Серия «XX век / XXI век – The Best»

Annie Proulx THE SHIPPING NEWS

Перевод с английского И. Дорониной

Печатается с разрешения литературных агентств Darhansoff&Verill и Andrew Nurnberg.

© Annie Proulx, 1993

© Перевод. И. Доронина, 2018

© Издание на русском языке AST Publishers, 2019

В работе над «Корабельными новостями» помощь приходила ко мне с самых разных сторон. Я благодарна Национальному благотворительному фонду искусств за финансовую поддержку и Юкросскому фонду в Вайоминге за то, что имела уединенное место для работы. На Ньюфаундленде советы, объяснения и информация, которые я получала от многих людей, помогли мне понять, как жили люди на Скале в старину и какие изменения произошли там в настоящее время. Свойственные ньюфаундлендцам остроумие и вкус к беседе превращали случайные встречи в истинное удовольствие. Особенно благодарна я за доброту и приятную компанию Белле Ходж из бухты Охотника и Гусиного залива, которая из-за меня пострадала от укуса собаки и познакомила меня с деликатесами ньюфаундлендской домашней кухни. Кэролин Лейверс открыла мне глаза на сложности и тяготы жизни ньюфаундлендских женщин, как это сделал и Билл Гоф в своем романе 1984 года «Дом Мод». Служащие Канадской береговой охраны и поисково-спасательной службы, коллеги из газеты «Норзерн пен» в Сент-Энтони, рыбаки и лесорубы, сотрудники местной Метеорологической службы Министерства окружающей среды Канады объясняли мне, как все работает. Точно настроенная антенна Джона Глузмана улавливала названия произведений ньюфаундлендской литературы, которые я иначе могла бы пропустить. Уолтер Панч из библиотеки Массачусетского садоводческого общества прояснил некоторые непонятные факты, касающиеся местной флоры. Спасибо также моим спутникам в путешествии по Атлантической Канаде: Тому Уоткину, который сражался с ветрами, медведями и москитами, и моему сыну Моргану Лангу, с которым мы вместе пережили апрельский шторм, встречи с айсбергами и оленями карибу. Я благодарна за советы и дружбу Аби Томас. Барбара Гроссман, редактор, о каком можно только мечтать, – чистое синее небо посреди густейшего тумана. И, наконец, без вдохновения, вселенного в меня замечательной «Книгой узлов Эшли» (1944) Клиффорда У. Эшли, которую мне посчастливилось найти на дворовой распродаже за четвертак, моя книга осталась бы лишь нитью замысла.

Вот описание нескольких лет из жизни Куойла, родившегося в Бруклине и выросшего среди мешанины унылых городишек в северной части штата.

Детство его прошло в тесноте, напоминающей тесноту пчелиного улья, и в вечных страданиях из-за бурления газов и спазмов в животе; учась в государственном университете, он маскировал свои терзания молчаливыми улыбками, прикрывая подбородок ладонью. Кое-как перевалив со второго на третий десяток, научился скрывать истинные чувства и ни на что не рассчитывать. Ел он жадно, любил свиные ножки и картошку с маслом.

Чем занимался? Был агентом по продаже автоматов, торгующих конфетами, кладовщиком в круглосуточном магазине, третьеразрядным журналистом. В тридцатишестилетнем возрасте, ничего не достигший, исполненный горечи, отвергнутый в любви, Куойл решил уехать на Ньюфаундленд, скалистый остров, породивший его предков, – место, где он никогда не бывал и не собирался побывать.

Там кругом вода. А Куойл воды боялся и не умел плавать. Сколько раз отец отдирал его от себя и бросал в пруды, ручьи, озера, в набегающие волны прибоя! Куойл отлично знал вкус морской соли и водорослей.

Начиная с краха этой ранней попытки сына научиться плавать хотя бы по-собачьи, отец наблюдал множество его других неудач, которые размножались со скоростью болезнетворных бактерий, – словом, сплошные провалы: неспособность научиться сидеть прямо, неумение быстро вставать по утрам, отсутствие внятной жизненной позиции, честолюбия и вообще каких бы то ни было способностей – в сущности, одни неудачи. Самого́ этого сына отец считал собственной неудачей.

На голову выше всех своих сверстников, Куойл двигался неуклюже, был слабохарактерным и знал это.

– Ну, ты и увалень здоровенный, – говорил отец. Сам он, надо сказать, тоже не был пигмеем. А брат Куойла Дик, любимец отца, когда Куойл входил в комнату, притворялся, будто его сейчас вывернет наизнанку, шипел: «Жиртрест! Сопляк! Уродец! Кабан! Тупица! Вонючка! Пердун! Засранец!», и начинал колотить и пинать его, пока Куойл не сворачивался клубком на покрытом линолеумом полу, защищая голову руками и хныча. А виной всему был главный недостаток Куойла – его ненормальная внешность.

Тело – огромная рыхлая глыба. В шесть лет он весил шестьдесят фунтов, а в шестнадцать костяк его был погребен под горой плоти. Голова вытянутая, как дыня креншо, полное отсутствие шеи, рыжеватые волосы торчали дыбом, отклоняясь назад, как иголки у дикобраза. Черты лица стянуты в пучок наподобие пальцев, сложенных для воздушного поцелуя. Глаза – как бесцветная пластмасса. И чудовищный подбородок, напоминающий причудливый утес, выдающийся вперед.

Не иначе этим гигантским подбородком наградил его какой-то аномальный ген, встрепенувшийся в момент его зачатия, как вспыхивает порой одинокая искра на угасшем уже пепелище. Еще в детстве он придумал несколько приемов для отвлечения внимания посторонних: смущенная улыбка, потупленный взор, правая ладонь, взлетающая к лицу, чтобы прикрыть подбородок.

Его самое раннее осознание себя – ощущение отчужденности: там, на переднем плане, была его семья; здесь, на границе видимости, он сам. До четырнадцати лет он лелеял мысль, что попал в чужую семью, что где-то живут его настоящие родственники, везущие на своем горбу подкидыша и мечтающие когда-нибудь найти его, Куойла. Но как-то раз, роясь в коробке с памятными вещицами, он обнаружил фотографию своего отца, вместе с братьями и сестрами стоявшего у корабельного леера. А немного поодаль – девушка, устремившая прищуренный взгляд на море, словно старалась разглядеть там порт назначения, находившийся в тысяче миль к югу. И Куойл узнал себя в их рыжих волосах, форме ног и рук. Вон тот хитроватый на вид человек-гора в севшем свитере, сложивший руки на причинном месте, – его отец. На оборотной стороне снимка было написано синим карандашом: «Отплываем домой, 1946».

В университете он записался на предметы, коих понять был не в состоянии, ходил ссутулившись, ни с кем не разговаривал, а на выходные ездил домой, чтобы получить там очередной разнос. В конце концов он завязал с учебой и стал искать работу – все так же прикрывая подбородок ладонью.

Все было неопределенно в жизни одинокого Куойла. Мысли бурлили у него в голове, как аморфная масса, которую в древности моряки, плававшие в арктических сумерках, называли «легкими моря»: вспучивающаяся в тумане ледяная шуга, в которой жидкое становилось твердым, а твердое – жидким, небо над которой казалось замерзшим, воздух растворялся в воде, а свет и тьма перемешивались.