— Мне тоже, но… — она потеряла возможность думать, когда он переметнулся с левой груди на правую, проделывая всё то же и ещё не один такой раз. Май напряглась и запрокинула голову на подушку. Что-то внутри до сих пор немного ему сопротивлялось, потихоньку отвечая через измученный голосок Таниямы на языке ведомом только ему. Стон, оборванное дыхание, вовремя сдержанный крик, намеревающийся протестовать любому изменению в заявленном невозможным боссом сценарии — это всё без лишних дум и сомнений предназначалось ему.
Он утопал в искренности её страстной невинной натуры, но ласкал больше с тем, чтобы отвлечь. Оградить от пошлости предстоящих сношений; от уместного, однако невыносимого для взора Май вида на их обнажённые тела, где он избавился от своей последней одежды, воспользовавшись моментом, когда она уже не могла отвечать за свои свои действия.
Солнце медленно двигалось к западу, начиная пробиваться тёплыми лучами в комнату Нару. На закате небесное светило более нежное, словно усталое, не то, что на восходе, где оно пронзает золотыми лучами тьму.
Май в лёгком свете, пробивающимся сквозь бежевую перегородку, увидела Сибую по-иному. Лицо его наконец-то расслабилось, слегка от напряжения раскраснелось, а ведь им ещё предстояло сегодня успеть многое. Она ощутила его пальцы у своего лона и, спрятав от него карие блестящие глаза, предалась мягкости и осторожности его прикосновений.
Она не проронила ни звука, когда он помассировал её влажное естество, мысленно моля лишь о том, чтобы он не смотрел на её изнывающее от странных ощущений лицо. Было приятно, а вместе с тем стыдно. Щёки Май горели, словно она пересидела на солнце. Почти сразу же после этого она заметила, как пальцы Нару покинули её тело, и всё внутри тоскливо сжалось. Мышцы на её животе так же сдавило, напугавшись внезапного давления со стороны мужчины. Он придавил её своим телом и, размазав намочившую его пальцы природную смазку по бедру, подступил.
Танияма заметалась во взгляде, будучи в этот же миг словленной. Губы Нару накрыли её, и жар бесстыдно дерзкого поцелуя притуманил девичий страх.
Он целовал пылко, вынуждал Май сливаться с его губами и языком до постанывания жарко, и вот, когда она очутилась как в полусне, он смог уличить момент, чтобы Танияма не разглядела в его действиях ничего пугающего, и следующий за этим толчок пробудил и окутал её новой убаюкивающей пеленой.
На краткий миг тело девушки обдал холод. Мурашки и давление внизу живота сковали её. Но трясло не её… Нару слегка вошёл в Май, и вот она, его тревога. Он возгорелся, желал её всем своим телом и душой, и если бы не чёртово самообладание, то его бы не сдержали рамки приличий и думы о прекрасном карьерном будущем.
Дыхание Оливера встревожило его грудь. Крепкий мужской торс колыхался не часто, но порывисто, словно он не может перевести дух, чтобы не сделать в порыве движений грубых, сильных… Его борьба с самим собой принесла холод. В комнате загулял ветер.
— Всё в порядке, — Май разглядела тревогу и коснулась его упирающейся в футон руки. — Мне не больно… — она поцеловала его напряжённое запястье, и Нару смог предельно расслабиться, приблизившись тем самым к ней. Он поводил носом по её уху и на выдохе, наконец, прошептал.
— Это только пока… — Танияма услышала слова, предостерегающие её, и следующее его движение убедило её в этом. Она вскрикнула в свою вовремя прилетевшую к лицу ладонь и растопырила глаза. Увидь она свои раскинутые ноги и напряжённые бёдра Нару, то горела бы от стыда вечно.
Сибуя напряг лоб и покачал головой. Его руки вонзились в футон, желая чуть ли не рвать. Уж лучше его, чем доставлять хоть какую-то боль Май, её страстно-восприимчивому телу и не сдающемуся перед лицом бед духу.
Близость естественная во много раз привлекательнее любой безопасной, оттого он винил себя и не торопил Май. И уже вскоре она расслабила бёдра, опустившись ими всецело на простыню. Он ощутил, как внутреннее давление пощадило его напряжённую плоть, не сдержав тихого звука своего голоса. Сделанный выдох вернул его к прежним предпочтениям.
Испытывая удовольствие от наблюдений, он задержал взгляд на влажном, чувственно сокрушающемся из-за порывистого дыхания теле Май, спустился с тем же изучающим её взором до бёдер, где они стали единым целым, и засмотрелся, как вздрагивает низ её живота.
— Нару… — она жалостливо обратилась к нему, и он, скрыв улыбку в добром взгляде, помотал головой.
Неисправима…
— Я здесь, — нежно шепнул он, как бы глупо это ни звучало в такой откровенный момент. Он поцеловал её закрытые веки, погладил лицо и, дождавшись, когда Танияма откроет глаза, обрушил на неё свои любовные поцелуи.
Совсем не странно, что он бывал горд и не в такие моменты, здесь же он был удовлетворён от одного понимания о конце их излюбленных споров и начале чего-то нового, трепетного и, без сомнений, искреннего.
Жаркая влага поцелуя отразилась на самочувствии Май и нескончаемой уверенности Оливера. Он обвёл рукой бедро девушки, и немного его приподняв, начал двигаться уже в настоящем, обещающем удовольствие ритме.
В Май разгорелось очень странное желание страсти. Её смущало давление в твердеющей груди; колкость, с которой приходили ласки Нару; его мелькающее лицо и горячее дыхание, как и нечто давящие, временами похлюпывающее и стягивающее ощущение в глубине её чресел. Но она безмерно была счастлива, что все эти чувства ей помогает разделить именно он, здесь, на пороге уходящего дня, практически в тисках смерти.
Тихо-тихо, оттеняясь сладкими стонами, их тела медленно придавались чувственности. Сибуя переходил от ласк к порывистости. И не одни губы дерзко ловили невесомые поцелуи Май, его бёдра неистово ходили вверх-вниз, заставляя Танияму постанывать, а временами и вскрикивать, непременно успевая рассмотреть оттенки удовольствия на её лице. Вонзаясь пальцами в футон, врезаясь снова и снова в тело Май, он мог бы объять всё: её рассыпавшиеся на подушке каштановые волосы; рдеющие от жара стыда за наслаждение щёки; исчезающие следы на её шее от его поцелуев; блеск влаги на ямочке между упругих грудей; прелесть дрожащего бледноватого живота и даже красоту её длинных, несмотря на её рост, ног. Хрупкость её тела и пылкость, с которой оно отдавалось ему, льстило сильнее, чем если бы она признавала каждый его, несомненно, верный рабочий шаг.
— Нару, пожалуйста, хватит! — в Май проснулась жалость к себе, и Сибуя вернулся из странствия своих упоительных оценивающих привычек. — Я опустошена до беспамятства! — её жалобы скрывали грядущий оргазм, ведь именно он всё это время нарастал внизу её живота, выкручивая сейчас руки и ноги. Её порыв внимал к Нару с той страшной силой отречения, когда она, попрощавшись с собой, поддалась мысленной тьме. Она опустилась на её голову, затмила глаза, словно нынче на землю обрушилась чарующая сила затмения. Её тело прошибло нечто сковывающее, до неимоверного удовольствия потряхивающее, выраженное чёткими толчками её естества, несмотря на то, что она всё ещё могла чувствовать в себе жаркую и упругую плоть Нару.
На удивление чувствительное тело Май подтолкнуло Сибую к ответному удовольствию. Ему пришлось попрощаться с лукавыми уговорами страсти и покинуть тело Таниямы.
— Ах… — встала она аж на лопатки, ощутив долгожданную свободу и томность во всём теле. Их тела разъялись, и Нару, свесив голову, медленно восстанавливал своё сбившееся больше из-за вполне ожидаемого удовольствия дыхание, до сих пор ощущая резкие толчки в своей ладони, источаемые его ещё упругой плотью.
Май пришла в себя первой. К этому времени она вовсю смотрела на прячущегося за чёлкой Сибую, не зная, что делать дальше: взять его за руку и поцеловать или сказать, насколько она счастлива, что он, невзирая на отсутствие подготовки, о коей он пёкся всегда и во всём, пошёл ей навстречу, поддавшись, как и она, силе их чувств.
После того, как им обоим стало ослепительно хорошо, в конце концов их взгляды встретились. Нару смотрел немного безумно, его хладнокровие на время покинуло его, и прийти в себя вмиг, когда под ним до сих пор лежала полностью обнажённая, раскрасневшаяся и источающая настоящий жар Май, он не мог.
