— Ладно, сразу бы сказал, что боли боишься! — отстала она со своими колкостями, заинтересовавшись тем, что лежало в полукруглых вазах. То были маленькие шоколадки, завёрнутые в золотые упаковки.

— И это, между прочим, тоже! — замахал он рукой. — Но главное — тело!

— Боже, да не трону я тебя изнеженного жизнью! — сказала Аяко устало, сунув в рот разговорившегося Хосё шоколадку.

— Шо это?.. — зажевав сладкое, изрёк он, подразумевая больше: «Для чего это?».

— Ужин! — сказала Матсузаки и, пройдя в комнату, как эти шоколадки сладко-тёплую, упала на широкую кровать. — А теперь рассказывай о своей бывшей. Ты же хотел поговорить. Начинай! Я слушаю.

Посмотрев на эту картину, Монах дважды подумал: а стоит ли подходить?

— Почему это я должен быть первым?! Долг джентльмена — уступать даме. Твоё слово первое.

— Моя история наполнена печалью и трагедией, а твоя наверняка полна нелепости. Начинай или я домой поехала! — пригрозила она и чтобы увидеть в глазах Монаха страх, перевернулась на живот.

М-да, выбора нет. Сам же эту тему завёл, — подумал он и, почесав свой затылок, начал.

— С девушками я обычно знакомлюсь на концертах…

— Этого следовало ожидать, — ухмыльнувшись и перебив, Аяко снова перекатилась на спину и уставилась в потолок.

— Так, не перебивать! — пригрозил ей Монах. — Последнюю звали Бекка. Мы разбежались через неделю после знакомства. Она сама из Мичигана, попала на наш концерт случайно и как-то всё после выступления завертелось.

— Дальше можешь не продолжать, — Матсузаки ударила рукой по покрывалу, требуя остановить эту заезженную, банальную пластинку. — Она приехала на каникулы к друзьям по переписке. От души нагулялась и вот оставила тебя с разбитым сердцем доживать свои дни.

— С сердцем ты приукрасила. Она сразу обрисовала ситуацию, и я согласился. В любом случае все отношения идут именно к этому. Стоит девушке узнать, чем я увлекаюсь помимо музыки, то сразу возникает череда вопросов, где всё заканчивается расспросами о женитьбе. Вы, женщины, существа на редкость практичные. Не даёте и на день забыть тот факт, что на мне лежит обет безбрачия.

— Духи говорят о том, что мы с тобой идеальная пара, — заулыбалась она, продолжая шутить. — Я практичностью не отличаюсь, поэтому раз уж решил приударить, то закатай рукава повыше. Мне нужен комфорт, где бы мы ни оказались.

Об этом могла бы и не напоминать… — не считая это таким большим плюсом, какой раздула Аяко, он подумал и присел рядом, на край кровати.

— А что ты? Когда в последний раз встречалась с мужчиной? — спросив, он пристально посмотрел на неё сверху вниз.

— Месяца три назад был один заурядный наследничек какой-то там больницы, — начала рассказывать она, закрывая тут же глаза. Смотреть в глаза Хосё или в потолок стало неприятно. — Родители не сдаются, полагая, что я выйду замуж за такого рода мужчину. К счастью или сожалению, но все они сбегают, когда узнают о моей работе…

Месяца три, а я вот пять месяцев ни на кого глаза не мог положить, правда, тут вмешались её родители… — он мог бы и рассерчать, однако осадил себя сразу же, когда посмотрел на жрицу. Пусть она говорила, что это может быть к счастью, но ей было обидно. Всем этим богатым мужчинам требовалась жена, стоящая подле них, выходящая в свет или способная породить наследника, то есть при стечении всех удачных и неудачных обстоятельств их интересовала женщина-вещь, а она, как натура в душе тонкая и чувствительная, всегда являлась женщиной-личностью.

— Дело никуда не продвинулось. Три свидания. Два из которых – совместный ужин, а на третьем разбежались. Вот и все отношения с бывшими, — добавила она и приподнялась, опираясь на локти. Она молчаливо смотрела на дверь ванной комнаты, позабыв о сидящем рядом мужчине.

Её личная драма породила в нём нежность. Стоило ей задуматься, и он воспользовался моментом.

Наклонившись к её светлому, как пахнущая жасмином пудра лицу, Такигава поцеловал её щёку, напоминающую в этот момент плод персикового дерева.

— Что это? Невинный поцелуй в щёку? — дотронувшись до своего лица, Аяко почувствовала жар в ладони. Щёки горели, а от осознания этого факта продолжали наливаться яркой краской. На лице Такигавы она заметила едва заметную нежную улыбку. Он смотрел, наслаждался её проявившейся слабостью. Совсем скоро он прошёлся согнутым указательным пальцем вдоль линии скул и убрал волосы от лица жрицы. Как персик! Кожа мягкая, из-за невидимых для глаза волосков бархатистая, сияющая молодым, практически никем не признанным румянцем.

Матсузаки не скрыла участившегося пульса, дыхания. Это волновало его.

Доверившись опыту, он не видел возможным тянуть время, поэтому придвинулся и просунул руки к ней под кофту, расстегнул бюстгальтер и медленно снял вместе с другой верхней одеждой.

Красивые очертания её тела и раньше приковывали его взгляд, вот он увидел их без обёртки, в том натуральном состоянии, при котором её гранатовые соски в тёплом свете торшера отбрасывали еле заметную тень.

Аяко не сводила с него глаз. Её возбуждали его мерные, уверенные в себе движения. Тело не лгало. Соски набухали, а там, где ещё мешалась одежда, постукивало и вибрировало. Стоит ему коснуться и можно начинать издавать томные звуки.

Монах неторопливо запрокинул ей руки и уложил на украшенную ямочками от позвоночника спину. Упругая, ставшая немного приплюснутой грудь вновь колыхнулась. Растянувшись на кровати, Аяко боялась, что от её замечательного бюста останутся одни торчащие соски. Оттого её дыхание то и дело прерывалось. Она набирала в грудную клетку много-много воздуха, а потом сама же задыхалась, передавая телу пульсацию в виде неловких сокращений диафрагмы. Такигава уже не мог ей улыбнуться. Он серьёзно подошёл к делу. Чтобы это показать, он опустил ладони на её живот. Протащил снизу вверх, пока соски не оказались у него между пальцев.

Матсузаки отвечая его движениям, приподнялась на лопатках. Её голова запрокинулась. Длинная шея на секунду отвлекла его взор. Тихие стоны казались ему настоящим мурлыканьем; её тело по гибкости напомнило тончайшие изгибы кошек.

Послушав её и ощутив весь жар своей мужской силы, он приподнялся ещё чуть-чуть вверх по её телу и сжал пальцы. Аяко ответила незамедлительно. Её тело прогнулось и как кол замерло, пальцы на ногах принялись скрючиваться. Это одновременное тепло, трение и сосредоточение истомы в центре грудной клетки. Он замечательный. Красивый, ухоженный, популярный. Все его качества перемешались в её голове. И вот, рассудительность окончательно поддалась силе рассеивания.

Наклонившись над ней, Такигава надавил на её грудь языком, пошевелил им и тут же затерев свой сок пальцами, отстранил руки.

Она громко застонала, прикусила губу и упала обратно на лопатки. Руки, запрокинутые за голову, устали истязать простыню. Они подоспели к облепившей бёдра юбке, чтобы пылкость щекочущего под трусиками томления, сильнее вонзилась в её полыхающее разожжённой статью тело.

— Позволь это мне, — сказал он осторожно, отстранив её руки без последующего разрешения.

Аяко не возражала. Лёжа на кровати, зная, что их разделяют сантиметры, она задыхалась от подступившей пылкости.

— Не стесняйся, — простонала она в полубреде. — Тебе понадобится время, чтобы смутить меня! — предупредила она, заполучив в объятия рук его взъерошенную голову. Таскать его за волосы казалось особенным удовольствием. В тот момент, когда его руки заскользили в сторону юбки, рот аккуратно помещал в себя её грудь, посасывая и прикусывая соски, она пропускала его локоны сквозь пальцы, зажимала и потихоньку потягивала. Он пользовался этой игрой. Стоило ей потянуть, как он зажимал её набухший сосок зубами и наслаждался стонами, которые вырывались из её приоткрытого рта. Наконец его руки лишили Аяко всей оставшейся одежды. Отправив её в забытие, виновницей которого являлась нежность, он по-быстрому обнажился и, точно забыв все прошлые непорочные заигрывания, подтащил её за руки поближе к себе.