Настя не отрывала своего поистине детского взгляда от пылающих глаз Киоссе, которые жгли её прямо сейчас. В эту самую секунду сжигали её. Заживо.
Ей не было страшно. Или может быть она просто не показывала виду. Хорошая актриса. Но он знал. Он знал абсолютно всё. Знал, что где-то там, внутри неё, все органы вывернуло от прилива страха. Он видел её насквозь. Он чувствовал. Чувствовал всё, что чувствовала она.
Никита знал каждый вздох, каждое чувство, каждую её реакцию. Так будто она въелась ему под кожу. Так, как будто он дышал ей. Потому что запоминал всё. Всё, что было частью неё. Так, как будто, взял и свихнулся в одночасье. Так, как будто, он знал её вдоль и поперек. Как будто, Настя была его неотъемлемой крупицей.
К черту. Блять, зачем?
Просто возьми и трахни её. Будь настоящим ублюдком. Покажи ей того отморозка, которого она так легко смогла забыть. Заставь её вспомнить. Заставь её почувствовать эту боль. Сломай эту девчонку. Возьми её душу, как и хотел.
ЧТО? НЕ МОЖЕШЬ? НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ? НЕ ХОЧЕШЬ?
Почему, блять, ты ничего не делаешь? Почему? Почему, блять, Киоссе? ПОЧЕМУ?
Ты ведь хотел заполучить её тело, её душу, её всю. Почему ты не трахал её весь месяц? Почему не позволял себе прикасаться к ней? Почему?
Ты ведь конченный ублюдок. Без чувств.
Что тебя останавливало? Что мешает тебе сейчас трахнуть Настю? Жестоко, вдолбиться в её тело и доставить только себе удовольствие?
Что с тобой происходит, блять?
Киоссе яростно начал трясти головой, пытаясь вытряхнуть из своей головы эти чертовы мысли, разъедающие мозг.
— Ты пожалеешь. Ты глубоко пожалеешь.
Кажется, он сорвался.
Рычаг, который останавливал его, дернули. Все изменилось.
Ему плевать. Плевать на неё. Как раньше. Ненавидит. Презирает. Ничего не испытывает к этой девчонке, кроме ненависти и презрения, кроме желания подчинить и сломать.
Это чувство вернулось. И это ему сорвало крышу.
Он не будет останавливать себя. Он просто сделает это. Сделает ей больно. Так, чтобы она дышать перестала.
Комментарий к Twenty seven.
Добралась всё-таки до этой работы.
Рекордные пять страниц текста, чееерт
Руки, мои пальцы начали болеть от бесконечного постукивания по клавиатуре в попытке написать что-нибудь годное, чтобы понравилось. По-моему, ни черта не получилось. Совсем не то. Совсем очередной бред, который стыдно выкладывать.
Может быть, я и писательство - не созданы друг для друга, но мне чертовски нравится писать, до одурения нравится (почти также, как Киоссе нравится издеваться над Настеной) В в своих работах, я зачастую, пытаюсь воплотить саму себя. Или людей, которые мне близки. Образ Насти - является образом моей подруги, которая очень хотела оказаться в главной роли в этом фанфике (она даже хочет, чтобы по нему сняли фильм, хотя чего скрывать, я тоже этого хочу, хааа) И я исполнила то, о чем она меня просила. Ей нравится. Вам нравится. Это самое главное на самом деле. Потому что именно вы дарите мне вдохновение, именно вы заставляете меня писатьписатьписать. Я просто должна довести эту работу до конца. Я обещала своему личному пинку. Я обещала самой себе, что в любом случае закончу его. И я закончу его, честно. Эта первая моя такая масштабная работа. Страниц текста уже перевалило за сто. Первое масштабное макси, на которое я бы не решилась года два назад, наверное. Потому что бы у меня не хватило бы терпения, но я решилась на это. И у меня большие планы на этот фанфик на самом деле. Это довольно долгая история. Долгая, да. Поэтому, готовьтесь.
Следующая глава - скоро.
Люблю:з
========== Twenty eighteen. ==========
POV Автор.
Никита Киоссе совершенно забыл тот день, когда у него съехала крыша, когда он переступил ту дозволенную грань между «настоящим человеком» и «отбитым ублюдком» Второе было более привлекательным в связи с той ситуацией, в которой оказался парень. Ей было тогда одно название - дерьмо. Без преувеличений. Он смог найти выход из этого дерьма - просто забыть, вычеркнуть из памяти, как ненужный хлам. Может быть, чтобы стереть себе память понадобилось стать отморозком. И это помогло. А дальше, когда вроде бы все забылось - пути назад не было. Он стал другим. В корне. Возненавидев свою прошлую жизнь, которая сейчас казалась бессмысленной и ничтожной. Он был слишком слабым, чтобы противостоять эмоциям. А спустя два года его жизнь изменилась так, что от надоедливого прошлого, от которого он пытался скрыться, не осталось ровным счетом ничего. Лишь смутные клочки воспоминаний.
Ненавистные, от которых ему хочется рвать на себе волосы и блевать, надеясь, что вместе с этим дерьмом,он выблюет и все связи с прошлым. С ней. Девочкой,у которой серые глаза и улыбка - солнечная. Девочка - солнышко. Девочка, которая когда-то была для него всем смыслом существования. И всё оборвалось. Она просто ушла. Из жизни. Просто бросила его. Возненавидеть было проще, чем скорбить по своей утрате. И это было правильным решением - по его логике. Ноющая боль под ребрами - сошла на нет. Боль ушла, но тьма овладела его сердцем. Заволокла его в свои руки и бороться с ней у него не было желания.
Тьма вернула ему покой. Убила в нем воспоминания. И этого было достаточно, чтобы полюбить в себе эту черноту души.
Ему так понравилось быть уродом без моральных принципов, что он затолкнул все здравые мысли подальше, чтобы они не смогли направить его на путь истинный. И на какой-то период всё было хорошо. В каком-то смысле. Совесть в нём заткнулась и не высовывалась. До определенного момента. До определенного момента, а потом, когда появилась Настя, она сорвалась с цепей. И всё покатилось к черту. Потому что заткнуть её никак не получалось. Она выгрызала все внутренности, лишала возможности что-либо делать.
Запретила прикасаться к ней. Запретила делать ей больно. За это время, пока Киоссе развлекался, она заметно окрепла и обрушилась на него, разорвала все цепи, сковывающие её это долгое время.
Какой Дьявол заставил его подчиняться голосу совести - непонятно. Хотелось сорваться. И несколько раз он уже был готов к этому, но в мозгу всегда срабатывал переключатель, который удерживал его. Этот переключатель — слово «Нельзя» «Не смей к ней прикасаться, чертов гаденыш».
И это работало. До определенного момента. До того самого момента, пока она не пришла к нему в комнату, не принесла с собой волну своего аромата. Аромата, который исходил прямо от кожи. И всё моментально в его комнате, в его убежище, пропахло этой девчонкой. Воздух был наполнен её запахом. Убивающим. Крышесносящим запахом ванили и клубники. Так пахла только она. И этот запах он ненавидел. Может быть, сильнее чем ненавидел Настю. Дышать ею было - невыносимо. Видеть её было — невыносимо. Не прикасаться к ней было — невыносимо. Он походил на зависимого наркомана, которому нужна была доза. Доза этой малышки, но… Всегда есть это треклятое «но», которое мешает ему жить. И когда Анастасия пришла к нему - все его чувства обострились. Животный инстинкт стал в разы сильнее. Адреналин зашкалил в груди. Она была слишком близко к нему. Непростительно близко. Вот тут то совесть по-настоящему испугалась. Потому что желание разорвать её на мелкие кусочки стремительно подскочило до точки пика. И удержать его от срыва оказалось слишком трудно. Она отчаянно орала в нём:
«Не смей к ней прикасаться».
«Не трогай девочку, ублюдок».
Но переключатель заклинило. Он не сработал.
***
Кожа под его пальцами невероятно теплая. Не привычная для него. Скорее даже раздражающая ещё больше. Он начисто забыл, что такое человеческое тепло, исходящее от кожи. Это означало, что человек жив. Вряд ли можно было считать Никиту Киоссе живым человеком. Он скорее мертв, чем жив. Тьма внутри него жрет парня. Беспощадно. Только он этого старается не замечать.
Его пальцы, намертво вцепившейся в шею девчонки - ледяные, напряженные. Это идет прямо от сердца. Ледяное. Замершее. Покрытое толстой коркой льда. Иногда кареглазому в действительности кажется, что его просто нет . Там, где оно должно находится - глубокая черная дыра. Но все время ему приходится опровергать собственные мысли. Когда он злится - адреналин переполняет его существо, заставляя его сердце грохотать в ушах, подтверждая тот факт, что сердце все-таки в нём есть. Хоть какое-то, но есть. Пускай оно давно ничего не чувствует, но оно есть. Оно бьётся внутри него. При каждом выплеске адреналина в кровь, Никита чувствует его бешеный стук у себя в груди. Но даже с сердцем - он мертвый.
