У Арвида кабинет не в пример моему — целый зал с двумя большими окнами и паркетным полом. Правда, сразу же утешил я себя, он здесь не один, а вместе со старшим оперуполномоченным. Никакой тебе самостоятельности, каждый твой шаг контролируется и опекается. Нет уж, лучше моя келья!

Арвида не было в комнате, но его длинная кавалерийская шинель с разрезом чуть ли не до пояса, аккуратно разглаженная, висела на гвозде возле шкафа. На столе, сложенные рядышком в строгом порядке, так что виднелись номера всех страниц, лежали бумаги, исписанные знакомым угловатым почерком Арвида, схема, тщательно вычерченная синим и красным карандашами на обороте обоев. «Красным крестиком отмечен гвоздь, на котором была закреплена веревка, синей линией — положение трупа», — прочитал я обстоятельное пояснение.

Рядом со схемой — паспорт на имя Климова Тихона Васильевича, с фотокарточкой немолодого бритоголового дяденьки с испуганными глазами. Эх, Тихон Васильевич, Тихон Васильевич, что же не пожилось вам на белом свете? Теперь вот возись начинающий оперативник с протоколами и схемами.

Вошел Арвид, удивился:

— Сюда же не пускают!

— Подумаешь, непреодолимый барьер! Служебное удостоверение плюс язык… Слушай, пошли «Джоржа» смотреть. Через пятнадцать минут начало сеанса. Говорят — умрешь!

Арвид покачал головой:

— Работы… — показал движением руки: — по самое горло.

— После кино доделаешь — куда торопиться?

— Нет. Сейчас. Надо еще раз осмотреть место происшествия. — Он взял со стола схему, сложил аккуратно, бумаги убрал в ящик.

— Ребята на фронте гибнут — считается в порядке вещей. А тут столько мороки с каким-то самоубийцей! — Я с досадой стукнул рукавицей по подоконнику. — Ну кто виноват, что ему жить надоело! Или что-нибудь с ним не так?

— Нет, все в порядке. Только повесился не очень удобно.

— Нужны ему еще были удобства!

Арвид надел шинель:

— Есть интерес — едем со мной.

Не очень хотелось: вместо веселой кинокартины любоваться намыленной веревкой или там ржавым крюком. И потом, что у меня — своих дел мало?

Но я все же поехал. И не только из чувства товарищества. Еще надеялся, ну пусть не этот сеанс, так другой, а все равно Арвида на «Джоржа» вытащу.

Самоубийца Климов жил в таком же бараке, как и мы с Арвидом, только оштукатуренном снаружи, и не на первом, а на втором этаже. Комната в два раза меньше нашей — самодельная дощатая, оклеенная газетами перегородка шла точно через середину комнаты и делила пополам и без того небольшое окно.

— Один жил? — спросил я.

— Здесь — да. А там… — Арвид тихонько пристукнул по хлипкой перегородке ладонью, и она вся задрожала. — Там, за стенкой, его дочка с мужем и ребенком.

— И прямо при них? Они что-нибудь слышали?

— Не было никого. Уезжали на лесозаготовки. А сынишка у знакомых… Теперь самое главное. — Арвид подошел к противоположной, капитальной стене, возле которой стояла длинная, узкая железная кровать с вмятыми, давно потерявшими всякий блеск никелированными шарами на углах. — Допустим, тебе жить надоело…

— Вот уж нет! — сразу отозвался я. Мало мне Юрочкиных экспериментов, теперь и Арвид туда же!

— И ты решил уйти на тот свет… — невозмутимо продолжал он.

— Добровольно — никогда! Только в приказном порядке.

Он гнул свое:

— Куда бы ты пристроил веревку?

— Вопросик!… Сейчас произведем рекогносцировку.

Тусклая лампочка под засиженным мухами оранжевым, с бахромой, абажуром едва освещала стену. Я подошел ближе, рассмотрел подробно.

— Вот, к крюку на той балке. Слона выдержит! Влезть на стул, потом спрыгнуть. Со всеми удобствами.

— Ага, видишь! — Арвид не принимал моего шутливого тона, в его голосе звучала озабоченность. — А он не так. Он почему-то вот сюда.

— Да? — я с брезгливым любопытством осмотрел довольно крепкий, загнутый кверху гвоздь, примерно в метре от пола. — Что ж, можно и на нем.

— Острой нужды не было.

— М-да, крюк тот поудобнее… А что если он про крюк и не знал ничего? Старик все-таки, зрение слабое.

— Живет здесь двенадцать лет — и не знал?

— Все это чепуха на постном масле — твои подсчеты и расчеты. Самоубийцы — они те же психи, и мерить их на наш с тобой среднечеловеческий аршин нельзя. Вот у нас в Себеже в доме один сосед жил, жуткий пьяница, — вспомнил я, — так тот и вовсе умудрился на спинке кровати. И знаешь почему? Тебе ни за что не дотумкаться. Одна бабка возьми и сболтни при нем, что тем, кто преставляется в первый день пасхи, боженька отпускает все грехи. Вот он и решил. Прямо в рай без пересадки…

Арвид задумался.

— Между прочим, Климов тоже пьян был. Экспертиза нашла алкоголь…

— Тогда все правильно и нечего голову ломать!… Ну, как насчет «Джоржа»? Еще успеем на следующий сеанс, если по-быстрому.

Но сагитировать Арвида так и не удалось. Он вернулся в свой кабинет дочерчивать схему.

Пришлось и мне отправиться к себе в отделение. Шел и злился на несговорчивость Арвида, на зря потраченное время, на несостоявшееся кино…

А утром чуть не проспал на работу. Спасибо Кимке — он опять ночевал у Тиуновых и, собираясь в школу, поднял в комнате возню в поисках всегда исчезающих некстати тетрадок и учебников.

Дорога в столовую, из столовой в отделение — и все с моими максимальными тремя километрами в час. В итоге я попал на работу тютелька в тютельку, хотя весь взмок под своей пудовой шинелью.

Фрол Моисеевич уже ошалело носился по коридору, как кошка, потерявшая котят.

— Где вы шляетесь, где вы все шляетесь?

Я демонстративно посмотрел на свои часы:

— Десять ноль-ноль.

— А вы что-работаете от и до? Прихожу, понимаешь, Клепикова нет, Гвоздева нет, никого нет, а он ноль-ноль! Черт знает! Безобразие!…

Под такой аккомпанемент я вошел к себе, разделся.

— Что стоите? Что стоите? — не унимался Фрол Моисеевич.

Ну и прорвало его сегодня, моего начальничка! Как лопнувшую водопроводную трубу.

— Сейчас сяду, — заверил я его.

— А-а-а… — Он раскипятился, даже лысина побагровела, а я не понимал почему.

В итоге выяснилось, что меня вызывает начальник отделения.

— Так бы сразу и сказали, чем сотрясать воздух без толку.

— А-а-а…

После такого яростного шквала обычные спокойствие и вежливость майора Антонова казались неестественными.

— Здравствуйте, Виктор Николаевич. Садитесь, пожалуйста.

Я присел на кончик стула, насторожился. В кабинете был еще один, чужой.

— Познакомьтесь, товарищи. Наш новый оперуполномоченный, лейтенант Клепиков.

— Евгений Ильич Арсеньев.

Слегка привстав из кресла возле стола начальника, поклонился в мою сторону седоволосый мужчина, громоздкий, крепкий, в шубе с блестящим коричневым воротником, подбитой изнутри лисьим мехом.

— Евгений Ильич — защитник Андрея Смагина, — пояснил майор Антонов, взял у себя со стола бумагу и передал мне. — Вот его полномочия.

— Очень приятно. — Я решил, что из вежливости следует хоть что-то сказать.

— Не знаю, не знаю, насколько приятно, — адвокат коротко хохотнул и устроился удобнее в кресле, положив ногу на ногу; старые стоптанные валенки никак не вязались с богатой шубой. — У некоторых ваших коллег совершенно обратное мнение.

Ах, вот как вы, адвокат Арсеньев, отвечаете на мою джентльменскую учтивость! Ну хорошо же!

— Просто у меня еще нет их опыта общения с адвокатами.

Он опять хохотнул, дружелюбно поглядывая на меня небольшими проницательными глазами:

— Будет опыт, будет — уж это я могу обещать.

Нет, шуба была богатой, когда-то была, в давно прошедшие времена. Черный материал во многих местах лоснится, а на борту даже продран. Обтрепавшиеся рукава внизу, на сгибах, прихвачены нитками, не очень умело, по-мужски. На рыжей лисе с изнанки шубы большие сероватые проплешины, словно ее долго и упорно шпарили кипятком.

Майор Антонов сказал улыбаясь:

— Я бы на вашем месте, Евгений Ильич, несколько иначе разговаривал бы с товарищем Клепиковым, во всяком случае, не запугивал бы. Все-таки человек, от которого зависит выполнить или не выполнить вашу просьбу.