На этой фразе женщину затрясло сильнее прежнего, она мычала и извивалась, что было сил. В какой-то момент мне показалось, что она хотела прокричать что-то определенное.

— По-моему, ты не понимаешь. — Продолжал он. — В самом начале я говорил тебе об инъекции идеи, которая изменит личность. Этот мир уже мой. С тобой или без тебя, быстро или долго, я займу его полностью, потому что я и есть идея, а она неизлечима.

— А что если я найду вакцину? Антиидею… — Я не отступал, потому что отступать было некуда.

— Я уже сказал, Андрей, сегодня для тебя все закончится. Опусти топор. — Феликс был убедительно настойчив.

Я тщательно анализировал ситуацию и не мог найти исхода, в котором мы с Настей благополучно уезжали вдвоем с этого ненавистного карьера. Тем не менее, я не сдавался и продолжал подвешенный на волоске диалог:

— Я тоже не шутил, когда говорил, что убью ее. Брось пистолет, Феликс, все пистолеты, — я коснулся взглядом капитана, — тогда мы оставим ее и уедем.

— По-твоему, то обстоятельство, что ты держишь мою копию в заложниках, позволяет тебе манипулировать мной? — Видимо, этот вопрос Феликса должен был поставить меня в тупик.

— Да, именно так. — Своим дерзким ответом я решил поставить в тупик его. — Каково это…, знать, что часть тебя вот-вот может погибнуть?

Меж тем, мой пульс снова барабанил подобно пчелиному рою, а пот образовал устойчивую протоку на виске. Что было на уме у Феликса, мне, как всегда, было неведомо. Он тянул с ответом; был ли он озадачен или просто играл на моих нервах, я понять не мог.

— Хочешь знать, каково это? — Его взгляд стал холодным, как сталь, и малейшая моторика отключилась. — Я покажу тебе. — Феликс выстрелил.

Далее все ощущалось словно в мутной воде. В первую секунду, а может быть, прошло целых пять, я посмотрел на машину: стекла были целы, а значит, Настя не пострадала. Затем я прислушался к своему телу, резкой боли я не испытывал, дышал глубоко, с ног не валился, различал образы. И тут я почувствовал сильную тяжесть в руках. Тело женщины потянуло меня вниз. Я отпустил ее и увидел, как она легла навзничь с угасающим взглядом и кровавым пятном на груди.

Шок сковал мне суставы, сознание все больше отключалось от реальности, через обморочную завесу я видел и слышал, как Феликс бежал ко мне. Он схватил мои руки за спиной и опустил меня на колени, его слова как будто доносились издалека:

— Приведи ее!

Я успел увидеть, как тучная фигура капитана скрылась за капотом. И тут меня пробудили Настины крики.

— Не трогай меня, упырь! Чертов оборотень!

Он буквально тащил ее — за шею, за волосы; она кричала и брыкалась, что было сил, разбрасывая песок волочащимися ногами.

— Тащи сюда! — Приказал стрелок. Он склонился надо мной и произнес с мертвецким спокойствием: — Теперь видишь, насколько ты заблуждался? Впрочем, — он снова оживился, выпрямившись в полный рост, — это больше не имеет значения.

Слушая его, я безотрывно смотрел на Настю: она отчаянно пыталась вырваться, пока вдруг не затихла, смиренно опустив взгляд и руки на песок.

— Все, напрыгалась? — С отдышкой произнес капитан. — Успокоилась. Готовьте инъекцию. — Он посмотрел на сообщников, удерживая ее одной рукой.

Настя четко поймала этот момент послабления, она протянула руку к поясу капитана и ловко вытащила пистолет, будто проделывала это уже сотню раз. Стрелок успел навести на них недоуменный взгляд, когда она щелкнула затвором. Капитан опомнился слишком поздно, Настя выстрелила в упор ему в колено, он взвыл от боли и скорчился на земле подобно брошенному на сковородку червяку. От неожиданности, стрелок замешкался. Когда он схватился за пистолет, моя рука была уже на нем.

— Замер! Руки за голову! — Настя держала его на мушке. Ее глаза источали такую неистовую ярость, что я в некоторой степени начал бояться за своего врага.

Феликс напуганно вскинул ладони, показывая, что безоружен. Он покорно замер, словно статуя, я не представлял раньше, что человек может быть настолько неподвижен, даже веки его застыли в страхе нарушить приказ. Ни стрелок, ни двое других не издавали ни звука, и только капитан кричал во всю глотку, брыкаясь и корчась от боли. Я, тем временем, завладел пистолетом и направил на него, как на главного раздражителя.

— Заткнись, не то пристрелю! — Я был полон решимости пустить пулю в каждого из них, и Феликс прочел это в моих глазах. От страха он сжимал зубы и молчал, вопреки невыносимой боли. — С кого начать, гады? — Я наводил оружие на каждого из них по очереди и видел, как вспыхивали их глаза.

— Не стреляй. — Еле слышно вымолвил один из них. Он был настолько напуган, что мне стало по-настоящему жалко его.

— Не стрелять? — Вдруг возмутился я. — Ты сам застрелил своего…, - я не знал, как назвать отношение между ними, поскольку нет подходящего слова в человеческом языке. Тут мое сердце отдалось острой болью, когда я снова взглянул на труп женщины. Мысли никак не складывались в слова, я мог лишь эмоционально молчать, тыкая в Феликса пистолетом.

— Я такой же человек, как ты. — Неуверенно произнес он.

— Ты говоришь, "я". Кого ты имеешь в виду под этим местоимением, вас всех или именно это тело, убившее только что человека? — Я небрежно давил мушкой ему в висок, он силился что-то сказать, но, очевидно, понимал, что практически любое его слово сделает только хуже. — Можешь не отвечать, я уже все понял.

Мое лицо постепенно остывало и сохло, отходя от ярости. Мне больше не хотелось никого убивать, но показывать этого я был не намерен.

— Все к оврагу. — Безэмоционально и оттого более убедительно приказал я.

— Андрей, прошу, не надо. — Так же тихо произнес один из них.

— Берите толстого и тащитесь к оврагу. — Я говорил, не меняя интонации. Трое взяли грузного инспектора под руки, и, вопреки его болезненным стонам, поволокли его, оставляя широкую борозду на песке.

Мы с Настей безотрывно наблюдали за их работой, хладнокровно направляя на них оружие. Я пребывал в необычном шоковом спокойствии; когда вокруг то и дело льется кровь, минуты без насилия становятся безмятежными, и я решил для себя совершенно точно: «больше никто сегодня не пострадает».

— Все лицом вниз, руки за голову. — В приказном тоне продолжал я. Все четверо замерли, упираясь лицами в траву в ожидании экзекуции. Я не думал о том, как выразить свои эмоции и свое состояние, я лишь сделал глубокий дрожащий вдох и начал говорить. — Как это, Феликс? Что это значит? Два месяца назад ты рассказывал мне свой план преображения мира, говорил о сострадании, о том, что люди будут жить, как братья, под твоим началом. А теперь ты…, - пытаясь завершить предложение, я ощутил, как мои нервы приблизились к точке срыва, в горле защемило, и на глазах начали наворачиваться слезы, — ты убил эту женщину. Она ведь была твоей копией, как ты мог так хладнокровно… — И снова ступор, снова мой голос подрагивал. Это, черт возьми, не по-мужски, но я ничего не мог поделать. Видимо, я еще не готов был видеть смерть и ходить рядом с ней по тонкой грани. — Я все понял, Феликс, — уже несколько спокойнее продолжил я, — в твоем самокопировании я почему-то представлял тебя сложным коллективным интеллектом. Теперь я вижу, насколько это далеко от истины. Ты не коллективный интеллект, — тут мой тон начал непроизвольно подниматься, — вы все просто толпа особей, которым плевать друг на друга. Вы ничуть не лучше остальных людей, даже хуже, потому что все — копии эгоистичного, запертого в себе социопата. Ты хотел создать вирус — ты его создал. Этот вирус и есть ты, и он погубит человечество, если его не остановить. — Тон моего голоса колебался между спокойным и нервным, почти взрывным, я сам становился похож на ненормального. — Пора начать дезинфекцию. — Я направил ствол на одного из них, надеясь, что он это заметит. Для убедительности, я щелкнул полувзводом.

— Стой! Не надо! — Вдруг сорвался один из них. — У меня жена и трое детей, они не знают, что я обратился. — Он разорялся, раздувая ртом песок, и даже под страхом смерти он выражался почти безэмоционально, просто потому что не умел иначе, но, зная Феликса, я понимал: он был напуган до смерти. Я не говорил ни слова и намеренно давил на него своей невозмутимостью. — Моя дочь ждет ребенка… — Вдогонку прохрипел он.