— Монах… — весьма неразборчиво, сквозь нестабильную, всё равно что желейную улыбку, Танияма ознаменовала своё появление.

— Стало быть, я не ошибся адресом! — взмокнув от немалого труда, он передал Май в руки Хосё. — Ещё раз прошу меня извинить. Моё имя Питер Блер, эта леди сказала, что вы остановились в доме миссис Аддерли, на моё несчастье, местность я знаю не лучшим образом. Пришлось сделать крюк, чтобы добраться до этого дома. Передайте Оливеру мои поздравления и глубочайшие извинения. Я не полагал, что от лёгкого алкогольного напитка такое возможно.

— Парень, лучше бы тебе это ему лично сказать… — Такигава не мог вот так сразу взять и отойти от шока, и более того, его сильно отвлекала Май. Она ёрзала, крутилась и это при том, что на ногах не стояла, а падала. Стоило её отпустить, как лодыжка подворачивалась, и она теряла равновесие.

— Он вернулся? — Питер не был особо пьян, да и путь до дома миссис Аддерли оказался тернист, поэтому Монах не сразу оценил весь масштаб ущерба, который этот студент мог учинить.

— Ещё нет, но вот-вот должен, — сказал Хосё, предлагая войти.

— Нет, нет, — улыбка Питера приобрела былую жизнерадостность. — Я не могу беспокоить старую женщину в такой час. Это неприлично. Мы увидимся с Оливером завтра. Ещё раз прошу меня извинить, — он легко махнул головой, выделывая нечто походящее на поклон, после чего окончательно ушёл.

— Монах, — постанывала Май, словно устала больше его, — почему меня не встречает Нару?

— Любой нормальный человек на твоём месте уже бы запрыгал даже будучи пьяным, — сказал он, закрыв входную дверь. — Встреть тебя Оливер, то уничтожил бы своей неприступной физиономией.

— Хочется пить… — она в последний раз пожаловалась, прежде чем очутилась на диване в гостиной, где переволновавшиеся друзья замерли в сокрушительном для нервов шоке.

— Какое счастье, что миссис Аддерли ложится спать в восемь… — Монах занялся верхней одеждой Май, взглянув перед этим на часы, стоящие на каминной полочке.

Почти девять, надо бы успеть отправить Май в постель до приезда Оливера, — подумал он. — Что-то мне подсказывает, что он вот-вот явится!

Предчувствие не подвело. Стоило ему снять с Таниямы куртку, как дверной колокольчик бойко затрезвонил.

— Не успели! — всполошился он, не зная, что хватать первым: правый сапог или левый. — Вы, оба, а ну помогайте! Надо её хотя бы до домодельного вида довести!

И тут гостиная оживилась. Аяко быстренько стащила с Май обувь. Такигава растёр щёки ещё холодной опьяневшей особы; она брыкалась и жаловалась, да и на порядок раскраснелась, а Джон принёс стёганый плед, который велела использовать хозяйка, когда в камин задувает ветер. Обернув её в это, растрепав, будто она как прилежная девочка пришла хотя бы засветло, то есть до восьми вечера, можно было впускать усталого профессора Дэвиса.

Когда на пороге вместо Май встретил кающийся Джон, Нару сразу понял: за время его отсутствия что-то произошло.

— Как съездил в Молдон? — дорогу в гостиную перекрыл Такигава. — Удачно? Всё разузнал по делу? — маячил он в дверях, не давая пройти.

— Более чем, — Оливер устал от его мельтешений, поэтому остановил и спокойно прошёл.

— Нару… — со стороны дивана, цвета плодов персикового дерева, на него уставшего, свалились увещевания жалостные, ищущие любви и тепла. — Ты долго… Очень долго, я скучала, — улыбалась она, увидев объект своих восхищений.

— Без лишних слов, — он обернулся на собравшихся в дверях коллег с выражением, не обещающим лёгкую смерть, — объясните мне, что с ней произошло.

— В детали мы тебя никак посвятить не можем, — заговорил Монах, начёсывая затылок. — Скажу лишь, что её в таком состоянии привёл Питер Блер, который просил передать тебе поздравления и извинения. Как я понял, они выпили за знакомство и Май развезло. Этот же Блер был почти трезв.

— Помогите ей умыть лицо и дойти до кровати. Я скоро вернусь, — Оливеру пришлось вновь застёгиваться.

— Нару, не уходи… — она потянула к нему руку, уловила, его выдающий скверные прогнозы взгляд и, начиная испытывать муки совести, спряталась на диване, под стёганым одеялом, приткнув нос к мягкой спинке.

— Она в вашем распоряжении, — заверив всех ещё раз в том, что он их косяки разгребать не собирается, он мягко открыл входную дверь и скрылся в чёрном зимнем сумраке.

Сомнений в том не было, он направился в дом пастора Куинси, поговорить со студентами, решившими, что им дозволено всё и даже портить и прикасаться к тому, что он, самый настоящий мизантроп, любит и ценит.

К этому часу вся группа студентов из Тринити-колледжа собралась в комнате, которую им любезно предоставили. По обе серо-зелёные стены тянулись двухъярусные кровати, а последняя, четвёртая и одноярусная, стояла у окна. Её занимал Питер Блер, который как раз занял себя чтением.

— Пит! — его окликнул Обин, прерываясь даже в карточной игре, развернувшейся на нижней койке, где должен был бы спать Лен.

— Да, — не отрывая глаз от книги, Блер ответил.

— Чем он тебя так разозлил? Я согласен, что он чрезмерно напыщен, самолюбив, но не перегибаешь ли ты палку? Не лучше ли потерпеть? — спросил он, не переживая, но опасаясь последствий, которые могли настать ввиду вечерней гулянки.

— Терпение — удел мулов! — ничуть не любезно сказал Питер, не удостоив никого из друзей вниманием. Он был поглощён чтением. — Думаешь, я в своих проявлениях подобен мулу?

— Нисколько, прости, если чем-то задел… — Обин наступил на горло гордости и извинился. Он знал, что в этом настроении Питер непросто язвителен, он опасен, а порой опасен не тот, кто сильнее, а тот, кто владеет чужими тайнами.

— Ты меня не задел, напротив, я горю желанием его проучить. Его исключительность раздражает меня, — признался он, останавливаясь в чтении на минуту, которую отдал чернеющим и расплывающимся в книге строкам. — Представьте, какой был бы скандал, если бы кто-то из нас заявил в колледже, что женился? Уверен, вокруг нас кружили бы гарпии. Другое дело он. Профессор из кожи вон лезет, чтобы ему угодить. Вся кафедра его поздравляла, постоянные отлучки ничего не значат для них, а для него будто в порядке вещей. Он не мы, он кружит где-то в эфире, пренебрегая нами и всеми другими. Я хочу посмотреть на его болезненные корчи, поэтому так стараюсь.

— По-моему, Питер перегрелся, — Обин потихоньку сказал, так, чтобы его услышали лишь игроки в карты, бросая от переизбытка эмоций игру. — Мы накликаем на свои головы много бед, если продолжим в том же духе… — закрылся он руками, ожидая пересдачи карт.

«Сова! Сама ты виновата!

Ты вздумала, бедняга, без пути

В своей семье прекрасное найти…

Расхвасталась и разболталась,

Ну и попалась!»

Питер процитировал строки из басни «Орёл и сова» французского поэта Жана де Лафонтена, которого читал и, глядя глазами стеклянными, замер, ожидая, что небеса вот-вот низвергнут ему инструмент заслуженного отмщения.

— Кто-то пришёл! — Обин, так как сидел ближе всего к двери, первым среагировал на постукивания ботинок и разговоры, доносящиеся с первого этажа. — Не по наши ли души? — он люто посмотрел в лицо Питера, приходя в ужас от улыбки, с которой он встретил позднего гостя.

IX

23 февраля. Пятница — день пятый. Утро, дом миссис Аддерли

Это и есть похмелье?! У меня голова в жизни так не болела! — думала Май, обхватив себя руками. Все жильцы дома старой леди завтракали. Позвякивание ложек, завышенные звуки голосов и чьи-то пережёвывания… У Таниямы даже сосуды за ушами через кожу прощупывались. Монах пару раз желал пошутить, однако воздержался. Нару вовсе не радовал, больше молчал и скупо смотрел.

— После завтрака жду всех в гостиной, — спустя долгие минуты молчания, Оливер позволил голосу зазвучать.

Радоваться или плакать — вот в чём вопрос! — у Май как-то сразу же в глазах потемнело, речь профессора Дэвиса была чрезвычайно резка для этого утра.