Освободившись от тряпки и первого шока, Людмила начала орать благим матом, что не сразу насторожило соседей, поскольку буйные гулянки в ее доме проходили регулярно. К счастью, дальнобойщик Валера, живший за стенкой и мечтавший выспаться после смены, был разбужен криками и отправился «набить морду Людке и ее хахалям». Вскоре он обнаружил потерпевшую – утратившую половину волос и со сломанной рукой. Вызванная полицейская бригада зафиксировала следы борьбы (разбитый стакан) и в качестве главной улики – тряпку, изгрызенную Людкиными зубами. Как выяснилось позже, тряпка принадлежала самой Людмиле, а следов преступника, ломающего руки и вырывающего волосы – увы! – не оказалось. Допросили последнего Людмилиного ухажера, который клялся и божился, что в тот вечер ничего плохого не делал, а, как порядочный человек, валялся дома в стельку пьяный. Впрочем, на него никто и не думал. Все сошлись во мнении, что бандит – человек не местный, залетный, к тому же, как сказала Людмила, «е..ный антилигент». Зачем надо было интеллигентному преступнику уродовать Людмилу – было непонятно, но полиция обещала во всем разобраться, с чем и уехала. Естественно, обещание выполнено не было.

Несчастной наложили гипс и целый месяц она мучилась, не в силах открыть бутылку самостоятельно. В связи с этим и пить стала меньше, и гостей в доме поубавилось. Изуродованную голову свою покрывала платком. Волосы, правда, скоро отросли и инцидент потихоньку забылся.

Но Маривана к сведению приняла: дверь чужим не отворять, все время бдеть. Просила племянника нанять ей охранника, круглосуточного, чтоб возле порога дежурил, а то вон чего на свете делается: на беззащитных женщин нападают! Племянник, черствая натура, сказал, что ей и сиделки достаточно. Какая сиделка, завопила Маривана, мне мужик нужен, здоровый, с пистолетом! А то случится, как с Людкой! А он нахально рассмеялся и сказал, что если тетя не будет пить столько, сколько Людка, то с ней точно ничего плохого не случится. Хам. Наглая, беспардонная нынешняя молодежь!

На первом этаже старинного здания было душно и сыро. Федор Иванович в который раз поразился тому, что даже при небольшом количестве посетителей в подобных местах общая нервозность и озабоченность достигает предельной концентрации. Он занял очередь за бабушкой, которая стояла за другой бабушкой, похожей на предыдущую как две капли воды, как будто они были однояйцевыми близнецами. Первая бабушка сразу предупредила Федора Ивановича, что за ней занимала еще одна, но отошла и скоро придет; тем не менее появился дедушка, который пришел вместо бабушки, потому что та стояла в очереди на почте. Потом бабушки и вновь пришедший дедушка стали обсуждать преимущества оплаты коммунальных услуг на почте, так как в сберкассе теперь берут большую комиссию, а на почте берут меньше, поэтому на почте очереди такие, что ужас просто! На этом месте Федор Иванович отвлекся и начал изучать стены.

Окошко паспортного стола было зажато в узком полутемном коридоре между несгораемым шкафом и плакатом «При пожаре звонить 01». С плаката на Федора Ивановича взирал устрашающего вида пожарник в каске и при полном полагающемся обмундировании; в руках его красовался жирный, напоминающий дохлого удава шланг, обращенный зевом к зрителю. Судя по сурово сжатым губам бойца с огнем и по струйке воды, стекающей из жерла его орудия, ни у кого не оставалось сомнений в железной решимости пожарника немедленно замочить каждого, кто неосторожно обращается со спичками или с бытовыми электроприборами. Снизу красовалась надпись: «Опасно при пожаре прятаться под кроватью и в шкафу!» То есть выходило, что спрятавшиеся от огня под столом или, скажем, за диваном, имели намного больше шансов уцелеть.

Федор Иванович полюбовался этим шедевром, отметил несоответствие количества пальцев на руках персонажа – на левой их почему-то было шесть, и по старой привычке прочитал фразы на плакате наоборот. Получилось следующее: «10 ьтиновз еражоп ирп» и «уфакш в и юьтаворк доп ясьтатярп еражоп ирп онсапо». Из результатов этого лингвистического упражнения порадовал только «еражоп». Тем временем бабушки и дедушка получили вожделенные выписки из домовой книги, необходимые для подтверждения льгот, и очистили, наконец, проход к окошку. Федор Иванович заглянул, заранее смущаясь от необычности собственной просьбы и нащупывая в кармане приготовленную шоколадку.

Паспортистка, мрачная дама средних лет, из числа женщин с обидно неудавшейся судьбой, даже не подняла на него глаз. Шоколадка тут не прокатит, мгновенно решил сменить тактику Федор Иванович. Будем пытаться разжалобить. Но и это не помогло. Заискивающий тон и все включенное обаяние разбились о сухой и бесстрастный тон хорошо знающего инструкцию работника: не положено, таких справок не даем, обращайтесь в другие организации и т.д.

Но Федору Ивановичу было ОЧЕНЬ нужно. Он так и сказал ей, этой бездушной костлявой мумии. Истукану этому, крокодилу в розовой кофточке. И использовал свой последний резерв – рассказ о потерянной любви, наспех выдуманный по дороге сюда. Не зря выдумывал – пригодилось.

– Милая девушка, понимаете, человек, которого я ищу, для меня очень дорог. Мы потеряли друг друга много лет назад, и только теперь я понимаю, какую ошибку совершил. Может быть, еще не поздно? Вдруг она тоже помнит меня? Тогда еще возможно все изменить…

Ни один мускул не дрогнул на каменном лице, но взгляд (наконец-то она соизволила посмотреть!) – взгляд потеплел. Понятно, слюнявые мыльные оперы смотрят даже такие крокодилы. Теперь и шоколадка пригодится.

– Не знаю.., – мумия, не привыкшая к состраданию, раздумывала в нерешительности. – Вообще-то, у нас такой информации нет… Попробуйте зайти к Валерию Павловичу… возможно, в его архивах…

– Вы мне очень, очень помогли, – проникновенно проговорил Федор Иванович, засовывая в окошко «Альпен Голд» с фундуком, – а где мне найти Валерия Павловича?

– По коридору направо, – отрезала паспортистка, с грохотом захлопывая окошко и едва не прищемив Федору Ивановичу голову.

«Может, она орехи не любит? Или у нее челюсть вставная?» – пронеслось в голове, но уже через несколько секунд он стоял перед дверью с потертой кожаной обивкой и приклеенным к ней канцелярским скотчем листком, на котором было напечатано: «Нач. пасп. стола В.П. Сатана». «Вот, черт! – не к месту подумал Федор Иванович. – Ну что ж, поглядим, что за Сатана».

Но Сатаны на месте не оказалось. У него был обед. Пока он насыщался, Федор Иванович еще раз внимательным образом изучил строгого пожарника, ознакомился с образцом оформления заявления на получение регистрации от имени Иванова Ивана Ивановича, перемерил коридор шагами в длину и ширину и немного погулял в близлежащем дворике, держа заветную обшарпанную дверь под прицелом. За полтора часа входили и выходили одинаковые бабушки-дедушки, прогромыхала самокатом многодетная мамаша с выводком и сумками, вкатился и застрял внутри одышливый толстяк; но никого похожего ни на Сатану, ни даже на булгаковского Воланда, не наблюдалось.

Наконец Федор Иванович решил вернуться на свой пост под дверью и с удивлением обнаружил, что начальник уже на месте и – неслыханная удача! – в очереди в его кабинет нет ни одного человека. В.П. Сатана оказался тем самым толстяком, которого Федор Иванович ошибочно принял за посетителя паспортного стола. Он был настолько не похож на свою фамилию, что Федор Иванович даже засомневался.

– Вы – Валерий Павлович Сатана? – спросил он, недоверчиво разглядывая сидящего за кипой бумаг человечка: лоснящаяся лысина, подслеповатые глаза за толстыми стеклами немодных очков, обвисшие щеки.

– Ну я – Сатана, – недовольно буркнул начальник, продолжая рыться в бумагах. Видимо, реакция посетителей на его фамилию раздражала его. – И что? А вы-то сами кто?

– Я – Дробязко, Федор Иванович, – представился Федор Иванович, с трудом сдерживая улыбку, до того потешный вид был у копошащегося толстячка.