по вашим правилам, подвергнется сильнейшему давлению и административным репрессиям. В итоге – искалеченная трудовая книжка, изуродованная биография и полная невозможность восстановить справедливость. Это не для меня. Хочу закончить свою служебную карьеру с чистой совестью и в чистом мундире.

– Ну что ж, генерал, каждый проживает свою жизнь. Ваша позиция мне понятна. Назовём её разумной осторожностью. Скажу откровенно, мне жаль терять вас. Я знаком с вашей биографией. Воля, мужество и стойкость, которые вы проявляли в Афганистане, нам здесь бы очень пригодились. Если вы измените своё решение, мы поработаем вместе во имя интересов государства, в котором мы имели честь родиться.

– Разрешите идти?

– Один вопрос: ваши рекомендации на должность начальника Управления?

– Полковник Владимир Фоменко. Аккуратен, исполнителен, педантичен. Хороший аналитик и юрист. С ним можно работать.

– Он ваш зам?

– Да. Есть ещё второй. Я о нём вам говорил. Капитан 1-го ранга Уткин. Будьте с ним осторожней. Скользкий человечек.

– Спасибо.

– Один вопрос, Валерий Петрович: завтра у меня проводы в Управлении в 18 часов. Придёте?

– А вы не боитесь, генерал, что, узнав о моём участии, многие не придут?

– Предполагаю, но надо же узнать, хотя бы на финише, с кем работал и кому руку пожимал. В горах было проще: один бой – и всё понятно. Здесь сложнее. Буду ждать.

– Здесь тоже бой. Только линия фронта здесь – это линия нашей жизни, а враг наш – в нас самих. Победителем или побеждённым закончим мы свою жизнь зависит от того, что мы будем считать своей победой, а что – своим поражением. Благодарю за приглашение, Пётр Андреевич. Я приду. Всего доброго.

– Честь имею!

Бахарев вышел в приёмную и тяжело опустился в кресло. «А имею ли я эту честь?» – подумал он, может быть, впервые за многие годы вдумываясь в само содержание этой официальной формулировки и молча посмотрел на секретаря.

– Что с вами, Пётр Андреевич? – встревоженно спросила Ирина, наливая Бахареву стакан воды.

– Как он деликатно сказал: "назовём это разумной осторожностью". Лучше бы он меня трусом назвал. Может, было бы не так противно.

– Кто же боевого генерала трусом назвать может? – Ирина искренне удивилась.

– Бои тоже разные бывают. Сейчас мне это было популярно разъяснено. Но эти бои, видимо, уже не для меня. Хотя я об этом, может быть, ещё не раз пожалею.

– Ну не всем же воевать.

– Может быть, как раз потому, что не все воюем, мы и живём так. В церковь ходишь?

– Хожу.

– Помолись за него, – Бахарев кивнул на дверь кабинета Курганова. – Тяжело ему будет здесь, да, впрочем, и в любом другом месте тоже. Правда дорого стоит.

Бахарев ушёл. Ирина вновь вернулась к размышлениям о поручении Курганова. За долгие годы своей секретарской службы она научилась маневрировать, находить компромиссы и считала это своим основным профессиональным достоинством. Здесь это не пройдёт. От неё требовалось её личное мнение, а не среднеарифметическое мнение многих. Это личное мнение она должна не только иметь, но и уметь его обосновать. Судя по всему, теперь это станет нормой её служебной этики и правилом поведения. Было о чём подумать…

– Ваши предложения на должность начальника Управления? – Курганов прервал чтение почты и посмотрел на секретаря.

– Озогин, Николай Озогин. Сейчас он – заместитель начальника этого Управления.

– Почему твой выбор пал на него?

– Молод, энергичен, далеко не всегда соглашался с Царёвым и даже отказывался визировать отдельные документы, если был не согласен с их содержанием, что у нас здесь может стоить должности.

– Образование?

– Высшее, юрист. Хороший юрист. Одно время планировался на должность начальника Юридического управления Комитета.

– Недостатки?

– Честолюбив, может быть несдержан и вспыльчив.