Этот прорыв фон Виттерсгейму обошелся потерей несколько тысяч солдат и тридцати танков. Их уничтожили точными выстрелами бойцы 1077-го зенитного артиллерийского полка.

Контратаки Красной Армии по находившемуся в узком мешке 14-му корпусу постоянно продолжались. И он в ходе боев был отброшен несколько дальше от тракторного завода, да в целом в этот день продвижение 6-й армии к Волге замедлилось.

Во второй половине дня 23 августа в безоблачном небе появились эскадрильи люфтваффе. Вначале на город были сброшены осколочные бомбы для поражения живой силы, затем настала очередь зажигалок. В Сталинграде один за одним стали возникать пожары, и вскоре город превратился в один пылающий огромный факел, горела даже Волга от разлитого после взрыва на нефтебазе топлива. Следом в пылающий город полетели тонные фугасы, превращавшие здания в груды щебня.

Волнами, одна за другой, заходили бомбардировщики на город, сбрасывая свой смертоносный груз. Немецкие экипажи выполняли по несколько вылетов в этот день. Бомбардировщики приземлялись и тут же вновь заправлялись бензином, к ним подвешивались бомбы, а экипажи получали новые цели в городе.

– Шнайдер, теперь задание для вашего экипажа. На этот раз вы бомбите химзавод, расположенный в так называемой «теннисной ракетке», – передавая тому полетный лист боевого задания, приказал майор Эрнст Кюхл, командир 2-й группы 55-й бомбардировочной эскадры под названием «Гриф», пилоту «Хейнкеля 111». – Твой штурман, обер-фельдфебель Кляйн, получил все расчетные данные и фото цели. Летите в составе звена, то есть тройкой. Шнайдер, ты ведущий и взлетаешь сразу за мной, держишь минимальное расстояние между нашими самолетами. Внимание, – майор обратился ко всем экипажам, – как и в предыдущие вылеты, полная осмотрительность, чтобы исключить столкновение бортов в воздухе. Так как одновременно над Сталинградом и на подходе к нему с разных направлений в воздухе будет находиться более сотни самолетов не только нашей 55-й эскадры, но и других соединений 8-й воздушной армии. Все экипажи будут работать строго по своим целям. Поэтому четко выдерживать высоту эшелонов, в ваших полетных заданиях она указана. Советских истребителей и на этот раз, видимо, не будет. Работает по нам только зенитная артиллерия, да и то, по данным штаба, 6-й армии большая ее часть направлена на передовую для борьбы с танками генерала Виттерсгейма, – подытожил Кюхл. В эскадре, ввиду его возраста, а ему было уже за полсотни лет с гаком, его уважительно называли «дедушка Эрнст – пятьдесят пять из пятьдесят пятой».

– Фридрих, – обратился Шнайдер к своему штурману, – что за необычное такое обозначение цели?

– Сталинградская внутренняя железная дорога окружает этот завод наподобие теннисной ракетки, вот от этого и такое название нашего объекта, – ответил тот. – Да ты сам, Курт, посмотри на аэрофотоснимке, что нам выдали.

– На самом деле, этой железнодорожной веткой хоть в теннис играй, так что нам особенно не придется напрягаться в поиске этой цели, – подытожил Шнайдер, – пошли к самолету, остальной экипаж уже возле него.

– Герр обер-фельдфебель, «птичка» готова к полету, заправка полная, как говорится, по горлышко. Бомбы подвешены, – доложил старший техник. – Это ваш уже четвертый боевой вылет за сегодняшний день, «птичке» пора и отдохнуть, да и вам тоже, но все же удачи! – пожелал он.

– По правде говоря – подержал разговор Шнайдер,– конечно, устали, но хорошо, что русских истребителей не видно и лишь изредка работают их зенитки. Мы за сегодняшний день практически полностью разбомбили весь Сталинград. Этим вылетом, можно сказать, поставим точку в виде большой вороники на месте завода. Русские надолго запомнят 23 августа – практически вся, бомбардировочная авиация рейха участвует в этой масштабной операции по уничтожению упорно не сдающегося города. Экипаж, по местам, – приказал Шнайдер и, отдав честь технику, первым из экипажа через нижний люк полез в фюзеляж и прошел в кабину. Сел в кресло, натянул на себя подвесную систему парашюта. Защелкнул и зафиксировал металлические концы лямок в его замке, а затем проделал такую же операцию с привязными ремнями.

Пока он с ними возился, на свое место, расположенное немного впереди и справа от командирского кресла, протиснулся штурман, который быстро надел парашют и, повернувшись к Шнайдеру, подмигнув тому, весело сказал:

– Герр обер-фельдфебель, разрешите не пристегиваться к креслу. Уже вечер, воздух спокойный, болтанки не будет, да и, к тому же, через сорок минут надо будет ложиться на пол кабины к бомбоприцелу.

Шнайдер в знак согласия кивнул головой и весело добавил:

– Разрешаю, герр фельдфебель.

Затем надел шлемофон, подключил его разъем к бортовой сети и, связавшись поочередно с остальными членами экипажа – бортмехаником и двумя стрелками, верхним и нижним, убедился в их готовности к вылету.

Обер-фельдфебель вначале запустил левый мотор, а потом, когда тот устойчиво заработал, занялся правым. Прогрев их до нужной температуры, показал механикам на земле, рукой чтобы те убрали стояночные тормозные колодки из-под колес. Получив в ответ сигнал, что их уже нет, порулил на взлетную полосу и пристроился в хвост к готовившемуся взлететь «бомберу» штабной эскадрильи, который пилотировал Кюхл. И когда майор пошел на взлет, обер-фельдфебель подождал, чтобы пыль хоть немного осела, двинул сектора газа вперед, двигатели вышли на взлетный режим, и Шнайдер прокричал:

– Абфарен!²

Несмотря на то, что моторы ревели на максимальных оборотах, «сто одиннадцатый» вяло набирал скорость. Что, впрочем, было и неудивительно. Шнайдер в этот полет приказал подвесить две бомбы по тонне и еще две по двести пятьдесят килограммов, плюс полная заправка составляла предельную нагрузку, которую мог поднять «Хейнкель 111».

И все же земля с каждым мгновением все быстрее и быстрее убегала под самолет, амортизационные стойки шасси перестали стучать, когда колеса попадали на неровности летного поля.

– Курт, – прокричал штурман, – скорость отрыва сто семьдесят!

– Фридрих, мы перегружены, поэтому подниму от земли птичку на большей скорости.

– Сто девяносто, – вновь прокричал штурман.

Шнайдер кивнул головой, слегка потянул штурвал на себя, и «Хейнкель» медленно, нехотя оторвался от земли и перешел в плавный набор высоты.

То заглядывая в лист боевого задания, то осматривая через остекления кабины воздушное пространство вокруг самолета, штурман стал выдавать команды пилоту.

– Курт, сбор всей эскадры над Морозовской, то есть над нашей базой. На построение всего «крыла» уйдет минут тридцать, как раз к этому времени займем высоту полета пять тысяч метров. И затем плотным строем летим на Сталинград, над ним рассредоточимся и каждая группа будет работать по своим целям.

– Понял, – ответил Шнайдер.

– Штурман, уже четыре тысячи, когда ложимся на маршрут?

– Не волнуйся, командир, по моим расчетам, сейчас майор возьмет направление на Сталинград, и, конечно, мы. За нами наше звено, соответственно все эскадры лягут на нужный курс. Да, как я и говорил, Курт, «дедушка Эрнст» взял направление на Сталинград. Загорелась сигнальная лампа на курсовом автомате компаса как подтверждение, что мы летим строго к цели. – И продолжил: – Впечатляющее зрелище – полсотни бомбардировщиков в плотном строю!

– Да, если русские истребители сунутся к нам, представляю, каким огневым шквалом встретят их наши бортстрелки. Безнадежное занятие атаковать такую армаду, – поддержал штурмана Шнайдер. А затем продолжил: – Фридрих, да их за целый сегодняшний день никто из нашей эскадры их не видел. Но смотри, на горизонте появился весь в дыму Сталинград. Давай, штурман, ложись на нижнюю бронеплиту и настраивай автомат бомбового прицела.

– Есть, герр обер-фельдфебель, – весело отозвался тот, устроившись лежа поудобнее в передней части кабины, прильнул к бомбовому автоматическому прицелу и стал колдовать с ним вводя все нужные параметры полета для точного сброса бомб.