Сутки, предоставленные мне законом, были уже на исходе, когда я отправился к майору Антонову с готовым постановлением.

— А я как раз собирался посылать за вами, — он смотрел на меня непривычно строго. — Ну, что там?

Квашин нажаловался?…

Нет, просто начальника беспокоило дело Смагина. Приходила со слезами его мать, были звонки из дирекции комбината.

Майор внимательно выслушал мой краткий доклад. Я изложил основные факты в свою версию случившегося.

— Что ж, звучит вполне убедительно. Он сознался?

— Вчера — нет. Сегодня еще не допрашивал.

— Почему?

— Хочу сразу предъявить ему все улики. Они неопровержимы, под их тяжестью он сознается. — И добавил, секунду помедлив под его жестким взглядом. — Я так думаю.

— Ага! — майор удовлетворенно кивнул и подписал постановление.

Но справиться со Смагиным оказалось мне не под силу. Я зачитывал из дела уличающие его места. Он подтверждал: все так. Да, выходил, да, курил несколько раз. Да, и Зое говорил: «Я ему покажу!» Все верно. Но с машиной ничего не сделал. Даже близко к ней не подходил. Не хотите верить — не верьте, только напрасно.

Наконец, я предъявил главный козырь — напильник.

— Узнаешь?

Он взял напильник в руки, рассмотрел.

— Мой. Где нашли?

— Там, куда ты выбросил.

Опять ощетинился:

— Никуда я не выбрасывал! Он просто пропал. — Покусал губы, спросил: — Вы правда думаете, я виноват? Или по долгу службы!

— Интересный вопрос!… Ладно, отвечу: да, думаю.

И произнес перед ним целую речь:

— Я знаю, ты не хотел смерти Васина. Ты считал, на машине поедет Олеша. Больше того, я даже верю, что и Олешу ты не думал убивать. Просто, в запале решил отомстить за Зою, и не задумывался о последствиях.

Андрей все порывался что-то сказать, даже вскинул руку.

— Погоди! Спросил, так слушай… Да, Олеша еще тот тип, это я тоже знаю. И если бы ты вместо того, чтобы устраивать самосуд, обратился бы… ну, хоть ко мне, его бы так проучили — век не забыл бы! Но ты решил расправиться с ним сам и вот ты преступник… Погоди, я еще не кончил! И дело это непоправимо: отпирайся не отпирайся, все равно придется отвечать. Одно я тебе советую: признайся! Не потому, что мне нужно. Я могу передать дело в суд и без признания. Просто, тебе самому будет лучше. Ты еще несовершеннолетний, суд примет во внимание раскаяние. Мотивы ясны, непреднамеренность тоже, строго не накажут. Может быть, даже сидеть не придется. Исполнится восемнадцать, и пошлют сразу на фронт. Когда тебе призываться?

— Весной.

Опустил голову, задумался. Над тем, что услышал от меня? Тогда нужно помочь ему преодолеть недоверие, страх.

— Я теперь говорю с тобой не как работник милиции — просто, как человек с человеком… Веришь мне?

Андрей не ответил. С ним произошла какая-то перемена. Он нервно провел рукой по стриженным волосам, напрягся весь. Но в глаза мне смотрел открыто, чуть сощурившись.

— Товарищ лейтенант! — Следовало поправить его, напомнить, что он должен называть меня гражданином, так положено, но у меня не повернулся язык. — Товарищ лейтенант, вот если бы вас обвинили в каком-нибудь преступлении, а вы знаете, что не виноваты, даже вот на столечко не виноваты, как бы вы поступили? Сознались бы, чтобы суд принял во внимание ваше раскаяние?

— Если не виноват? — переспросил я. — Конечно, не сознался бы. Пусть там что — хоть вышка. Но только, если не виноват.

— Видите! — он откинулся на спинку стула: напряжение исчезло, на смену ему пришла успокоенность, наигранная или естественная — не понять. — Я тоже не сознаюсь. Что бы мне ни говорили! И вы, и другие.

Ну вот… А я-то рассчитывал, что Смагин отойдет, размякнет и не станет больше так нелепо упорствовать.

Все улики против него, все настолько очевидно, а он — нет! Знай твердил свое: невиновен, невиновен…

Что ж, тем хуже для него. Отчаянное мальчишеское упрямство если и подействует на суд, то лишь в совсем обратном направлении.

Я больше не стал уговаривать и убеждать. Дал Смагину подписать постановление о предъявлении обвинения. Он колебался:

— А не будет считаться, что я сам признался, если подпишу?

— Не будет, не бойся. Просто юридическая формальность. Чтобы знал, в чем тебя обвиняют.

— Ладно. Я вам верю.

И макнул перо в чернильницу.

А у меня вдруг снова шевельнулось сомнение. Ну, может, может ли этот парнишка взять и послать на смерть человека?

А, разозлился я сам на себя, может — не может, плюнет-поцелует… Нечего гадать на ромашке, только факты, факты!

— Готово? — Мой голос прозвучал без нужды резко.

Он, озадаченный таким тоном, взглянул удивленно:

— Да…

Сразу же, словно ждали за дверью, когда он подпишет, в кабинетик вошло двое начальников: майор Антонов и капитан Квашин. Вот теперь Квашин доложил обо мне — точно! Это было нетрудно прочитать на его сияющем лице.

Я встал. Смагин тоже.

— Как тут у вас? — спросил Антонов.

— Заканчиваем, товарищ майор.

— Сознался?

— Нет.

— Почему? — он бросил на Андрея косой недовольный взгляд.

— Потому что не в чем, — с вызовом ответил тот.

— Молчать! — крикнул, выслуживаясь перед начальством, капитан Квашин.

Смагин окинул его презрительным взглядом:

— Как же я могу молчать, когда спрашивают?

Квашин топнул ногой:

— Еще поговори, поговори у меня, бандит!

У Смагина раздулись крылья тонкого носа.

— А вы на меня не топайте!

— Что-о?

Квашин, теряя самообладание, сжал кулаки.

— Товарищ капитан…

Спокойный холодный голос майора Антонова сразу привел Квашина в чувство. Он поправил дрожащей рукой свои купеческие кудряшки:

— Извиняюсь, товарищ начальник. И так нервоз, а тут еще провоцируют всякие гады.

— …Попрошу вас, сходите в мой кабинет, позвоните в горотдел майору Никандрову. Спросите, не будет ли он возражать, если завтра на совещание вместо меня пойдете вы.

— Слушаюсь!

Квашин радостно зарысил в коридор. Он, в противоположность Антонову, обожал всякие совещания и заседания, особенно в горотделе. И делать ничего не надо, и у высокого начальства на виду.

Дело Смагина, сложенное в подобие папки из нескольких склеенных газет, лежало передо мной на столе. Майор Антонов взял его, полистал.

— Вам прочитали заключение экспертизы, что шланг был кем-то поврежден? — обратился он к Смагину.

— Прочитали. Но это не я повредил, не я!

— Кто же тогда?

Андрей наморщил гладкий коричневый, еще не утративший летнего загара лоб.

— Не знаю, товарищ майор, просто не знаю. Я уже и так думал, и эдак… Не знаю!

— Олеша враждует еще с кем-нибудь в гараже?

Андрей чуть помешкал.

— Ну, как?… Просто не любят его, и все. Вот там, где он живет, на Зареченской, там многие на него зуб имеют.

— Как бы они к вам в гараж попали?

Пожал молча плечами.

— Значит, в гараже только у вас одного были с ним счеты?

Вздохнул, посмотрел на потолок, словно надеялся там найти ответ. Снова вздохнул, так ничего и не сказав.

— Послушайте, Смагин, — сказал Антонов, — мы люди опытные, профессионалы, ошибаемся редко. По материалам дела получается, что либо вы сами устроили эту штуку с зисом, либо кто-то сознательно работал под вас. Третьего не дано. Так вот, мог вам кто-нибудь устроить такое по дружбе?

И поскольку Смагин все молчал, повернулся ко мне:

— Как насчет Олеши?

— Сомневаюсь, — я покачал головой, — не сообразить ему.

— Тупая скотина! — бросил вдруг Андрей со внезапно прорвавшейся злобой.

Антонову не понравилось. У него шевельнулись скулы, он кольнул Андрея взглядом, коротким резким движением отодвинул дело:

— Что ж, заканчивайте, товарищ лейтенант! Завтра, самое крайнее послезавтра, передадим в прокуратуру.

И вышел, так ничего не сказав про мой сегодняшний с Квашиным веселый разговор.

Уходя на перерыв, я сделал приличный крюк и заскочил на работу к Арвиду. Его отделение находилось в самом центре города, напротив двухзального кинотеатра «Товарищ». Здесь показывали новую английскую кинокомедию «Джорж из Динки-джаза», и к кассам, осажденным в основном школьниками, не было никакого подступа. А что будет позднее, часов в девять или в десять вечера, когда сюда хлынет после смены рабочий народ?