— Ты можешь спрашивать, — сказал Ульрих, когда закрыл за ними дверь в помещение с бассейном. Подержал пальцы на ручке чуть дольше положенного, но вскоре решительно отступил и прошел к Берти, застывшему у самого бортика. Взглянул на их отражения в воде. — Все, что захочешь.

Вопросов действительно накопилось много, но один из них волновал больше всего.

— Эта записка, — Берти полез в карман и достал вчетверо сложенный листок, который захватил со стола в последний момент, — с первого курса. Она была от тебя?

Слова чуть поблекли на потрепавшейся бумаге, но Берти повторил бы их и по памяти.

«Я надеюсь, однажды мы оба окажемся достаточно смелы, чтобы быть вместе. То, что ты один, не делает тебя слабее. Но ты не должен справляться со всем этим дерьмом один».

— Да, — сказал Ульрих, присев на корточки и опустив руку в бассейн. Его плечи напряглись, а пальцы дрогнули, пустив рябь по воде. — Я написал ее и сунул тебе в сумку. А потом струсил. Так безбожно струсил, — он тяжело вздохнул, посмотрев сквозь панорамные окна на темный, лишь слегка сбрызнутый сизыми лужицами света от фонарей заснеженный двор. — И трусил до того самого момента, как притворился идиотом в области права, и ты предложил мне… встречаться. Не по-настоящему, но встречаться.

Берти присел рядом.

Стянул носки, закатал джинсы до самых коленей и опустил ноги в теплую воду. Слегка ими поболтал, раздумывая над его словами.

Как ни странно, волнение в груди улеглось, притаилось на время.

— Но ты же не знал, — осторожно сказал Берти, — что я это предложу, — он нервно усмехнулся. — Да я сам не знал, что такое мне в голову взбредет.

Ульрих усмехнулся в ответ с ноткой горечи.

— Не знал, — согласился он глухо. — Но я думал, ты захочешь что-то взамен. Я думал, ты потребуешь от меня перестать тебя изводить издевками. Думал, что это придаст мне смелости сделать хоть что-то. Перестать, блядь, так трястись за репутацию. Что это заставит подойти к тебе и сказать, что ты мне нравишься… Но я этого не умел. Даже в этот месяц все, что я делал, так это покупал тебе шмотки и водил по кафе. Жуткая стыдоба. Ты, наверное, решил, что я чокнутый.

— Почти, — фыркнул Берти.

— Почти? — Ульрих приподнял брови, слегка брызнул на него водой.

Так легко было говорить с ним о накопившемся.

И внутри не зрело обиды.

Быть может, потому что Берти, несмотря ни на что, страх Ульриха понимал.

— Я решил, что ты готовишь меня для «Топ-модели по-американски» или что-то типа того, — закатил глаза Берти, взъерошив рукой выпрямленные уже по сложившейся привычке волосы. Те, правда, за время поездки и от влажности в жарко натопленном помещении с бассейном уже слегка завились на концах. — Или пересмотрел «Мою прекрасную леди».

— Жутко, — заметил Ульрих, поддержав его шутливый тон.

— Еще бы… А как ты играл! Взять того же Каца.

— Ужасно переигрывал, на мой взгляд.

— Но, Уве… Ты же сказал всем, что это была постановка, — напомнил Берти уже серьезнее, болтая ногами в воде. Брызги с тихим шелестом разлетелись по влажному бортику.

— Это и было постановкой, — пожал плечами Ульрих. Он повернул голову, посмотрев Берти в глаза. Свет от фонариков на дне, преломляясь водой, причудливыми бликами играл на его лице. — Пусть все знают правду. Пусть говорят, что хотят. Я… не хочу, чтобы то, что случится после, было игрой на публику.

— То, что случится после? — переспросил Берти, чуть улыбнувшись.

Волнение вернулось, приятной теплой волной прокатившись по телу. Кончики пальцев закололо.

Сердце не подвело ни тогда, поверив в записку, ни теперь.

Но, как то бывает обычно, они с Ульрихом придумали себе слишком много проблем, чтобы свои сердца урезонить.

— Прости меня, Берти. Хотя ты, конечно, не должен меня прощать, — вдруг тихо сказал Ульрих. — За то, что я тебя изводил.

— Не должен, — согласился Берти и смущенно повел плечом. — Но я… уже простил. Я идиот, наверное.

— Ты невозможный. Просто невозможный, — Ульрих усмехнулся, придвинувшись ближе. Накрыл ладонью его ладонь, лежавшую на бортике, и хрипло предложил: — Поцелуемся?

— Надо было без вопроса, — шепнул Берти и потянулся к его губам.

На этот раз поцелуй не был ни коротким, ни неловким.

Он лучше любых слов все расставил по своим местам.

*

Укутанный снегом двор и вязь льда на чугунном заборе поблескивали на солнце, навевая мысли о сказке. Метель закончилась к утру, щедро припорошив украшенную уличную ель и фигурку оленя, которую притащил Магнус, заявив, что без нее вид у двора Ульриха не такой праздничный.

Впрочем, праздника хватало и в доме.

Крытый бассейн Ульриха полнился шумом голосов, плеском воды и смехом — студенческая тусовка накануне Рождества находилась в самом разгаре. Как ни странно, честность сообщения Ульриха в общем чате многих расположила. И все мгновенно для себя решили, что Ульрих и Берти теперь просто хорошие друзья, плевавшие на старые дрязги.

Вечеринкой же предлагалось замять обиды уходящего года.

Даже старший Кёниг, хитро усмехнувшись и отечески потрепав Ульриха по плечу, куда-то уехал, предоставив им полную свободу.

Только и произнес, когда Берти и Ульрих его провожали, понимающим и чуть строгим тоном:

— Предохраняйтесь, когда уединитесь.

— Ты и ему рассказал? — возмутился Берти, стоило старшему Кёнигу закрыть за собой дверь. Уши запылали от стыда. Ладно еще, Ульрих рассказал об их отношениях, причем заранее и очень самонадеянно, маме Берти.

Мама в Ульрихе души не чаяла и предрассудков в принципе не имела.

— Я ему рассказал еще полгода назад, — закатил глаза Ульрих, будто ничего необычного в комментарии отца не нашел. — Он сначала орал, как бешеный, что я больной. Месяц со мной не разговаривал. А потом стал капать на мозг, почему я такая тряпка и не могу прямо тебе признаться.

— Очаровательно, — пробурчал Берти, взяв себе бутылку пива. И поморщился от тянущих ощущений ниже пояса — знал бы отец Ульриха, что его сын подходил к постельному вопросу более чем ответственно. Сначала до смерти замучил Берти уроками поцелуев, прочитал целую лекцию о сексе, а потом со зверским садизмом принялся его к этому сексу готовить.

Теперь, отдыхая на лежаке, Берти вновь вспомнил, как быстро ретировался отец Ульриха, и покраснел.

— Я напишу про вас книгу, — пригрозила Ханна, вырвав его из плена мыслей. Она прилипла носом к панорамному окну и разглядывала оленя, который сверкал матовыми черными глазами из-под шапки снега и тяжелой еловой ветви. — Пособие в назидание потомкам.

— Да? — Берти сел на лежаке и насмешливо на нее глянул. — И как назовешь? «Пятьдесят оттенков тупости»?

— Хорошее предложение, — задумчиво произнесла Ханна, отстранившись от стекла. Закуталась поплотнее в полотенце и посмотрела на барахтавшихся в бассейне Магнуса и Аниту Готлибб. — Я думала о чем-то более поэтичном. К примеру «Непроходимый идиотизм на пути к истинному счастью».

Берти только покачал головой и вновь лег, блаженно зажмурившись.

Ханна присоединилась к ребятам, пытавшимся подключить стереосистему, и на какое-то время Берти оказался предоставлен сам себе.

Правда, уединение продлилось недолго.

— Кучерявая картофелина, — прозвучал отчетливый шепот возле уха, заставив его вздрогнуть. Впрочем, глаз Берти не открыл, когда пробормотал в ответ:

— Это нечестно. Тут жутко влажно, я ничего не могу поделать со своими волосами.

— Ничего и не надо, — Ульрих запустил пальцы в его кудри и легонько помассировал кожу головы. Берти заулыбался, поежившись от приятных ощущений. — Мне они нравятся.

Берти приоткрыл один глаз и обернулся на Ульриха, успев поймать его взгляд — нежный и вместе с тем почти жадный. Дыхание перехватило.

Шварц вновь залюбовался Ульрихом, его правильными чертами лица и длинными темными волосами, откинутыми за плечи. Красивым изгибом улыбчивых губ.

— Думаю, они и без нас хорошо проведут время, — Ульрих кивнул в сторону. Где-то на той стороне бассейна Магнус и Отто в четыре руки пытались опрокинуть визжащую и отбивающуюся Ханну в воду. — Поднимемся ко мне?