– Давай поможем этому парню с дверью, – предложила тетушка. – И спросим у него. Он наверняка знает, где можно приютиться.

Куойл достал из-под сиденья молоток, и они, согнувшись, направились к магазину. Они держали дверь, пока мужчина забивал гвозди.

Он почти не смотрел на них. Размышляет о чем-то, решил Куойл, например о том, не сорвет ли крышу. Но на вопросы отвечал, перекрикивая ветер: мотель «Удовольствие». Шесть миль к востоку. Третий раз за год дверь срывает. Вывеску – впервые. Все утро чувствовал, что будет снег, крикнул он им вслед, когда они уже выезжали на шоссе, и помахал рукой сквозь косо метущую пургу.

Дорога была скользкой, видимость нулевая, дальше фигурки на носу капота ничего видно не было. Все растворялось в снежных вихрях. Стрелка спидометра показывала всего пятнадцать миль, но их все равно заносило и кидало из стороны в сторону. Тетушка переносила свой центр тяжести то к одному, то к другому борту, хваталась рукой за приборную доску, широко растопырив пальцы, – словно это могло помочь держать машину в равновесии.

– Папа, нам бояться? – спросила Саншайн.

– Нет, солнышко. Это – приключение. – Он не хотел, чтобы они выросли робкими. Тетушка прыснула. Куойл посмотрел в зеркало заднего вида, встретился со взглядом желтых глаз Уоррен и подмигнул. Чтобы подбодрить и ее.

Неоновая вывеска «Мотель “Удовольствие”. Бар и ресторан» мигала, когда он заруливал на автомобильную стоянку, маневрируя между грузовиками и легковушками, дальнобойными фурами, лесовозами со сломанными рессорами, полноприводными пикапами, снегоуборочными машинами и мотосанями. Мотель был явно забит до отказа.

– Единственное, что осталось, это номер люкс и апартаменты для новобрачных, – сказал регистратор, протирая воспаленные глаза. – Пурга загнала сюда народ, к тому же сегодня очередные соревнования на вылет по метанию дротиков. Брайан Малруни, премьер-министр, ночевал у нас в прошлом году в этом люксе, когда проезжал через наши края. Номер большой: две кровати и две кушетки, на них спали его телохранители. Сто десять долларов в сутки.

Выхода у них не оставалось. Регистратор вручил Куойлу ключ с цифрой 999 в замысловатой виньетке. Рядом со стойкой регистратора стояла корзина, полная заводных пингвинов, Куойл купил девочкам по одному. Не успели они выйти из вестибюля, как Банни уже отломала у своего крылья. По ковру тянулась мокрая дорожка следов.

Зеркальное окно номера 999 было обращено на шоссе и находилось в десяти футах от него. Пятна света от фар въезжавших на парковку автомобилей плавали по стенам комнаты, как сырые яйца в масле.

Шарообразная ручка на внутренней поверхности двери осталась в руке Куойла, и он тщательно приладил ее обратно. Надо будет взять отвертку у регистратора и закрепить ручку как следует, подумал он. Они осмотрели комнату. Одна из кроватей оказалась круглой тахтой. На ковре виднелись грязные следы от обуви.

– Тут нет платяного шкафа, – заметила тетушка. – Видимо, мистер Малруни спал в костюме.

Душ и туалет теснились в крохотной кабинке. Над умывальником, расположенным рядом с телевизором, имелся только один кран.

На месте другого зияла дыра. Провода от телевизора валялись на полу. Крышка агрегата была расплавлена, как будто на ней жгли костер.

– Ничего страшного, – зевая, сказала тетушка, – это лучше, чем спать в машине. – Она поискала выключатель и повернула его – загорелся слабенький свет, как от тлеющих углей.

Куойл первым пошел мыться. Какая-то линялая вода ударила вбок из треснувшей лейки душа, потекла под дверь и начала впитываться в ковер. Пока холодный кран был открыт, из противопожарного разбрызгивателя капала вода. Все крючки оказались сорванными, поэтому одежду пришлось положить на крышку унитаза, откуда она соскользнула, упала на мокрый пол и осталась лежать в луже. Возле унитаза на цепочке висела Библия с рассыпающимися страницами. Только к вечеру следующего дня Куойл обнаружил, что ходит с прилепленным к спине листком из Книги Левита.

В комнате было жарко.

– Ничего удивительного, – сказала тетушка. – Взгляни на термостат.

Тот был вдавлен одной стороной в стену, словно по нему ударили бейсбольной битой.

Куойл снял телефонную трубку, в ней была мертвая тишина.

– По крайней мере, мы сможем поужинать, – сказала тетушка. – Здесь есть столовая. Скромный ужин, здоровый ночной сон – и мы будем готовы ко всему.

Столовая, набитая людьми, освещалась светом красных ламп, придававшим посетителям такой вид, будто их заживо жарили сидящими на стульях. Кофе показался Куойлу отвратительным, но за соседними столами его пили с улыбками. После часа ожидания еды в компании своих капризных детей и зевающей престарелой тетушки, с коленями, измазанными соусом тартар, Куойлу было не до улыбок. Петал бы уже перевернула стол и ушла. Петал. Она все еще была с ним, как навязчивая песенная фраза, как несколько упрямых стихотворных строчек, затверженных в детстве. Заноза все еще торчала в сердце.

– Спасибо, – пробормотал Куойл официантке, собирая булочкой соус с тарелки. Под блюдцем он оставил двухдолларовую бумажку.

Из-за дверей комнат по обе стороны от них раздавались грохот чего-то падающего и детский плач. От рева снегоуборочных машин сотрясались изображения Иисуса над кроватями. Ветер завывал в плохо подогнанных оконных рамах. Когда Куойл попытался плотно закрыть дверь изнутри, ручка снова осталась у него в ладони, и он услышал звук удара по другую сторону – это вывалилась вторая половина ручки.

– О господи, тут как на войне, – сказала Банни, глядя, как трясется внутренняя стена. Тетушка предположила, что кто-то колотит в нее обеими ногами. Отвернув покрывала, они увидели простыни, видимо, сшитые из обрывков других, разорванных. Уоррен лакала воду из унитаза.

– И все же это чуть лучше, чем спать в машине, – повторила тетушка. – И уж точно гораздо теплей.

– Папа, расскажи нам какую-нибудь историю, – попросила Банни. – Ты уже сто лет не рассказывал нам никаких историй.

Саншайн вскочила на Куойла, схватив его за рубашку, угнездилась у него на коленях и сунула палец в рот, не успев еще прижаться к его груди, чтобы услышать, как обычно, шорох его дыхания, биение сердца и урчание в животе.

– Подождите, подождите, – сказал Куойл. – Сначала – чистить зубы и умываться.

– И прочесть молитву, – добавила тетушка.

– Я не знаю никакой молитвы, – пролепетала Саншайн.

– Ну вот, теперь все в порядке, – сказал Куойл, спустя некоторое время усаживаясь на стул возле кровати. – Дайте подумать. У меня есть история про молотки и дерево.

– Нет, папа! Не надо про молотки и дерево! Расскажи добрую историю.

– О чем? – обреченно спросил Куойл, словно родник его фантазии иссяк.

– Про лося, – сказала Банни. – Про лося и дороги. Длинные дороги.

– И про собаку. Такую, как Уоррен.

– Про добрую собаку, папа. Про серую.

И Куойл начал:

– Жил-был лось, очень бедный, тощий, одинокий лось. Он жил на высоком скалистом холме, где росли только горькие листья и кусты с колючими ветками. В один прекрасный день мимо него проехала красная машина. На заднем сиденье сидела серая цыганская собака с золотой сережкой в ухе.

Ночью Банни проснулась от привидевшегося ей кошмара, она рыдала, а Куойл качал ее на руках, приговаривая: «Это просто дурной сон, детка, просто дурной сон, ничего такого на самом деле нет».

– Это все козни Старой ведьмы, – пробормотала тетушка.

Куойл продолжал качать дочку, потому что Старая ведьма знала, как добраться и до него. Каждый ночной час был, так или иначе, отмечен присутствием Петал.

Из-под кровати, где спала Уоррен, доносились какие-то злобные звуки и пакостный запах.