В тишине и молчании садится на прежнее место.

— Давайте уже продолжим или закончим. Какие еще остались вопросы? — твердо предлагает она, однако задать новый вопрос никто не успевает.

— У меня есть! — опережает полицейского Дана. — Почему именно я вызвала такой ваш интерес? В кафе было много людей, а мы лишь шапочно успели познакомиться.

Она переводит взгляд с одного на другого и обратно.

— Ах, да! — вспоминает и начинает говорить одновременно с Корфом. — Мы из кафе уехали вместе. Но я не знаю, что она делала после того, как мы простились. Я поднялась к себе, приняла душ и легла спать. Одна. Почему вы молчите?

Непривычно чувствуя себя полной идиоткой, Дана вдруг с ужасом понимает, что стоит буквально в полушаге от самой настоящей истерики.

От этой мысли тело прошибает озноб.

— Мы вас внимательно слушаем, — миролюбиво отвечает Роман, но Дане слышится в его голосе издевка.

— Простите, пожалуйста, я плохо расслышала ваша имя, — ее слова звучат нервно, если не сказать зло, и самое ужасное, Дана чувствует себя так, словно, поскользнувшись на льду, летит в неуправляемое путешествие, финал которого не сулит ничего хорошего. Не надо, наверное, сейчас так с ними разговаривать.

— Роман Корф, — представляется Первый, представляет Второго: — Артур Бжезиньский.

— У вас русское имя, — неуправляемо продолжает Дана свой сомнительный полет, — немецкая фамилия, задаете вы вопросы украинке с польским паспортом, жаждущей американского гражданства.

Странно рассмеявшись, Дана резко умолкает, пальцами прикрыв губы, и отрицательно качает головой. Кажется, она не верит в реальность происходящего, в свои собственные слова.

— Жизнь занятная штука, это факт, — неожиданно для Даны Роман реагирует совсем иначе, нежели она успела предположить. — Но мы с вами не закончили разговор о девушке, которая вчера подвозила вас в отель.

— Я понимаю, — глядя в пространство прямо перед собой, бесстрастно произносит Дана, вскидывает на Романа задумчивый взгляд. — Вам не нравятся вопросы, касающиеся русского имени… Вы эмигрант? Должно быть, сложно было попасть в полицию…

Постепенно взгляд Даны становится более сфокусированным, если не сказать — более предметным. Он скользит по лицу мужчины, словно касается его пальцами. Останавливается.

— Простите, — словно приняв его за точку опоры, Дана удерживает взглядом взгляд Корфа. — Я никак не пойму, что со мной. Какое-то… сумасшествие.

Корф едва заметно кивает, даже не головой — движением ресниц.

— Я знаю, что с вами, — негромко отвечает. Его слова слегка пугают Дану, тон, напротив, действует успокоительно.

— Правда? — ее голос по звучанию почти шепот. В ее глазах искра надежды.

— Я ждал подходящего момента, — в его взгляде сомнение.

— Говорите, — твердо произносит Дана.

В повисшем молчании она позволяет себе слабую улыбку.

— Во всяком случае, вы выглядите достаточно разумным и спокойным человеком. Если я впаду в истерику, что вы сделаете?

Прямой взгляд.

Роман улыбается, словно сдается в игре в гляделки.

— Классический вариант — предложу вам стакан воды.

Посмотрев на Романа, на недопитую бутылку воды в своих руках, Дана заражается улыбкой Корфа со своим только акцентом.

— Договорились, — соглашаясь, она вновь поднимает глаза.

Роман несколько секунд глядит, словно удостоверяясь в Даниной готовности.

— Ваше состояние объясняется воздействием запрещенного вещества, добавленного кем-то в сангрию на вечеринке в кафе.

В полном молчании Дана глядит на Романа, словно он вдруг заговорил на марсианском, а она написала в резюме, будто в совершенстве владеет сим языком.

— Проще говоря, вчера с вином вы приняли наркотик, вызывающий галлюцинации, — расшифровка от Корфа чуть более информативна.

Дана хлопает ресницами. Мысленно она пробегает все доступные памяти странности.

— Это многое объясняет, — наконец произносит она. В памяти сумасшедшим извержением конфетти проносятся моменты вчерашнего вечера, отлично отпечатавшиеся в подсознании ощущения, мысли, переживания.

«Ханна?!» — задохнувшись мыслью, Дана задерживает в легких воздух. Шквал эмоций впивается в сознание тучей остро отточенных игл, но самое страшное — это ждущий взгляд мужчины напротив, полицейского, наверняка запоминающего сейчас каждое движение ее ресниц!

— Но я отлично помню все, что было со мной, — себе и полицейскому твердо говорит Дана. — Не совсем привычно воспринималась действительность, это правда, но я отдавала себе отчет во всех своих действиях. Поэтому…

Осененная новой догадкой, Дана поднимает на Корфа округлившиеся глаза.

— То есть, вы хотите сказать, что под воздействием какой-то там наркоты я… — споткнувшись о следующую мысль, Дана поморгала глазами. — Вы сказали, ее убили, но как? Вы исключаете суицид?

— Абсолютно, — утвердительно произносит Роман. — И я лишь сказал, что предположительно вы последняя, кто видел Маризу, поэтому нам с вами нужно максимально точно и полно разобрать события тех последних минут. Как вела себя Мариза, о чем вы говорили — буквально и дословно все.

Глядя, как Дана собирается с мыслями, а это выглядело так, будто каждая мысль имеет физический вес и размер и Дана их в себе перекладывает, Роман вспоминает:

— Как образно выразилась одна из девушек, присутствовавших на вчерашней вашей вечеринке — чем больше совпадений, тем точнее рисуется набросок.

— Ханна? — точно зная ответ, все-таки вопросительно произносит Дана. Роман подтверждает, а позади Даны на спинку дивана бесшумно присаживается невидимая тезка-фантом. Глядя сверху вниз на Дану, ее затылок и плечи, фантомная девушка до ядовитого сладко улыбается.

***

Ханна чувствовала себя отравленной. Не могла понять, последствия ли это встречи с психоделиком, усталость или побочный эффект «раздвоения личности». Иного определения ее шаткое сознание не могло подобрать.

Получив разрешение покинуть дом Роберта, Ханна отказалась от вялого предложения Агнешки все-таки довезти ее до квартиры и даже умудрилась изобразить почти бодрую походку, двинувшись вниз по улице к ближайшей трамвайной остановке, находящейся за углом. Правда эта бодрость в один миг испарилась, едва Ханна скрылась за поворотом. Ощущая себя странной марионеткой, она «большая, невидимая и всесильная» довела «маленькую тряпичную куколку» своего тела до крохотной квартирки в большом старом доме на Маршалковской, где впала в трансовое состояние не сна, но и не бодрствования.

«Может быть, это все еще последствия приема ЛСД? Сколько там его надо-то, господи, и когда эта муть теперь закончится?» — тоскливо ныла тень разума, понимая, что не в силах совладать с удивительно самостоятельной частью сознания. Оно одновременно находилось внутри Ханны и вне. Оно ощущало тяжесть усталого тела, слабость мышц и в то же время наблюдало это тело извне, в отличие от него оставаясь невесомым и полным сил.

Сознание не беспокоила физическая усталость — его переполняли вихри разнонаправленных чувств, рождающихся откуда-то из памяти, из недопережитых обид, неразрешенных задач, отложенных на потом ситуаций. Вихри, закручиваясь плотнее, обретают большую силу, накапливают ее, и на какой-то миг Ханне кажется, что та ее сущность, что является бесплотным проявлением, обретает способность взаимодействия с физическим человеческим миром.

Пережив первый испуг (чему все-таки поспособствовала глубокая медитация), Ханна «вернулась в тело», используя его как якорь, удерживающий искру сознания в бурном потоке памяти.

Отпустив страх, она некоторое время понаблюдала эти вихри, больше не являющиеся ею. Переродившись в волну космического ветра, они теперь просто вьются рядом причудливой лентой, не задевая внутреннего ощущения спокойствия, не тормоша и не разрывая сознание-мир на колючие сквозняки.