Они немного странные…— посмотрела Май на всё со стороны. — Оба называют маму хозяйкой, должно быть, уважают, но и их отношение друг к другу очень подозрительное… Мари смотрит на него редко, а когда это делает, то будто обвиняет в чём-то… — подумала Танияма, но не успела ничего спросить или сделать. Она так и гладила кошку, угощая её форелью, когда услышала в коридоре чьи-то шаги.

Мичи раздвинула сёдзи и в комнате показалась самая настоящая гейша. Она была в золотисто-жёлтом кимоно с листьями клёна, с веером в руках и очень тихим выражением лица. На вид ей было около сорока лет. О возрасте сказать было сложно, но в том, что это - не актриса, а самая настоящая гейша сомнений не было.

— Госпожа Окада, — обратилась к ней Мари с тревогой в голосе, — что вы здесь делаете? Вы же должны быть с ученицами?

— Я слышала, что у вас гости, — ровно и ласково заговорила она. — Впервые такое… Вот и решила поприветствовать, — поклонилась она и вскоре маленькими шагами прошла на середину комнаты и распахнула свой веер. Он взмахнул в воздух, покружился и вновь оказался в руке гейши.

— Браво! — захлопал Такигава.

— Я пойду, проверю учениц, — сообщила Мари о своих намерениях.

— Не стоит утруждать себя, — вновь ласково сказала гейша. — На улице уже стемнело, думаю, господин Хаяси справится с этим лучше.

— Видимо, мне пора вас покинуть, — поднялся Нао.

Он занервничал… — отметила Май.

— Доброго всем вечера, — поклонился он, но перед уходом вновь обратился к сестре. — Мари, когда вы закончите, проводи, пожалуйста, Май в мой кабинет, я выдам ей лекарство… — та в ответ смолчала. — Мари, — вновь обратился Нао, но уже серьёзно, — пожалуйста…

На этом он покинул своих гостей, оставив даже ужин.

— И остался я один, — широко улыбнулся Такигава, шутя, что на его душу теперь приходится целых четыре женщины.

— Да кому ты нужен, монах неправильный, — самодовольно сказала Аяко, принимая из рук Мичи саке. — Тебя надо за такие мысли на лысо обрить, вот это будет правильно.

— Какая же ты язва, Матсузаки. Я же сказал, что давно спустился с гор, сейчас я басист, а монах — это моё хобби.

— Да, да, так мы тебе и поверили, а потом утром, такие как ты, оставляют записки со словами, что уходят, так как на них лежит обет безбрачия…

— А что с тобой такое часто бывало? А как же чистота жриц мико?

— Как же ты бесишь! — вновь разозлилась Аяко.

— Извините, — заговорила Май, обращаясь к улыбающейся гейше. Она сидела на татами и молча наблюдала за воющими служителями разных храмов, — а можно задать вам вопрос?

— Разумеется…

— Я всегда думала, что гейши носят очень яркий макияж, — вспоминала Май красочные иллюстрации на открытках и детских книжках, — но вы почти не накрашены…

— Настоящей гейше не нужны краски, она подчёркивает свою естественную красоту, — ответила ей женщина, но Май мало чего поняла.

— Яркий макияж носят лишь девушки-майко, — ответила ей Мари. — Ученицы используют яркую косметику, а со временем учатся подчёркивать то, что дала им природа.

— Поняла, Аяко, — шутливо ткнул ей Хосё, — тебе уже пора завязывать накладывать на себя такой слой штукатурки!

— Нет, ну я тебя ей-богу утоплю в каком-нибудь онсэне… — сказала жрица в горячке, бросая кусочки кальмара на разогретые камни. Их нагревали на газу часа два, а сейчас белое мясо кальмара «варилось» на их нещадном жару.

— Госпожа Шайори Окада очень опытная гейша, — представила она их красивую гостью. — Мы приглашаем её ежегодно из Киото для того, чтобы она делилась своим опытом с нашими ученицами.

— Танцы, музыка, чайные церемонии и умение вести беседу — сладко заговорила гейша. — Девушкам, которые готовятся стать жёнами и хранительницами наших традиций, такие знания необходимы. Я их буду обучать двадцать шесть дней…

— Как всё сложно… — закатил глаза Хосё. — У девушек столько обязанностей, не удивительно, что Нао осматривает их ежедневно.

— Порой занятия выматывают, но это полезно для тела и их силы духа, — сказал госпожа Окада и подлила Монаху саке.

— Вот это я понимаю отдых… — расслабился Хосё, а Май заметила не совсем довольный взгляд Мари. Почему-то ей казалось, что её не устраивает именно она, впрочем, сейчас ей хватало и своих проблем, поэтому она вернулась к старой ласковой кошке и своему доварившемуся ужину, который уже успел немного перевариться в кастрюльке на крохотной печке.

VI

После ужина Мари позвала Май за собой и они оставили подвыпивших Матсузаки и Такигаву на милость госпожи Окады.

В коридорах рёкана было почти темно. Несмотря на щедрость к гостям, хозяева экономили на электричестве, всё же освещать такую махину каждую ночь — удовольствие очень дорогое, да и сколько же приходилось платить профессиональной гейше за двадцать шесть дней безотказной работы, если стоимость одного вечера в компании гейши составляла больше 100 000 йен. Многие вещи оставались загадкой, конечно, будь тут Нару, то вывел бы хозяев на чистую воду, но… Но тут была только Май.

Я должна как-то с ней заговорить… — думала Танияма, глядя в спину Мари. Под ногами приятно подминались ковровые дорожки, а с улицы доносились голоса нетронутой человеком природы: пели сверчки, где-то квакали лягушки, а со склонов гор продолжал спускаться туман, он подбирался беззвучно, но деревья и трава в саду как-то беспокойно подпевали ветру — это всего лишь капельки росы делали ветер звонче, но у человека, который привык жить в городе и знает о существовании потустороннего мира не понаслышке эти звуки вызывали приступы лёгкого невроза.

Так, и что ей сказать?.. — продолжала Май сверлить ровную спину Мари, как та сама заговорила, правда, это было не то, чего ждала Танияма сейчас.

— Мы пришли, — остановилась Мари, — подождёшь брата в кабинете, — раздвинула она сёдзи и зажгла настольную лампу.

Обстановка в кабинете отличалась… Здесь уже не было татами, стоял крепкий письменный стол, два стула, кушетка, а рядом с ней лампа на длинной ножке. Поодаль виднелась белая перегородка, за которой находилось ещё две или даже три койки. Настольная лампа освещала лишь половину кабинета, и Май мало чего смогла разглядеть.

— Мари, — задержала она девушку. Сейчас Танияма смога хорошо рассмотреть её белое лицо, чёткие карие глаза и широкие скулы, особенно Май понравится рот. Маленькие, как кукольные губки будто заговаривали её, и мысли не шли. — Мари… я кажется, чем-то обидела тебя, если это так, то прости. Я задавала за ужином много личных вопросов, не стоило этого делать… Но я всегда такая, — улыбнулась она беззаботно. — Мне хочется понять каждого… Я чувствую боль и тревогу людей, — приложила она руку к груди, — это делает меня счастливой и заставляет страдать… Я рада, что могу разделить с ними их чувства, но тревожусь и веду себя глупо, если не понимаю причин…

— Не думаю, что ты можешь понять меня, — сухо ответила Мари. — Мы из разных миров, поэтому доверься Нао и иди спать, ты здесь для того, чтобы отдыхать, а я для того, чтобы работать… Соблюдай эту дистанцию… Хоть брат и разрешил обращаться ко мне по имени, но мне это не нравится, поэтому старайся не обращать на меня внимания, как и на весь персонал рёкана. Для вас, гостей, мы невидимки — вот тот мост, который разделяет гостя и хозяина, — указала девушка, намекая на то, что она будет относиться почтительно и обходительно, но как строгий родитель, а не как подушка, в которую можно поплакаться и уж тем более, которая будет плакать сама.

Да… кажется, снова провалилась… — разочарованно приоткрыла Май рот, почёсывая себя по затылку, когда сёдзи мягко затворились.

Хозяйка рёкана говорила верные вещи, Май самой нужен был отдых, но, по всей видимости, трудоголизм — это не только диагноз, а ещё жутко заразная вещь. Нару заразил им всех, за исключением разве что Монаха, но у него было особое оружие — смех. Ни одна бацилла Сибуи не могла противостоять такому сильному иммунному средству.