Интересно, что он хранит в них?.. — не могла она не подумать. — Нет-нет-нет! — замотала Май головой. — Это не моего ума дело! Но я чувствую, что Барри полон тайн. Как бы об этом спросить?..
— Раньше вы выглядели иначе, — начиная нескладно, она первая завела разговор. Нару ещё осматривался, а хозяин, видя это, относился к этому очень спокойно, будто позволял гостям глотнуть горьковатого настоя его одинокой жизни.
— Была Троя, были троянцы… — улыбнулся он безнадёжно. — Но я рад, что теперь не так, как было прежде. На днях я видел вас, даже позвал, но, кажется, вы не расслышали. Вы знакомы с кем-то, кто живёт в этом доме? Я переехал недавно, поэтому могу всех и не знать, но мужчина, который был с вами, он же тоже работает в Ассоциации?
— Ах, этот день… — у Май пропал всякий дар к речи. Она заметила, стоило упомянуть события того дня, как настроение Нару тут же дурнело. Вот и сейчас, услышав их разговор, Оливер расстегнул пуговицы на своём пиджаке и тучно присел на проваленный красный диван, стоящий напротив старого ещё лампового телевизора.
Он что, мажордомом здесь заделался? Откуда он мог видеть меня и Леннарда, если то было днём?! — она сказала про себя то, что не решилась произнести вслух.
— Да, в соседнем отделе, — понимая, что оставлять вопрос без ответа — моветон, Май поспешила ответить. — Простите, если не расслышала вас. В тот день я очень устала. Мы стали участниками настоящей погони!
— Вот оно что, — Барри присел обратно на своё место и, облокотившись о столешницу, всунул пальцы в волосы. — А я почти свыкся с мыслью, что обознался…
Нару терпел их непринуждённый разговор и не мог выдумать чего-нибудь эдакое: нечто такое, что заденет Май и поставит Барри на место; все их милые разговоры сообщались ему раздражительным карканьем воронов — противно, траурно и беспокойно. Вот он дождался нужной паузы, открыл глаза и приготовился говорить, однако не преуспел, застыв при виде ещё одной памятной вещи — фотографии в рамке. На самом деле по вечерам Барри не смотрел телевизор, он падал на диван (в то самое место, где сейчас сидел Нару), брал в руки рамку с лакированной тумбы, которая стояла рядом, и без конца смотрел на людей, запечатлённых на снимке.
Оливер поднялся и, неся за собой тяжёлое настроение, приблизился к арендатору этой самой квартиры.
— Барри, скажите, кто эти люди? — он положил снимок на стол, поближе к мужчине, снимок, где как на картине запечатлели двоих: женщину и ребёнка. Женщина сидела на стуле с высокой спинкой, а мальчик стоял с правой стороны от неё.
— Моя покойная жена и сын, — ответил он, продолжая печально улыбаться.
Да что на Нару нашло? — поведение Оливера показалось Май грубым. — Как он может приходить в чужую квартиру и трогать не свои вещи? Барри мог бы рассердиться… — ей стало жалко этого мужчину. Он выглядел слабым и одиноким, никто не решался заступиться за него.
— Вы, должно быть, слышали эту историю, когда были в Дэнжи, — сказал он с той же печальной улыбкой, даже не глядя на исследователя или снимок. Он слишком хорошо знал каждый оттенок золото-рыжих волос своей жены, каждый блик, уловленный фотокамерой, радостную улыбку своего девятилетнего сына и его живые блестящие глаза — он их унаследовал от него. — «Красавица и чудовище» — так они окрестили её. Банкир-вампир, который высосал из своей красавицы-жены всё и даже сына отправил на тот свет…
Неужели люди могут быть такими жестокими?.. — у Май в голове не укладывалось, ведь речь шла о взрослых людях, которые ко всему прочему жили в тесной общине, бок о бок друг с другом.
— А ведь я даже не банкир, — усмехнулся он. — Трейдер! Когда-то я работал трейдером в «Стандард Чартерд». И, о Боже, каким я был трейдером… — сказал он случайно, поддавшись былым воспоминаниям. — Но пришлось всё бросить из-за жены. Её здоровье пошатнулось, и мы переехали в деревню. Я не работал почти три года. Всё ухаживал за ней и Дареном, а потом, когда накопления закончились, мистер Хортон пригласил поработать в его пабе. Это стало отдушиной. Дважды в месяц я ездил в Молдон, пополнял запасы и смотрел на «большой» город… Надо признать, я скучал по Лондону, а теперь скучаю по той тихой жизни, которая у нас была в Дэнжи.
— Барри, я хочу, чтобы вы рассказали, что произошло на самом деле, — Нару сделал решительный шаг в сторону, чтобы присесть на свободный стул. Мистер Олдридж с усталостью, вызванной запоздалой любовью, посмотрел на снимок и громко вздохнул.
— Разве вам не надоели все эти истории обо мне и моей семье? Я слышал от пастора Куинси, вы интересовались мной, но если честно, тогда я не захотел говорить с вами. В то время любое общение казалось мне очень болезненным. А ещё я боялся, что мистер Дэвис окажется непередаваемым глупцом или просто ужасным человеком. После смерти Роуз я пришёл к выводу, что хорошим девушкам достаются именно такие люди. Знаете, женщины многое терпят, и чем больше недостатков у мужчины, тем лучше должна быть женщина. Глядя на Май, я подумал, что у вас скверных характер, полнейшая нехватка свободного времени и целая масса других «городских» пороков, о которых вспоминать попросту не было сил.
Услышав наивное признание Барри, Танияма едва не повалилась на табуретку от смеха. В каком-то смысле мистер Олдридж был прав. У Нару ещё тот характер! И маловероятно, что большинство людей, познакомившихся с ним, занесли эту встречу в колонку приятных знакомств.
— Сейчас я думаю, что вы вполне достойный человек. И верите или нет, мне стало легче. Приятно знать, что моя история не повторится, и Май не будет одиноко, — продолжил он говорить.
О «вполне приятном человеке» можно поспорить, — Танияма тихонько посмеивалась. — Я заметила, что он ведёт себя хорошо в двух ситуациях: когда где-то неподалёку родители, видимо, ему не хочется их огорчать, и когда он пьян, но пить он не пьёт, так что мне остаётся уповать на то, что после настоящей свадьбы, ели таковая, конечно, будет, мы будем жить вместе с его родными…
Закончив хихикать, а всё по вине того же леденящего взгляда Нару, Май поддалась вперёд, чтобы удовлетворить своё любопытство. История Дарена и его инфантильной матери Роуз ещё зимой пробудила в ней странные, где-то не совсем достойные чувства.
Её намерение косо уличил Оливер. Он ждал и одновременно не желал этого. Хотелось прогнать её. Напрашивающиеся решение удовлетворяло его, однако оскорбляло Май, поэтому он решил не скрывать правды.
Табуретка, которая стояла недалеко от стола, зашаталась. Танияма упала на неё вся бледная и измученная свежими воспоминаниями.
— Дарен… Так это был ваш сын… — округлив свои немаленькие карие глаза, Май находилась на грани нервного срыва. Именно Дарен пришёл к ней вначале этой недели, желая лишить жизни.
— Где у вас здесь можно налить воды? — Нару, сохраняя спокойствие, обратился к Барри.
— В выдвижном ящике есть стаканы, графин с водой над ними, — хозяин указал на тот самый шкаф, который интересовал Май ранее, и Оливер оказался тем, кто заглянул вовнутрь этой иноземной вещицы.
Танияма приняла стакан с водой, с помощью Нару попила и вскинула на него кричащий единственным вопросом взгляд:
Когда ты понял?
Подумал, что ответ может быть здесь, когда ждал тебя в больнице «Сейнт Томас». Я смотрел на Темзу и каждый раз наполнялся уверенностью… — отвечал он, не открывая печальных синих глаз, чувствуя, каким может быть её вопрос.
Погрузившись в пучину воспоминаний, Барри налил ещё вина и, осушив бокал, забыл об окружающих его людях, точно они превратились в предметы интерьера.
— Барри, на днях мы видели вашего покойного сына, — напомнить о неотвратимой реальности решился Нару. Мужчина поднял пустые глаза от стола. — Я хочу услышать эту историю от вас. Детали помогут мне разобраться в этом деле.
— Вот оно что, — без жеманства сказал он. — Тогда ладно. Я расскажу…
VI
Лето 1996 года. Лондон. Небоскрёб Юстен Тауэр.
— Спасибо! Спасибо! — призывая всех к тишине, из-за стола поднялся жених, держа в руках бокал шампанского. — Мы с вами находимся в одном из самых высоких небоскрёбов Лондона! Знаете, это всё мой отчим, мистер Лонгман! Да-да, этот замечательный человек сделал так, что сегодня вы можете любоваться этим видом из окна… — с высоты тридцати шести этажей панорама на город открывалась волшебной, особенно когда по всему Лондону зажглись огни. — Давайте поблагодарим его! — он зааплодировал, и со стороны расфранченных гостей последовали эти же рукоплескания.
