На это Дариор ничего не ответил, вспомнил об украденных червонцах и хмуро отвернулся к окну. Вскоре подали чай – традиционно в тонких стаканах и посеребренных подстаканниках. Правда, было видно, что чай «жидковат». Но когда комиссар возмущённо набросился на проводника, тот даже не подумал извиниться, а наоборот, обругал Мортена и удалился, сам же обидевшись. При царском режиме люди такого себе не позволяли! Дариор ещё раз мысленно убедился, что едет уже не в ту Россию. Однако Мортен вовсе не разозлился и не обиделся, а напротив, принялся на все лады горячо расхваливать боевой нрав русского населения. Вскоре поезд начал плавно сбавлять ход, морозно заскрежетали его колёса. В окне появилась большая станция, несмотря на ночь, наполовину набитая народом. Видимо, русские люди пылали желанием взглянуть на иностранцев. В коридоре послышались торопливые шаги – это уже сами иностранцы спешили взглянуть на славянские просторы. Минут пять за дверью слышались кашель, деликатные извинения и стук каблуков, затем постепенно всё смолкло. Кому было нужно, те уже вышли из вагона, а прочие нелюбопытные персоны остались в своих купе.

Какой-то ребёнок на станции залепил в стекло снежок и уже начал готовить следующий, но Мортен состроил ему такую гримасу, что малыш с плачем кинулся бежать. Теперь всё стихло окончательно. Путники остались в полнейшей тишине ожидания. Лишь за стеклом плавно падали белые хлопья, да тяжело отдувался загнанный поезд. Вскоре Банвиль не вытерпел и спросил:

– Быть может, мы всё-таки ошиблись?

И едва он успел это сказать, как в дверь тихо постучали. Мортен сразу же скинул под стол бублики и придал лицу деловое выражение, лейтенант торопливо поправил воротничок, а Дариор молча встал и открыл дверь. Первое, что он увидел в полумраке коридора, – это контрастно-яркие красивые глаза. Длинные ресницы уходили чуть в сторону, делая очи более глубокими и открытыми. Затем в купе проник лёгкий аромат французских духов, и вслед за ним в дверной проём шагнул агент ордена госпитальеров.

Дариор был настолько поражён, узнав в нём девушку, что даже невольно опустился в кресло. Мортен и Банвиль тоже выглядели до глубины души растерянными, но если комиссар продолжал окаменело сидеть, то лейтенант вскочил и снова вцепился в свой воротничок. Агент неторопливо вошла в купе и оценивающе взглянула на путников. Её лицо – не сказать чтобы истинно прекрасное, но всё же весьма и весьма миловидное – внимательно насторожилось. Магически завораживающий грациозный взгляд оставил без внимания Мортена, мимолётно черкнул подобравшегося лейтенанта и полностью остановился на историке. С минуту она разглядывала его своим немигающим взором, словно пыталась разобрать на части, – и Дариора то и дело бросало в жар от этой мизансцены. Наконец, агент отвела взгляд и одобрительно кивнула. Из её тонких губ полился бойкий, рассудительный голос:

– Доброй ночи, господа! Примерно так я вас себе и представляла. Хм, а здесь мило! Узнаю вкус Михаила Ивановича. – Она говорила на прекрасном французском, что подтверждало уровень её происхождения. Все трое путников продолжали остолбенело молчать, поэтому агент заговорила снова:

– Я обязана передать вам инструкции и объяснить порядок дальнейших действий. Могу я рассчитывать на место в этом купе в ближайшие десять минут?

Этот вопрос словно пробудил путников, и все трое принялись торопливо извиняться и тесниться к окну, освобождая место.

– Благодарю, – кивнула агент, присаживаясь рядом с историком. – Итак, введу вас в курс дела.

– А как же пароль? – неуверенно буркнул Банвиль.

Гостья лишь скептически качнула головой:

– К чему эти глупости? Я и так могу определить, кто передо мной.

– Моё имя – Анастасия Николаевна. Вы, господа французы, дабы не ломать себе язык, можете называть меня просто Настаси.

Трое путников вежливо представились в ответ.

– Итак, – она деловито нагнулась к столику, – отныне вашим непосредственным начальником становится командир московской контрреволюционной группы полковник Смоленцев. С сегодняшнего дня вы поступаете в его распоряжение. Штаб-квартира монархистов часто меняется, посему вам самим её не найти. Поэтому, как приедете на вокзал, садитесь на извозчика, одетого в пальто из бобрика с суконным башлыком. Он отвезёт вас в квартиру к полковнику Смоленцеву. Далее вы будете выполнять его приказы. Что же касается банды «Серые», которую вы ищете, то у меня есть определённые сведения. Вчера утром троих членов этой группировки видели у Хитровского рынка. Оттуда они проследовали по Петропавловскому, где смешались с толпой. След, увы, утерян. Однако, если позволите, советую вам начинать именно с Хитровки. Вот, собственно, и всё. Остальное вы узнаете от полковника. А мне, как это ни печально, уже пора идти.

Анастасия встала и неспешно двинулась к двери. Мортен и Банвиль, поражённые её стремительностью, словно приросли к креслам. А Дариор, повинуясь внезапному импульсу, неожиданно спросил:

– Мы с вами ещё встретимся? – и тут же осёкся: уж больно глупо прозвучал его вопрос.

Однако агент не рассмеялась, а лишь задумчиво улыбнулась и склонила голову набок.

– Возможно, я загляну к вам в Москве. А сейчас – прощайте. И с наступающим вас!

Она отвернулась и бесшумно скрылась за дверью. В купе снова воцарилась тишина.

– Что это было? – прохрипел Банвиль внезапно осипшим голосом. Его лицо теперь напоминало сатирическую карикатуру из малотиражного журнала – до того оно исказилось от изумления.

Дариор, всё ещё ошарашенно глядя на дверь, точно так же сипло ответил:

– Анастасия Николаевна – госпи..контрреволюционер, агент Михаила Мещанова в Москве. И ещё она женщина. Как-то так.

В этот миг из забвения очнулся Мортен. Его взгляд был удивлён и растерян. Встряхнув шевелюрой, комиссар воскликнул:

– Но он не говорил, что это будет девушка!

Дариор ещё не вышел из оцепенения и потому ответил коротко:

– Я же говорю: конспираторы! Что с них взять?

Вскоре за окном снова зашевелились люди, послышался протяжный свист – и поезд нехотя тронулся. Вокруг вновь понеслись вереницы ледяных елей, заснеженных полей и замороженных рек. Однако трое путников в роскошном купе не спешили глядеть на это волшебное зрелище. Корзина с выпечкой так и осталась под столом, а незакрытая дверь продолжала слегка качаться в такт тяжёлым колёсам.

Трое путешественников так и не сдвинулись со своих мест – на лице каждого появилось задумчивое выражение. Дариор, разумеется, тоже, как мог, обмозговывал случившееся. Нет, ничего особенного, в общем-то, не случилось, и исход поездки от этого никак не зависел. Однако подобного историк никак не ожидал. Думал, что придёт какой-нибудь кислый скучный человек, а тут… Судя по всему, Банвиль и Мортен размышляли примерно о том же. Комиссар туманно глядел в одну точку, обхватив плечи руками, а лейтенант машинально поправлял и без того идеальные воротнички и манжеты. Так продолжалось не более получаса.

Первым мыслительный запас кончился у комиссара, и он, рассеянно сославшись на мигрень, улёгся спать.

– Разбудите перед полуночью, – попросил он и в тот же миг крепко заснул.

Банвиль же, наоборот, не пожелал оставаться в купе, а решил развеяться. Дариор знал, что лейтенант, в отличие от комиссара, вполне себя контролирует, и потому без опасений отпустил его в вагон-ресторан. Теперь Дариор остался наедине со своими мыслями и храпящим Мортеном.

Поезд шел к Москве, время шло к Новому году. Но Дариору было не до праздника и даже не до ночной визитёрши. Внезапно для самого себя он начал мыслить совершенно о другом. О книге. О средневековой рукописи, которая стала почвой душевных мук Парижского Демона. Признаться, историк часто вспоминал о ней. Рукопись и вправду была странная. Если говорить кратко, то в ней рассказывалось о приключениях молодого французского рыцаря в юношестве и в более зрелом возрасте. Она делилась на две части. Первая представляла собой этакую средневековую одиссею, а вторая имела более герметичный склад. Обе части произвели весьма скандальную сенсацию и, надо сказать, не беспочвенно. Полкниги велось тягучее повествование весьма приемлемым для того тёмного времени языком, но вот вторая половина рукописи выходила за грани общественных представлений. Эта средневековая история не только повергла в трепет и возмущение большинство мировых учёных, но и ощутимо пошатнула устои вековой истории. Многие специалисты сочли эту рукопись весьма некачественной подделкой, и лишь некоторые осознавали её подлинность. Дело в том, что вторая половина книги была написана абсолютно современным языком. Лишь изредка меж строк попадались смехотворные редкие вставки, словно автор время от времени вспоминал, что ведёт речь о средневековье. Создавалось впечатление, будто первая часть книги изготовлена действительно в XIV веке, а вторая – в наше время. На первый взгляд – полный абсурд! Быть может, как раз эта несуразная загадочность и привлекла воспалённое внимание парижского маньяка.