Нару оценил её действия, сдерживая, не без напряжения, тот порыв, обещающий ему невероятное наслаждение. И вот его лицо изменилось. Глаза, будто прозрели и, не скрывая, что им движет идея опасная, он начал катать ладонь по бёдрам Май, как по шёлку. Она же, увлечённая своими победами, различила их лишь тогда, когда услышала оглушающий сквозь тишину хлопок. Тело чуть ниже копчика неимоверно зажгло. Раскрыв от испуга глаза и, сделав их соитие до невозможности глубоким, она передёрнулась от подкинувшего её тело стона и застыла, ожидая от Оливера объяснений.
— Ты же хотела попробовать, — улыбнулся он тускло, поглаживая ту часть её попы, куда только что нанёс не сильный, но прижигающий удар. — Должно быть, с первого раза ты не поняла, ещё раз попробуем, — сказал он и, толкнувшись своими бёдрами несколько раз, дабы привести её в движение и заставить снова затрепетать всем своим естеством, хлестнул чуть ярче прежнего.
У Май сердце в груди остановилось. Она не испытала удовольствия или отвращения, больше растерялась. Ей бы полагалось раскричаться, но ощутила она нечто странное. Та плоть, которая и без того ей казалась до раздирающей боли большой, напряглась даже сильнее, чем когда она увеличила свой скачкообразный темп. Тут она поняла, что если это не нравится ей, то это распаляет его пуще всяких лобзаний.
— Хорошо, кажется, это не для тебя, — поводя глазами по ней отчуждённой, хлопать он больше не стал, прибегнув к средству проверенному, пробуждающему нежность — к поцелуям.
И вновь его губы накрыли её, языки жадно переплелись, и сильные толчки начали подкидывать тело Май. Внутри и снаружи тёрло до боли. Грудь, прижатая к его телу, горящая и зудящая, особенно в моменты, когда его губы находили её ноющие соски. В эти секунды она не могла, да и не хотела сдерживать стоны. Жуткие хлопки бёдер и его усилившиеся объятия, с помощью которых он опускал и приподнимал её тело, задавая такт своим скорым движениям.
Чувствуя, что бороться с наслаждением нет никаких сил, что скоро и вовсе станет поздно, он замедлился, дабы вовремя покинуть тело, где его инстинктивные желания находили опору, а обыденные и полночные страхи улетучивались. Май же будто всё поняла, прижалась только сильнее, заставляя и его не сдерживать сдавленных постанывающих звуков.
— Май… — вынося эту пытку благородно, он ещё хоть как-то призвал её проявить благоразумие и переместить центр тяжести.
— Знаю, — она обняла его за шею, нашёптывая: — если посмеешь оттягивать это и дальше, шлёпать буду я.
Шокировав его чем только можно, она немного отпрянула и сама же положила его руку на грудь. Нару внезапно заметил, как блестят её карие глаза, как бьётся её сердце и как точно двигаются бёдра, не дающие ему позабыть о грядущем наслаждении. Но, больше того, его убедила неделанная страсть.
— Оливер… — шептала она, накрывая глаза тяжёлыми веками, не видя, как его колотит от возбуждения, когда таким голосом его имя срывается с её губ, словно капли воды, скатываются с уст обнажённой греческой нимфы, призванной свести его разум с ума.
Май поводила его рукой по своему телу, дала ощутить жар там, где он был превыше всего. Такая горячая грудь и нежная кожа у ореолов, стукающиеся во время этих касаний о пальцы соски; напряжённая шея и слегка высохшие от недостатка влаги губы. Вот она выбрала один из его пальцев — указательный, немного просунула его в рот, чтобы помять своим языком.
— Ну хорошо… — испустив тяжёлое дыхание, поводив пальцем недолго по её зубам и языку, он отнял свою руку и вонзился неимоверным поцелуем. Вместе с пылом поцелуя пришли и скорые выпады. Будучи сражённой этой волной, Май широко открыла глаза и простонала в самые губы. Нару принял это за комплимент, ещё раз сумел сплестись своим языком с её и, пустив напряжение как электрические разряды по всему своему телу, крепко сдавил Танияму в обруче из пылких объятий. Май и саму всю затрясло, когда она ощутила, как его голова упала к ней на плечо, а внутри что-то пульсирует и вибрирует, пуская в самое сердце её чресел горячую и медленно растекающуюся жидкость. Этот сок, как мазь от ожогов, она успокоила каждую разорванную клеточку, каждую тлеющую струнку внутри, и если ей казалось, что до этого им всегда было хорошо, то сейчас удовольствие накрыло долгожданным умиротворением, и те последние, извергающие это лекарство толчки, оказались ярче всех других, сверхнеистовых выпадов.
Нару пришёл в себя достаточно скоро, вновь облокотился на подушки и принял в объятия её, всю дрожащую и сотрясающуюся, долго удерживающую руку внизу живота, там, где ей казалось, сосредоточилось её воспалённое и удовлетворённое до крайности нетерпение и жажда любви.
И вот, когда внутри всё начало утихомириваться, а ноги широко разводиться из-за накатывающейся слабости, она, закрасневшись, исторгла его из себя, избегая воцарившейся тишины, временами перебиваемой лихорадочно-сбитым дыханием.
— Я тебя напугал? — недолго помолчав, посмотрев на тщетные попытки Май скрыть свою потерянность и стыд, он подождал пока она переберётся на свою сторону кровати, завернётся в одеяло и слегка отдышится.
— Было немного странно, — сказала она, переведя дух. Ему не показалось, в голове у неё гудело и перемешивалось всё столь внезапно налетевшее, словно натешившись и наигравшись, пришло время для сбора, будоражащего ум урожая.
— Ты не позволила мне остановиться, — его не сильно волновали её впечатления, поскольку прочитать их не составляло труда. Май и по эту минуту не привела чувства в порядок. — Что-то изменилось? Я понимаю, что движет мной, но почему ты согласилась?
— Почему я должна возражать?! — настала минута, когда Май вспылила. — Я хочу быть к тебе ближе, если тебе не хватает этого для счастья, то я не имею ничего против! А кстати, почему ты заговорил о детях и семье, ведь дело не в учёбе?.. — спрашивать было неловко, но это лучше, чем надумывать лишнее.
— Чем ближе ты становишься ко мне, тем невыносимее мысль о возможной утрате, — сказал он, будучи не уязвлённым её вопросом.
Он переживает, что я могу оставить его так же, как оставил Джин… — она посмотрела на него спокойного, полностью владеющего собой и своими мыслями. Да, он сидел и думал о том, что, возможно, когда-нибудь его жизнь изменится.
— Дома или в офисе ты не накликаешь беды больше, чем я смогу предотвратить, но принимая участие вот в этом… — заговорил он и посмотрел ей в лицо. Май покраснела. Она чувствовала вину, гуляющую где-то под сердцем. — Всегда есть риск, даже если я буду круглосуточно начеку!
— Мне всего лишь нужно какое-то дело! — она принялась защищать свою позицию. — Наверно, если я смогу родить тебе ребёнка, то у меня появится много дел…
— На сей раз, у меня не было для тебя дела, — сказал он, понимая, куда Танияма клонит. — Изгонять ты не умеешь, от запаха ладана тебе дурно. Мне и Матсузаки была не особо нужна. Я взял тебя с собой, чтобы ты выправила английский и посмотрела колледж.
И как тут возразишь?! — не имея возможности спорить, она сомкнула руки у груди и так же, как и Оливер, подложила под спину подушки.
— Что касается ребёнка, то сегодня шансы ничтожны… — не дав ей надолго уходить в свои мысли, он притянул её к себе.
— Что ты делаешь? — ужас сам собой отразился в её глазах. — Разве ты не устал?
— Устал, так устал, что всего меня адски трясёт, — сказал он, говоря о своём внутреннем состоянии.
Только это не мешает тебе стаскивать с меня одеяло! — Май уже позволила уронить себя на кровать и придавить.
— Но вместе с тем я не могу сдержать той жажды, на которую ты меня обрекла. Неважно как сильно я устал. Сегодня я заставлю тебя сильно краснеть, — сказав это, Нару запрокинул её руки за голову и начал целовать ямочки, образовавшиеся между её руками и грудью.
Куда его снова тянет?! Мне и, правда, стыдно! — в ней кричало всё возможное в этот момент: стыдливость, страстность и молодая неопытность.
— Ты показала мне сегодня кое-что очень интересное, — улыбнулся он, посматривая, как обрывисто она задышала. — Где ты увидела эту игру пальцев?
