А что если и впрямь страдает человек? Не о деньгах, не о квадратных метрах, не о котлетах в холодильнике с грустью вспоминает, а как раз о её собственной персоне? А она его, как нашкодившую собачонку, – за порог… Хоть бы поговорила с ним сначала, порасспрашивала.

«Сколько же ещё людей, думала Алька, – должны бы держать на меня обиду? Не так уж и мало». Она припомнила маленького стихоплета Ваську и его мамашу, Анашкина, Наташу. Маму – обманывает ведь и её все время. Нет бы так жизнь свою обустроить, чтобы стыдиться перед родными не приходилось… Митю – она совсем забыла, что обещала помогать на постройке часовни. «Мы достроим!» А сама не забежала ни разу к Егорычу, не спросила, что и как, –некогда. Томку – надо было проведать её, ещё раз поговорить по душам. Таньку Ракитку – зачем-то наорала на неё недавно, когда разговор зашёл о Финисте.

А сам Финист? Каково ему было там, под аркой, увидеть сладкую парочку Алина плюс Дося? Это через несколько часов после её признаний в любви дрожащим голосом. Возможно, он её ждал, хотел прощения попросить или ещё что. А она этакие фокусы выкидывает…

И, в конце концов, ей стало жалко Доську. Он ведь вообще-то хороший. Чудной, правда, ну, так что с того? Все мы со своими тараканами в голове.

========== 62. ==========

…Прошло ещё пять лет, и она прогнала Досина. На этот раз уже окончательно. Представила себе, как Танька будет хихикать и не верить: «Вы же раз в неделю навсегда расходитесь. Точь-в-точь как Ивановы, пока у них Федька не родился. Надо и вам кого-нибудь родить, тогда остепенитесь». Её умные доводы – чепуха. Потому что ничуть не точь-в-точь. Потому что… ну, опротивело Алине притворяться, изображая заботливую жёнушку. Хватит спектаклей для умиления родных и знакомых!

Особенно после того, что он на этот раз вытворил.

Алька терпела его приступы плохого настроения с тихими пьянками, ревность его дурацкую, беспричинную. Выплачивала его долги. Отмахивалась от назойливых требований «экзотики». (А однажды специально для него пригласила на рюмку чаю Ксюху. Сама ушла на кухню с пятнадцатью пачками чипсов и плейером с наушниками, с кассетой любимых «Битлов». Что происходило в комнате, даже и не представляла. Но Оксана у них в квартире больше не появлялась, а Доська никуда не делся). В общем, всё было нормально. Они даже по воскресеньям в гости ходили к её родителям и к его маме, по очереди, приличные до тошнотворности.

Но на этот раз… Алька пришла с работы, а он сидел пьяный, злой, весь обмотанный магнитофонной плёнкой. Полез за каким-то дьяволом в нижний ящик письменного стола, а там под листами ненужной лиловой копирки – кассеты-дневники. Досечка послушал, узнал о себе и о ней много нового, весьма расстроился – и давай драть плёнку… К счастью, кое-что из самых первых записей осталось «живо», домашний варвар не успел добраться до кассет у задней стенки ящика. Он поднял лицо – опухшее, белки глаз в красную сетку – и прохрипел:

– Значит, всё же изменяла мне? С каким-то музыкантишкой…

– А ты уверен, что тебе с ним, а не ему с тобой? – задала Алина риторический вопрос. И принялась привычно кидать в клеенчатую сумку его отвёртки и бритву, свитера и тренировочные костюмы…

В общем, на этот раз было всё. Окончательно. Не могла она так больше!

Порыдала над кучей мятой плёнки. Сгребла на совок, выбросила. Пять лет. События и случаи, размышления и переживания.

И как можно сравнивать с Ивановыми? У них же совсем-совсем по-другому. Жена Иванова рассказывала: Леонид подрабатывал почтальоном, а она (тогда ещё никакая не жена Иванова, а девочка Ленка) высматривала его в окно, выбегала на лестничную площадку и говорила: «В пятую не опускайте!» И убегала с газетой. Она тогда совсем маленькая соплюха была. Естественно, он на неё внимания не обращал. Потом прошло, забылось. А через несколько лет – будто заново познакомились. Пошли на Волгу и пробродили по берегу до двух ночи. Ох, и влетело Ленке от матери! Лёнька пришёл извиняться: мол, не ругайте дочку, это я виноват. С тех пор они и не расставались. Заявление в загс подали в день Ленкиного восемнадцатилетия. Через месяц сыграли свадьбу. Платье белое, как облако, шары на капотах легковушек, две сотни гостей – всё, как полагается.

Так что, совсем иные у них ссоры-примирения. Потому как – любовь, потому как – судьба. А Альке её судьба зимним вечером в зеркале показана…

В дверь позвонили, и она, вытерев слёзы подолом линялой и растянутой домашней майки, пошла открывать.

========== 63, 64. ==========

Пришел Джеки. Увидев его, Алька страшно обрадовалась, засмеялась даже.

– Ты, – сказала, – удачно зашёл. Я только что мужа выгнала. Так что ты очень кстати.

– В самом деле? – весело удивился он.

– Я что – врать тебе буду? Я очень рада тебя видеть.

Честно говоря, она была бы рада видеть хоть самого чёрта, лишь бы не оставаться одной в четырёх стенах до утра, до спасительного звонка будильника (а там пора на работу, и все житейские проблемы покажутся такой мелочью)…

– Сейчас я заварю чай, – сказала Алька.

– Не надо чаю, – пробормотал Джеки. И полез обниматься.

Алька испугалась. Что это – плёнку в Досиной машине заклинило, жизнь пошла по кругу, подбрасывая ей повторение истории с Володькой? Или Джеки таким нелепым образом хочет отомстить за Ксюху? Странные нравы, однако, в семействе Завьяловых. Но как бы то ни было…

– Уходи, – решительно проговорила Алька. Оттолкнула его и снова повторила:

– Уходи.

Он ушёл. И она осталась. Одна…

Завтра – уже сегодня! – на площади будут устанавливать высоченную ёлку. Надо будет пойти и сделать репортаж. Заверещит будильник, тогда она встанет, добредёт до ванной и подставит голову под струю ледяной воды.

Надо жить.

64.

Алька всё-таки рванулась за ним тогда, выскочила на лестничную площадку. Закричала вниз, в темный пролёт, где таилось гулкое эхо:

– Же-ень! Женька, вернись!

Он вернулся. Он и не уходил, наверное, – стоял, курил в подъезде, ждал, когда Алька позовёт. Может, простоял бы так до утра, и она увидела бы печального ночного стража, отправляясь на работу. Но она позвала. И Джеки шагнул ей навстречу из темноты. Подхватил её – тонкую, лёгонькую – на руки. Неловкий, торопливый. С уродливым носом несчастного Сирано. Чужой. Ксюхин муж. Милый, родной до бесконечности.

И ей стало всё равно, что она зарёванная, ненакрашенная, в заношенной майке. Раз ему это всё равно – то и ей… Забыли погасить свет – пусть. Не подумали о том, что надо кинуть простынку на кровать – пусть, пусть. Побросали одежду как попало, вцепились друг в друга, будто срослись телами – жадно, жарко, влажно. До безумной усталости, до терпкой сухости во рту, до боли, до крика – истошного крика птицы, бьющейся о прутья ещё одной своей клетки. Телефон долго и пронзительно звонил, они не обращали на него внимания. Звонили, кажется, и в дверь. Позвонили, послушали, опять позвонили, потоптались на пороге. Может быть, это приходил Дося? То есть – Андрей?.. Пусть, пусть, пусть…

– Же-енька, Женечка-а…

И снова задребезжал звонок – теперь уже будильник.

Алька приняла ледяной душ, взлохматила полотенцем коротко стриженые волосы. Высушила их, наслаждаясь горячим дыханием фена. Оделась, наложила бледно-розовый утренний макияж. Вернулась в комнату, разбудила Джеки.

– Жень, пора! Мне на работу. Тебе, наверное, тоже…

– Я… это… Вечером приду… к тебе, – пробормотал Джеки.

– Не, Жень. Не надо. Очень тебя прошу: не приходи больше… никогда.

========== 65. ==========

Клетка ищет птицу… Собственно говоря, а зачем ей это надо?

У каждого из нас есть своя клетка. Семья, друзья, привязанности. У кого-то – работа. Или просто жизненные обстоятельства какие-то. Да мало ли что!