За несколько дней до заключительных учений на полигоне Либберозен, наш комдив приболел. Где-то просквозило, прохватило и нашего командира качественно загнуло.

– Товарищ подполковник, – обратился он к командиру полка, – разрешите мне. Тут недалеко, в местном госпитале немного подлечиться, так чтоб к учениям я выздоровел…

– Да, конечно… Давайте лечитесь. Только сделаем следующим образом. Я даю вам свой УАЗик, полкового комсомольца капитана Гранкина старшим машины и езжайте. Через четыре дня капитан Гранкин приедет за вами. А так спокойно лечитесь… Вы нам тут нужны здоровым…

…Начальник госпиталя майор Семёнов стоял у окна кабинета, курил и грустно смотрел в окно. Было о чём погрустить. Два года в Германии. Думал здесь выбиться повыше и в место получше, а всё как-то не получается. Жене, в отличие от него, после Забайкалья всё здесь нравиться.

– Дура… Не понимает, что можно и лучше… Вот как вырваться из этого круга? Как…? – И тут он может быть впервые подумал о «паровозе». Если нет «блата» – нужен «паровоз». Только вот где его взять, в этой немецкой глуши…?

И тут он наблюдает подъезжающий новенький УАЗик и останавливается у центрального входа небольшого госпитального здания. Открывается передняя дверца и оттуда выскакивает подтянутый и молодцеватый капитан, с перекинутым через руку, аккуратно сложенным плащом с подполковничьими погонами, почтительно открыл заднюю дверь автомобиля и уважительно помог выбраться оттуда солидному подполковнику.

– Ух ты… Капитан адъютант… Ух ты… вот он мой «паровоз», – непонятно с чего решил начальник госпиталя и уже летел на выход.

– Начальник госпиталя, майор Семёнов. – Браво представился майор, косясь на капитана, вытянувшегося в струнку рядом с чемоданчиком в руках, – разрешите узнать цель прибытия…

– Здравствуйте, здравствуйте, товарищ майор, – закряхтел командир дивизиона, окинув начальника госпиталя внимательным взглядом и мгновенно просчитав всё свое поведение, – вот подлечиться приехал, чтоб через несколько дней перед московской комиссией предстать… Как, товарищ Семёнов, вылечите?

– Вылечим, товарищ подполковник, – жизнерадостно заявил майор и осторожно прозондировал почву, – проходите в приёмное отделение и как вас записать?

– Комдив я… Подполковник Хончи, – у майора сладко ухнуло сердце и пока он вёл комдива в приёмное отделение, перед его глазами проскочил целый ряд ярких картинок. Командир дивизии – раз азиат и командир дивизии, значит у него не просто блат, а в его республике близкие родственники в «самом верху» – вылечиваю, выворачиваюсь перед ним наизнанку, но завоёвываю его доверие, а он в благодарность шепнёт моему начальству и через некое время я в крупном госпитале, на тёплом местечке.

А в это время из самой лучшей палаты, с отчаянным визгом маленьких кроватных колёсиков, под непомерное удивления пациента в простеньком чине – «майор», выкатывали кровать. А саму палату быстро приводили в порядок, что подразумевало – появление там цветного телевизора, новых штор, полированного столика с двумя креслами, работающего холодильника с уже охлаждённой водкой из личных запасов начальства. Самое главное и пикантное – жёстко инструктировалась высокая, стройная и сексапильная медсестра – Как быть одета, как себя вести и в конце инструктажа отчаянное обещание.

– Лена… Лена… не подведи меня и я тебя тоже не забуду…

Уже в палате, оглядев все эти блага, командир дивизиона похвалил начальника и тот аж расшаркался перед пациентом. Но потом спохватился и представил медсестру Лену, смотревшую на него жадным взглядом и просчитывающую в уме – Какие выгоды от этого знакомства она могла тоже поиметь? И здесь всё было более примитивно, хотя и ярко.

До вечера подполковника хорошо промяли, провели ряд эффективных медицинских мероприятий, от которых Хончи стало гораздо легче. А вечером в палате нарисовался начальник госпиталя. Выпили, пошла «задушевная» беседа, в которой майор Семёнов, «разливаясь соловьём», прямо и откровенно высказал свою мечту. Командир дивизиона тоже не молчал и вся беседа прошла с его стороны так, где слова – Комдив, московская комиссия, командующий армией и вообще разные другие «приятные» для майора слова, так и сыпались. Но ни разу старый туркмен не прокололся.

Через четыре дня перед госпиталем нарисовался УАЗик, а капитан Гранкин в палате у командира дивизиона. Забрал собранный чемоданчик и пошёл к машине, а начальник госпиталя остался в палате, чтобы выпить «на посошок». За эти четыре дня он сумел «войти в доверие» и сейчас готовился к откровенному разговору и изложению просьбы.

А в коридоре Гранкина перехватила сексапильная медсестра Лена: – Товарищ капитан…… – глубоким, манящим и грудным контральто заворковала и закрутилась около комсомольца полка.

– Товарищ капитан, а в каком городе стоит ваша дивизия?

Гранкин, облизнулся на полуоткрытые прелести медсестры: – Дивизия стоит в Витенберге, а наш полк в Ошаце.

– Какой полк? – Вскинулась Леночка.

– Артиллерийский, мадам… – шарканул Гранкин ногой, прокручивая разные варианты в голове.

– А вы что! Не адъютант подполковника? – Упавшим голосом произнесла медсестра, понимая недалёким женским умом о накрывшихся мечтах.

– Нет, мадам, – продолжал Гранкин, плотоядно пожирая молодую женщину глазами, – я комсомолец полка, а подполковник Хончи – командир дивизиона…

Леночка разочарованно хлопала пушистыми ресницами, вспоминая, все свои усилия и телодвижения, а потом внутренним взором глянув на лопнувшие мечты, звонко и заразительно рассмеялась. На смех выглянул в коридор начальник госпиталя и на его недоумённый взгляд, медсестра ткнула сначала пальцем в Гранкина, а потом в подполковника Хончи, вышедшего в коридор.

– Он – комсомолец полка, а он командир дивизиона… – и опять засмеялась, закинув красивую головку к потолку.

Вот именно этот момент любил красочно описывать капитан Гранкин, когда появлялся благодарный слушатель. Ярко и образно описывал, как от смеха красиво колыхалась грудь Лены и как кисло вытянулось лицо начальника госпиталя…

Я вышел из квартиры через полчаса, напоенный чаем и остановился на оживлённой улице, вдруг осознав, что впервые за три года был предоставлен сам себе – нет личного состава, который надо «пасти», нет командиров, стоявших над тобой и только и думающих – как бы тебя озадачить. Нет занятий, суточных нарядов. Ничего этого нет – и впереди целых два месяца СВОБОДЫ. С хорошими деньгами, настроением и мечтами. Я бездумно посмотрел направо, потом налево и пошёл прямо, через улицу в сторону Брестской крепости.

– А тут, герр официр, кладовая для хранения лимонада и минеральной воды, – Пауль вставил в замочную скважину несколько вычурный ключ, два раза звучно и сочно провернул его и открыл дверь. Небольшое помещение было доверху набито ящиками с тускло отсвечивающими в них бутылками с газировкой. – Тут у нас «Vita Cola», лимонад нескольких видов и минеральная вода. Если не хватит, дня за два скажите – восполним. Вот вам ключ.

Пауль передал мне ключ и, повертев его пальцами, я слегка озадаченно спросил, кивнув головой во внутрь помещения: – А для чего это?

– Как для чего? – Удивился Пауль, – пить…

– Так вот вода… Захотел солдат, подошёл к крану с кружкой, набрал и напился. – Дверь кладовки с напитками выходила в небольшую уютную умывальную комнату на десять кранов, красиво облицованную кафельной плиткой. Директор сельскохозяйственного кооператива «Домниц» Пауль Циммерман сам лично показывал небольшое, уютное общежитие, где мы будем жить последующие три месяца. Мы уже осмотрели светлые и просторные комнаты на два человека с цветным телевизором и отдельным туалетом. Зашли в небольшую столовую, показали мне бытовую комнату и ряд других помещений. Всё это я должен был принять у немца и следить, чтобы мои солдаты не дай бог, за три месяца, не разбабахали всю эту немецкую культуру. И умывальная комната с помещением кладовки были последнее, что осматривали.