– Скажи-ка, товарищ: не видел ли ты тут троих, двое из которых говорят не по-нашему?

В его словах не было ничего угрожающего, но от интонации, с которой он произнёс эту фразу, вознице явно сделалось не по себе. Нога Стережецкого была перевязана ниже колена, одно плечо сильно кренилось вбок, лицо лже-агента горело решительной злобой.

– Ну, что тянешь? Видел или нет? – повторил он, даже не пытаясь скрыть клокочущий гнев.

– Как же, видел! – немного погодя ответил мужичок.

Сердце Дариора пропустило удар. Рядом послышался кожаный хруст – это Мортен потянул из кобуры револьвер.

Стережецкий тем временем расплылся в торжествующей ухмылке. Его товарищи довольно переглянулись.

– Ну, и куда же они пошли? – спросил Стережецкий, нагнувшись к самому носу возницы.

Дариор до боли вжался в стену, Банвиль рядом забормотал молитвы, комиссар положил палец на курок. Возница украдкой покосился на дом, за которым прятались путники, тяжело вздохнул и повернулся к всадникам.

– Туда, – сказал он и указал в противоположную сторону.

Стережецкий молча кивнул и, махнув своим людям рукой, погнал коня в сторону города. Кобылка с тоской взглянула на мощных коней, но те уже увозили своих наездников прочь. Спустя пару мгновений стук копыт растворился в тишине и всё снова смолкло.

Лишь тогда Дариор прерывисто выдохнул.

– Пронесло! – пробормотал Банвиль. Он был весь сгорбленный, а лицо приобрело синеватый оттенок.

С дороги послышался голос возницы:

– Можете выходить! Они уехали.

Путники с опаской выбрались из своего укрытия и подошли к саням. В обе стороны, куда шла дорога, всё по-прежнему оставалось тихим и неизменным. Враги ушли.

– Ну, спасибо тебе, друг! – с искренней благодарностью воскликнул Мортен и что есть сил сжал в ладони руку возницы. – Без тебя бы мы пропали! Если ты знаешь, что такое истинная благодарность француза, то поймёшь, чтó мы сейчас чувствуем! Ты поступил благородно – ты рисковал своей жизнью ради нас! Сказать, что я благодарен, значит не сказать ничего! Спасибо! Огромное тебе спасибо!

Мужичок внимательно выслушал порывистую речь комиссара, подумал и спросил:

– Ась?

– Мой друг говорит, что мы безмерно вам благодарны, – перевел Дариор, – без вас бы мы пропали.

Возница заметно смутился и, изобразив на лице беззаботность, пренебрежительно отмахнулся.

– Чего уж там? Почему не помочь? Я же вижу: вы люди хорошие. Эти разбойники вас бы вмиг изрешетили. Кому это надо?

Переводить это Дариор не стал, а просто спросил:

– Мы можем в ответ вам чем-нибудь помочь?

Мужичок на миг задумался, потом кивнул:

– Да. Соберите мешки – те, что упали, – и киньте обратно в сани. Силы-то у меня уже не те. В сани-то грузили молодцы наши, разгружать будут лавочники. А тута мне одному не справиться.

В один миг путники управились с мешками и снова повернулись к безропотно ожидавшему вознице.

– Ну, мы пойдём, дяденька. Дальше вам ехать с нами опасно. К тому же отсюда мы и сами дойдём. Сколько вам заплатить?

– Чего уж там? – снова отмахнулся мужичок. – Мешки покидали и ладно. Поездочка-то не самая приятная вышла! За такую и платить-то грех. Прощавайте!

Он на прощанье махнул рукой, дёрнул поводья и свистнул лошади. Та тоскливо обернулась и понуро поплелась вперёд – в сторону города.

– И что нам теперь делать? – спросил Банвиль. Судя по тембру голоса, он ещё не отделался от испуга.

Ответ у Дариора уже был готов.

– Не попадаться на глаза, избегать людных мест. Нам нужно идти на Хитровку. Анастасия Николаевна сказала, что «Серых» видели там. На данный момент это единственная зацепка. Идём.

И он повёл своих спутников вдоль линии приземистых амбаров и бараков по направлению к городу.

Со временем стали всё чаще встречаться жилые обитаемые дома, кое-где стали попадаться сани, а в одном дворике встретился самый настоящий автомобиль. Путники старались держаться вдали от дороги, однако улицы стали появляться повсюду, и избегать их было невозможно. Мортен снова жаловался на лютый голод, вспоминая корзину с провизией, оставленную в поезде. Даже мороз перестал быть для него главным врагом. Голод постепенно занимал лидирующее место. Кое-где попадались пивные, но их вид был настолько малопривлекательным, а местность вокруг – до того злачной, что Дариор не решался вести туда парижскую публику. Однако он понимал: если не найдёт провизии, то его команда вскоре поднимет бунт.

Но сегодня звезда удачи, похоже, улыбалась путникам. Вскоре Дариор заприметил на краю рабочего квартала самый настоящий трактир. Бессвязное пение, как во всех предыдущих притонах, из него не лилось. Кривая жёлто-зелёная вывеска так и манила внутрь: «Еда, тепло, уют – только у Трофимова».

– О! Le Restaurant! – восторженно воскликнул Мортен и нетерпеливо бросился внутрь питейного заведения. Лейтенант не отставал от своего хозяина. Дариор прекрасно понимал, что рестораном эту хибару едва ли назовёшь, однако покорно вошёл внутрь вслед за своими спутниками. Но, войдя в дверь помещения, он мгновенно наткнулся на спину остолбеневшего Мортена.

– Что это? Что за притон? – осипшим от удивления голосом прошептал комиссар.

Дариор деликатно отодвинул Мортена в сторону и огляделся. Главный и, надо сказать, единственный зал трактира оказался весьма немалого размера. Во все стороны, куда только хватало взгляда, расходились грубые сосновые столы и скамейки, вокруг которых собралось самое наипестрейшее общество. Было здесь человек пятьдесят. Трезвых, подвыпивших, тихих, буйных – самых разных. Прямо напротив входа за стойкой стоял трактирщик и, разумеется, протирал стаканы. И – что удивительно – помещение было весьма затхлым и прокуренным, свет еле горел, с кухни шёл угарный запах лука и щей, но в заведении были официанты! В этом трактире их имелось, похоже, целых два. Но надо отдать им должное: действовали они весьма умело – летали с подносами так, словно у Тестова или в «Эрмитаже». В общем, что тут скажешь? Заведение без изысков, однако для русского колорита весьма и весьма приемлемое. Но остолбеневшие французы, похоже, не разделяли мнения историка.

– Да уж, это не «Ледуайен»! – пробормотал Банвиль.

Дариор лишь саркастически усмехнулся и поспешил занять ближайший стол.

К нему сию же минуту (вот это обслуживание!) подскочил официант в когда-то белой рубахе:

– Чего изволите?

Прежде, чем историк успел ответить, на скамью рядом уселся Мортен и с видом знатока принялся заказывать:

– Утиное конфи, затем, спустя пятнадцать минут, подавайте Фуа гра, но только не холодное, поджаренное! А то знаю я вас! – Комиссар строго пригрозил пальцем. – Можно ещё Буден, сыр… Ну и, пожалуй, Château Lagrange или Château Margaux, что там у вас есть? Думаю, одной бутылки хватит. Хотя нет, чего уж там – несите две!

Разумеется, изысканная французская речь комиссара поставила трактирного «ваську» в тупик. Да даже если бы Мортен изъяснялся на русском языке, официант всё равно бы ни слова не понял. Он лишь изумлённо вылупил остекленевшие глаза и молча ими хлопал.

– Принесите что-нибудь обычное, – примирительно пояснил Дариор, – что все здесь заказывают.

– Исполним-с, – кивнул официант и, бросив ещё один остолбенелый взгляд на комиссара, бойко зашагал прочь.

Мортен и лейтенант расселись напротив Дариора и стали придирчиво оглядывать помещение. Дариор же больше внимания уделил публике. Здесь, как уже говорилось выше, народ набрался самый наипестрейший. За одним из боковых столов резались в карты, вокруг плотным кольцом смыкалась орущая и бранящаяся публика. В углах в тени тихо восседали здоровенные бугаи – видимо, громилы. В их задачу входило заприметить подвыпившего богатенького гуляку и уже на улице, в тёмном уголке, огреть его чем-нибудь и ограбить. Бесхитростная работёнка, зато прибыльная. Было двое-трое балалаечников – доморощенных музыкантов. До Трояновского и Зарубина им было, конечно, далеко, они знали всего по три-четыре песни, зато играли их каждый раз по-новому, отчего создавалось впечатление, что в их арсенале не один десяток мелодий! Были откровенные забияки. С помощью русского красноречия эти виртуозы матерной словесности провоцировали богатых пьянчуг на драку и в суматохе мордобоя тырили у них бумажник или часы. Гуляки же, в свою очередь, мигом трезвели и бежали домой за подмогой. Там, во дворах, их и нагоняли громилы и обирали до нитки. Получался этакий круговорот преступности в районе: те помогают этим, эти – тем. Так и живут.