— Мне же интересно! — Танияма подала последний возглас, об остальном же позаботился поцелуй.

Счастлив ли он? Какая глупость, конечно, его сердце переполняет тёплое и нежное чувство. Май здесь, рядом, в его объятиях вся трепещет и старается бороться с поглощающим её желанием, выражая это неуверенным упором в его грудь. Не хотела бы она его поцелуев, то не стала бы запрокидывать свою хорошенькую головку, не стала бы ласково отвечать на все его страстные прямые намёки, где её, его язык и губы соприкоснулись, сворачивая ожесточённые споры о чувствах действиями, тем, что, так или иначе, сопровождает, иногда порождает и развивает замкнутый круг любви возвышенной, воспетой, платонической.

VI

— По-моему, этому человеку вовсе претензии высказывать нельзя… — переводя дыхание и всё равно раз от раза задыхаясь, Май лежала поперёк кровати раскинув руки, и смотрела в белый потолок. — Отлюбил, так отлюбил! — она закатила глаза тяжко, словно собралась помирать. Голова кружилась, подташнивало, мышцы из упругого волокна превратились в дряхлую вату ненужную никому. А уж вспоминать то, что она выкрикивала в полубреде, как закусывала простыню или прогибалась в спине, когда он подпирал сзади — этого ей не следовало являть даже в кошмарах, потому как после и без того изнурительного проявления его любви, он без каких-либо колебаний предложил попробовать что-нибудь новенькое. Строго говоря, пробудившийся энтузиазм являлся нарочным. Май своими признаниями и милыми оплошностями так взбудоражила его, что какая-то бесовская часть его натуры хотела увидеть её слёзы и мольбы о прекращении этого обнажённого банкета для двоих. Как и предполагалось, покушение на иную невинность Май вызвало волну ярких, не самых лестных эмоций, но по обоюдному согласию конфликт мирно сошёл на нет, как видно, однако, не без жертв.

— Тебе надо подняться с постели, — Оливер вернулся в комнату с чашкой в руке. Пахло горячим и крепким кофе.

— Блин, и почему тебе хорошо, а я умираю?! Это не справедливо… — раздосадованная и разбитая, она плаксиво завопила.

Нару не стал отвечать на этот вопрос, ему и, правда, было хорошо. Стресс и напряжение, копившиеся месяцами, сгинули, оставив за собой почти незаметную ломоту в мышцах.

— Что это? — она посмотрела на белую чашку и блюдце, которые Оливер поставил на прикроватную тумбу, и умирающе перекатила глаза в его сторону.

— Мои извинения, — он без колебаний отчеканил смысл бодрящего напитка в постель, чем заслужил долгожданные слёзы, не совсем те, коих добивался, во всяком случае, эти являлись слезами полусдерживаемого смеха, которым Май по глупой случайности жадно давилась. Извиняться за своё превосходство — небылица из небылиц! Если, конечно, речь идёт о таком самовлюблённом Нарциссе, как Нару.

11 Хай-стрит, Паб «Шесть колокольчиков»

— Ты прямо как маленький! — косилась Аяко. — Фыркаешь, чего тебе не предложи!

— Но я, правда, не хочу… — Джон чесал затылок, улыбаясь до полного исчезновения глаз.

— Ты чего ему заказала? — Хосё шёпотом спросил, почти упав на плечо жрицы.

— Биттер, — ответила она, не обращая внимания на его близость. Она больше посматривала на стакан, в котором плескалась пинта тёмного пива. Такигава наклонялся к ней вместе с ним, это отчасти отвлекало.

Только попробуй пролить! — улыбалась она с натяжкой, не возражая в остальном.

— А ты искусительница, — продолжал нашёптывать он, притворяясь пьяным. — Биттер — это крепкая и горькая настойка. Захотела испортить Джона?

— Уймись! — она отпихнула его, улыбаясь хитрее прежнего. — Биттер принимают исключительно в оздоровительных целях! Или вы не доверяете мне и моему вкусу?

— А вопрос-то с подвохом! — сказал Монах на свою голову, заслужив тем самым подзатыльник.

— Слюнтяи что ли?! — забранилась она, урвав из-под носа Брауна рюмку алкогольного напитка тёмно-янтарного цвета. — Видите! — Аяко осушила её до дна и ударила донышком о золотистый деревянный стол. Джон порозовел ввиду своей замкнутости.

— А тебе самому-то не любопытно, что Джон скрывает? — Матсузаки последовала примеру Монаха и упала к нему на плечо.

— О, это в корне меняет дело! — осенило его по коварному щелчку красивых женских пальцев. — Я к бармену! — он эксцентрично подлетел со своего места. — Нам три биттера!

Барная стойка располагалась посередине зала, поэтому к ней можно было подойти с любого угла. Тускло, по-домашнему тихо. На золотистых деревянных стенах фотографии, открытки, смешные карикатуры. Вокруг барной стойки треугольные флажки и милая, уже немолодая хозяйка. Под потолком полки с книгами. В зале играли в игры и викторины.

— Так что, выпьешь с нами? — пока Такигава был занят заказом, Аяко томно посмотрела на Джона, решаясь совратить несчастного если не таким, так другим образом. — Можно плодиться и размножаться, а можно пить ароматные настойки с друзьями, — её маленькая ступня выпрыгнула из предварительно расстёгнутого высокого сапога и скользнула по ноге Брауна. Он едва не загремел на пол от перепуга.

— Эй! — крик Монаха испортил жрице всю охоту; она потеряла интерес к проказам, зловеще щурясь на Такигаву. Попахивало неминуемым несчастьем. — Нам предлагают сыграть в игру! — он подбежал с бумажкой и ручкой. — Здесь надо написать количество билетов, которое было продано когда-то из Саусгемптона в Лондон.

— А нам откуда это знать?! — скептически настроившись, Матсузаки откинулась на спинку деревянной лавки.

— Да примерно! — махнул он рукой. — Победитель получит сто фунтов!

— Спроси у Джона! Он самый трезвый! — Аяко обиженно отвернула голову.

— Мне надо выйти… — Браун от внезапного внимания к своей персоне ощутил себя пассажиром на судне; появились признаки морской болезни.

— Здесь же не курят! — Матсузаки агрессивно отреагировала на его пожелание. С чего бы ему плохо себя чувствовать, когда он в такой компании?!

— Я хочу позвонить, — сказал он спокойно, добродушно. — Если мы не нужны Сибуе этим вечером, то я выпью с вами биттера.

Вот на что она эта совесть?! — Аяко отстранённо посмотрела на кончик своего носа, философствуя про себя.

— Так что напишем? — Такигава выпустил Брауна из-за круглого стола и нацелился на Матсузаки.

— Прибавь к сотне нолик! — грубо приказала она, негодуя по поводу провалившегося плана.

— Нолик… — начеркал он на бумажке.

— Закажи мне картошки! — решив, что со стрессом на пустой желудок бороться бесполезно, она нагрузила Монаха.

— Хочешь потолстеть? — подшучивал он, продолжая искать проблемы на свою многострадальную.

— Я знаю хороший способ как этого избежать, — заискивающая улыбка и коварные глазки замотивировали Такигаву в ту же секунду.

— Нам две порции фри! — поднял он указательный палец, не успев даже присесть.

— Оливер, прости, что я тревожу вас, но мы ещё нужны сегодня? — выйдя на улицу, и встав под пропылённой вывеской с золотыми колокольчиками и надписью The six bells, Джон позвонил Дэвису. — Нужны?! — Браун выкатил глаза и обернулся. Оливер говорил о работе, вот только он не знал, что некоторые до утра утратили работоспособность. — Хорошо, мы на одиннадцатой Хай-стрит. Через полчаса… — он взглянул на часы. Времени было около восьми. — Мы подождём. Да… Хорошо…

Интересно, как им об этом сказать?.. — Джон посмотрел через плечо, устало выдыхая через какое-то время. Пар клубился возле его рта, точно он нарушал общественное спокойствие неугодным сигаретным дымом. Температура опустилась до нуля… Должно быть, на дорогах гололёд и неизвестно куда в такой час понесло этого диктатора, профессора Оливера Дэвиса.

VII

— Я не знал, как об этом сказать по телефону… — мялся Джон, сожалея о произошедшем.

Нару с Май подъехали к пабу «Шесть колокольчиков» в девятом часу вечера. На улице их ждал Джон, Аяко и Такигава. Браун не притрагивался к алкоголю, чего нельзя сказать об остальных. Жрица и монах стояли на ногах уверенно, но смердело от них за километр.